Исповедь соперницы - Симона Вилар

Я, кажется, догадывался о причине очередной размолвки Эдгара с супругой. Не иначе как Бэртраде удалось кое-что пронюхать о его возобновившейся связи с бывшей любовницей, и она встала на дыбы. И тут я полностью был на ее стороне. Ведь какой бы ни была Бэртрада, но она ни разу не запятнала честь мужа супружеской изменой.

Покинув придел, я осторожно пробрался сквозь толпу прихожан туда, где находился спуск в крипту[69] и, дождавшись своей очереди, преклонил колени у мерцающей позолотой раки с останками Святого Эдмунда. Я просил у великого святого помощи и благословения на то, что задумал.

— Это дело весьма угодно Богу, — шептал я святому, словно закадычному приятелю. — Я убью не человека, а то зло, что сидит в нем и толкает на путь разврата, сбивая с пути иные, чистые и непорочные души. Я освобожу от пагубных чар женщину, которую люблю. А потом… О, приношу обет в том, что если все свершится по моему замыслу, я отправлюсь в Святую Землю и истреблю столько неверных, сколько понадобится, чтобы смыть с себя этот грех!..

Вот о чем я молился, чувствуя, как с каждым словом на меня нисходит благостная легкость. Должно быть мой обет возымел действие, и святой Эдмунд внял моим заверениям. Мой отъезд в Иерусалим окончательно снимет с меня подозрения, если таковые возникнут, а к тому времени, когда я вернусь, леди Гита уже утешится. Я предстану перед нею героем-крестоносцем, а Фее Туманов, как известно, любы крестоносцы — разве нет?

По-прежнему валил снег. Стоя на храмовой паперти, я огляделся и неожиданно почувствовал, до чего же голоден. Однако мне не хотелось возвращаться в дом родичей Утрэда, и я решил перекусить в какой-нибудь из харчевен, которых было видимо-невидимо в этом городе паломников.

В первой же, куда я вошел, было тепло, дымно и шумно. Я прошел в дальний угол, и мне тотчас подали миску жирной бараньей похлебки с клецками и пузатый кувшинчик темного эля. Я с удовольствием опорожнил кружку и зажевал с аппетитом, не забывая поглядывать по сторонам.

Большинство посетителей казались людьми солидного достатка — ни нищих, ни пьянчуг видно не было. Но вскоре мое внимание привлекла компания, расположившаяся у закрытого ставнем окна под низкими опорами галереи, опоясывавшей зал харчевни. Эти люди не принадлежали к горожанам — у некоторых я заметил мечи. Воины, пожалуй даже рыцари, а если судить по обрывкам долетавшей до меня нормандской речи — паломники из благородных. Я то и дело поглядывал в их сторону — один из голосов казался мне удивительно знакомым. Лица этого человека в богатом меховом оплечье поверх куртки с чеканным поясом я не видел, но у его пояса я приметил меч в ножнах прекрасной работы.

В какой-то момент он оглянулся — и я застыл на месте. Невозможно было не узнать это худощавое удлиненное лицо, обрамленное темным капюшоном, эти светлые брови над колючими голубыми глазами.

Силы небесные! Гуго Бигод!

В первый миг я испытал изумление от того, что он совершенно открыто сидел в харчевне, словно не опасался, что его схватят люди графа Эдгара — ведь в Норфолке Гуго по-прежнему вне закона. Но затем сообразил, что Бэри-Сент-Эдмундс — это уже Саффолкширские земли, край, где Гуго в своем праве.

Чувствовал ли я гнев, глядя на человека, вонзившего в меня нож? Пожалуй, нет. Моя обида давно превратилась в пепел. Другой вопрос, хотел ли я снова встретиться с ним?

Гуго отвернулся и заговорил, время от времени посмеиваясь, и снова оглянулся через плечо. Я тут был ни при чем — все его внимание было приковано к входной двери, словно он поджидал кого-то. Взгляд Гуго с ленивым равнодушием скользил по лицам посетителей харчевни.

Решив, что эта встреча мне сейчас ни к чему, я поднялся и подозвал слугу, чтобы расплатиться, — и тут наши взгляды встретились. Гуго застыл, не донеся кружку до губ.

Я напрягся, как струна. Что за этим последует? Схватится ли он за меч, захочет ли довершить начатое?

Но Гуго внезапно широко улыбнулся знакомой, полной обаяния улыбкой.

— Клянусь бородой Христовой — Ральф! Славный старина Ральф де Брийар!

Он бросился ко мне, схватил в объятия и принялся трясти и хлопать по плечам, восклицая:

— Дружище! Как я рад тебя видеть! Где же ты пропадал?

Разрази меня гром, я и не заметил, как на моих губах тоже появилась улыбка.

— Вот уж не ожидал встретить тебя тут, Гуго.

— Да и для меня это изрядный сюрприз!

Внезапно оборвав себя, он нахмурился и заглянул мне прямо в глаза. При этом его объятия остались такими же крепкими

— Ральф, тогда, в фэнах, я поступил как последний негодяй. Но ты должен понять — я был вне себя. Да и кто из нас после случившегося мог рассуждать здраво?

— Уж ты-то рассудил, — пытаясь освободиться из его объятий, проворчал я. — Тебе всегда известно, что делать.

— Видит Бог — это не так! Не одну свечу я поставил за упокой твоей души и не однажды принес покаяние. И как же я был счастлив, когда узнал, что ты жив! Но ведь и ты, мой Ральф, воздал мне сторицей. Разве не благодаря тебе я стал изгоем и мое имя было втоптано в грязь?

— А чего же ты ожидал? Что я стану покрывать и оправдывать тебя?

Пожалуй, теперь было самое время выйти за стены города и закончить начатое. Кем мы были, если не кровными врагами?

Хозяин харчевни и многие посетители смотрели на нас все более пристально, чувствуя, что назревает стычка. Заметив это, Гуго предложил:

— Давай-ка, Ральф, садись за наш стол, и за кружкой доброго английского эля отпустим друг другу старые грехи.

Итак, Гуго Бигод хотел примирения. Вернее, мы оба желали мира, хотя он пытался убить меня, а я подверг его позору и бесчестью. Всякое возможно в мире, где пятью хлебами можно накормить толпу, а блудниц причисляют к лику святых.

И вот мы уже за столом, нас окружают его приятели, и Гуго представляет мне их одного за другим. Мелкопоместные саффолкширские землевладельцы или дети таковых, имелась также и пара наемников. Их имена были для меня пустым звуком, я их не запомнил, к тому же давала себя знать растерянность от столь неожиданной встречи.

Уже в следующую минуту, заметив, как Гуго косится на меня, его собутыльники сообразили, что разговор у нас не из простых, и перебрались на дальний край стола, предоставив нам некое подобие уединения.

Гуго наполнил кружки, и мы сдвинули их.

— Ты превратился в настоящего сакса, Ральф де Брийар, и изрядно раздобрел на сытных хлебах леди Гиты Вейк. Недаром люди поговаривают, что недалек тот час, когда ваши руки соединят у алтаря. Помнится, ты всегда считал ее красоткой.

Я усмехнулся, однако не стал его разубеждать.

— Разве не сказано, что человек должен не ропща принимать все, что случается с ним по воле провидения?