Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей

Харлоу был их куратором. Полностью разочаровавшийся человек, чья жизнь омрачалась тремя вещами: браком без любви, безуспешной исследовательской карьерой и хилым ребенком, безмерно балуемым женой. Бремя неудач он переносил тяжело и, как правило, реагировал на промахи своих студентов куда более эмоционально, нежели на их успехи. Хоппер не могла отделаться от мысли, что Харлоу мечтал вылепить из них неудачников, чтобы на их фоне его собственная карьера выглядела не столь плачевно.

На плечо ей упала капля. Облака, впрочем, серьезного дождя вроде не обещали.

Бедняга Харлоу.

— Похоже, его замена повнушительнее будет.

Хоппер помимо воли заинтересовалась:

— И кто же это?

— Его фамилия Торн. Похоже… — не лишенная некоторой склонности к театральности Кэт неспешно затянулась сигаретой и продолжила: — Похоже, бывшая правительственная шишка, который в итоге вылетел оттуда, хотя никто не знает почему. А работу здесь он получил только по знакомству с ректором.

* * *

Через два дня, на торжественном ужине в честь начала семестра, по правую руку от миссис Кэролайн Хиткот, ректора, сидел худющий мужчина лет шестидесяти, на вид сущее пугало. На протяжении всей трапезы они общались друг с другом, иногда чуть ли не соприкасаясь головами.

Хоппер расположилась на верхнем ярусе, откуда пара была прекрасно видна. Оживленно жестикулируя, ректор что-то разъясняла — несомненно, какую-нибудь свою новую грандиозную теорию о Восстановлении. Новичок вяло ковырялся вилкой в тарелке, однако внимательно слушал и даже вставлял замечания, порой выразительно тыча в пространство своим столовым прибором. Выглядел он усталым.

Зал оказался заполнен лишь наполовину, и это в самом начале семестра. Впрочем, в то время похвастаться заполненностью не мог ни один колледж, даже в Оксфорде. Большинство и вовсе закрылись — их территории реквизировали и превратили общежития в бараки, а спортивные площадки — в сельскохозяйственные угодья. Университеты пали одной из первых жертв кампании Давенпорта по принудительной рекультивации земель — меры, весьма популярной в народе. Сам он учился в Оксфорде, потому этот университет, один из немногих, и продолжал функционировать.

По окончании ужина сидевшие во главе стола перекочевали в профессорскую — самое большое помещение в лабиринте комнатушек под столовой. Здание факультета Хоппер, выглядевшее неприлично эклектичным, поскольку древний викторианский стиль в нем уживался с вульгарными пристройками середины двадцатого века, было не из богатых и располагалось неприлично далеко к северу от центра города. Эдакий несмелый новичок, мнущийся на пороге близящейся к апогею вечеринки. Но Хоппер это даже нравилось.

Стены профессорской украшали несколько картин в золоченых рамах, однако подобная роскошь лишь подчеркивала, что потолок низкий, диванные подушки — выцветшие, а двери, в прошлом, вероятно дубовые, изготовлены из дешевой сосны. Плотные шторы на окнах практически не пропускали солнечный свет, и в помещении царила вечерняя атмосфера.

Хоппер взяла бокал бесплатного вина у официанта, прислонилась к стенке и окинула взглядом небольшое сборище преподавателей и студентов. Ее друзья, наверное, уже кутят в «Белой лошади», как и обещали. Она решила, что допьет этот подарок ректора и пойдет отсюда. Может, еще фруктов перехватит.

Скука просто неимоверная. Нет, немедленно надо бежать. Хоппер развернулась было к выходу, но пока она искала, куда бы поставить бокал, толпа вдруг раздалась, и перед ней предстал недавний сосед ректора за столом.

— Мисс Хоппер, не так ли?

— Да. — Мужчина, однако, никак не отреагировал, и, дабы избежать неловкой паузы, она затараторила: — Я на втором курсе. Землеведение. Кажется, мы раньше не встречались.

Он кивнул.

— Прошу прощения… Кэролайн сказала, мне нужно самому представиться, — он махнул рукой в другой конец помещения-, где ректор что-то вдохновенно втолковывала двум своим любимчикам, студентам-историкам. — Меня зовут Эдвард Торн. С этого года я работаю на вашей кафедре. Полагаю, буду у вас преподавать.

— Рада познакомиться, доктор Торн, — она протянула руку и тут же пожалела об этом: ну вот, выставила себя деревенщиной. Впрочем, Торн, похоже, так не считал.

— Взаимно. Пожалуйста, называйте меня Эдвард. Всякие формальности не по мне.

Хоппер временно оставила свои попытки избавиться от бокала.

— И что же привело вас в Оксфорд? — поинтересовалась она, памятуя замечание Кэт о его увольнении.

— Всего лишь каприз. Тяга к переменам. Стоит чересчур долго задержаться на одном месте — и все, застой. Так ведь со всеми.

— И вы подались в Оксфорд? Как раз здесь-то ничего не меняется. Хоть полмира сгори, а тут всё еще будут копаться в библиотеке.

Она улыбнулась. Торн тоже, и лицо его тут же преобразилось, на какое-то мгновение озарившись дружелюбием и заговорщической насмешливостью, едва ли не проказливостью.

Он кивнул.

— Что ж, пожалуй, перемены — не совсем подходящее слово. Но для меня все равно хоть какое-то разнообразие. Вам нравится здесь учиться?

— Особых восторгов не испытываю. Такое ощущение, будто многие из наших преподавателей не совсем понимают, чем тут занимаются.

Торн вскинул брови. Хоппер и сама удивилась: ничего такого говорить она вовсе не намеревалась, слова сами слетели у нее с языка.

— Хм, перспектива тревожная. Может, нам стоит обсудить все это на днях?

— Вряд ли вам удастся что-либо здесь изменить. Руководство предлагает мне забрать документы, если к концу семестра положение не улучшится.

— Поскольку теперь я ваш преподаватель, смею надеяться, я и есть тот самый человек, который сможет что-то изменить, — Торн почти сардонически улыбнулся. — А вы делились с семьей своими тревогами?

— Нет.

— У вас вообще есть семья?

— Только брат. За нами приглядывала тетка. Она умерла два года назад.

— Сожалею. Не возражаете, если я поинтересуюсь, по какой причине?

— По болезни. Не скоропостижно.

В действительности смерть тети как раз и была скоропостижной. Ее укусило какое-то насекомое, и даже когда кожа вокруг ранки почернела, она все еще улыбалась, пускай и стиснув зубы. Три дня обливалась потом в своей огромной постели, практически никак не лечась, лишь кутая свое худое тело в одеяла, и в конце концов умерла. Ее огромный дом оказался в реквизиционной зоне, и Хоппер с братом получили лишь жалкий процент от его стоимости.

— А вы жили с ней?

— Да.

На лице Торна отчетливо отображалась борьба любопытства и тактичности. Последняя в итоге взяла верх. Но Хоппер все же решила рассказать.

— Пару лет она присматривала за мной, когда я была не в школе. Отец погиб, когда мне было шестнадцать. Он занимался инфраструктурой.

— Понимаю.

Отец ее был «объединителем» — одним из государственных служащих, в задачи которых входила доставка ресурсов в отдаленные населенные пункты страны. В те годы путешествовать по глубинке было по-настоящему опасно. Но он все равно уезжал, потом возвращался, а потом уезжал