Стихотворения - Николай Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1965
«Я скульптором хотел бы стать в моих стихах…»
Я скульптором хотел бы стать в моихСтихах, берущих мир в свою орбиту,Чтоб я не только краски, но и формуВ словах послушных мог воссоздавать.
Я осязать хочу шероховатостьБерезовой коры, земной дороги,И облака летящего округлость,И каменную выпуклость горы.
Хочу лепить я мускулы литыеМолотобойца и крыло касатки,И легкий луч девической улыбки,И трепетную сдержанность коня.
И я хочу, чтоб созданное мнойНе каменело мертвым изваяньем,Но чтоб дышало, пело, красовалось,Живой душой светилось изнутри.
1965
«Черчу я свой чертеж…»
Черчу я свой чертеж. Я теоремуИскусства в нем обязан доказать.Я в нем обязан жизнь раскрыть как темуИ все концы с началами связать.
А жизнь глушит, кружит неразберихой,Смешав следы начала и конца,Как лабиринт,Где лишь маячит выход,Как черновик,Где нет еще лица.
Но Архимед, гореньем одержимый,Стоял склонясь, не видя ничего,В тот миг, когда копье солдата РимаУпало тенью на чертеж его.
Мне б так стоять перед любой расплатой,Чертить чертеж,Зачеркивая ложь, —И пусть потом тупой сапог солдатаСотрет, сомнет, смешает мой чертеж!
1966
Демон
Когда ты бог, ты одинок, как бог.Но если ты — соперник бога, демон,Ты для людей, для всех земных эпох,Соблазном был, загадкой, вечной темой.
Дух изнывал, изнемогала страстьВ плену молитв, лампад и послушаний,И демона ликующая властьБыла запретным знаменем восстаний.
Восстаний тела против тех вериг,Что душат плоть, смирив ее елеем,Восстаний мысли той, что каждый мигГорит святым кощунством Галилея.
Ты, отрешенный, не был одинок,Гордец, лишенный горней благодати,Ты стал земным, и гордых духом ратиОтозвались тебе со всех дорог.
И нарастал восстаний грозный гул,Смешав навек истоки вечных истин.И, как легенда, в слово ты шагнулИ на полотнах петь заставил кисти.
1966
«В войну, когда земля моя лежала…»
В войну, когда земля моя лежалаВ тисках блокадИ в горечи утрат,Мне было не до слез и не до жалоб:Я призван был держаться, как солдат.
Судьба моя была бы горше плена,Страшнее даже гибели самой,Когда бы встал хоть на одно коленоМой стих,Сраженный хоть одной слезой.
Он клятву дал перед землей и небом,Солдатским делом жизнь его была.Он видел смерть,Но плакальщиком не был,Какая б горечь сердце ни рвала.
И все мое —Потери, боль, невзгода,Бледнело все, как при огне зола:Шла по землеТрагедия народа,Она моей трагедией была.
1966
Два брата было у меня…
Памяти братьев —
Владимира и Анатолия
Два брата было у меня — их отняла война.Давно забыты их дела, забыты имена.
Один ходил на Колчака, прошел огонь и дым,И на Деникина ходил, и вышел невредим.
Но был эсэсовской рукой с больничной койки сбитИ на какой-то там версте расстрелян и зарыт.
Другой в атаку вел солдат, Одессу отбивалИ, сталью в голову сражен, к земле навек припал.Припал к весенней он земле, что вся в цветах была,А песня та, что он сложил, одна вперед пошла.
Два брата было у меня. Их отняла война.На обелисках без имен горят их имена.
1966
Песня гнева
Памяти композитора Бориса
Гольца — автора «Песни гнева»,
погибшего в дни ленинградской блокады
Он не спит.Он пишет.Мучит голод.Дрожь коптилки.Сумрак ледяной.Что успел он?Так еще он молод!Два десятилетья за спиной.Третье только началось недавноИ до половины не дошло……Нынче ход какой-то своенравныйМузыки, встающей на крыло.Будто сами возникают звуки,Нарастают,Крепнут,Не сдержать!В кости клавиш бьют костяшки-руки,И слабеют,Но бегут опять,Слух наполнивГромом,Гулом,Звоном, —Все еще неясно ничего,Все еще охвачено, как стоном,Ярым гневом сердца самого.Но уже отрывисто,Как взрывы,Как на марше топающий взвод,Задыхаясь,Злясь,НетерпеливоНота к ноте на листах встает.Все забыто:Голод, сумрак, стужа.Он опять могуч,И в полный рост,В черных душах сея черный ужас,Музыка встает до самых звезд.«Смерть за смерть!» —Взывают миллионы.«Кровь за кровь!» —Сердца им в лад стучат.Взрыв.Огонь.И рушатся вагоныПод откосИ к черту, в чертов ад!Он как будто сам в огне,Но рукиКоченеют.И темно в глазах.И куда-то прочь уходят звуки,И потерян такта мерный шаг…Но опять встает, поет, взлетаетМузыка,И рвется в небосвод,Громом,Гневом,Молнией сверкает,И уже в бессмертие ведет.
1966
Матери
1Чем дальше расставанияНевозвратимый миг,Чем дальше расстояниеДо рук твоих живых,До рук твоих,До слез твоих,До молний, словно рок,Что высекала черстваяСудьба о наш порог.Чем выше вьется лесенкаБезжалостных годов,Чем дальше детства песенка,Чем глуше сказки зов,Тем сладостней,Тем явственнейМне рук твоих теплынь,Тем тягостней,Тем яростней,Тоски моей полынь.И эти годы горести,И этот в горле ком —Все, как в забытой повести, —И тот, в тумане, дом,Где шло мое младенчество,Где лес в ночи вздыхал,Где на плече,На плечикеТвоем я затихал.
Пусть это все потеряно —Все памятью найду!И тверже,И увереннейПо жизни я иду.
2Все смоет время своенравное,Всю ножевую боль потерь…Поговорим с тобой, как равные,Ведь мы ровесники теперь.
Нет, ты моложе.Сгасла радуга,Ушли дожди моей весны.И в волосы мои нападалоГораздо больше седины.Нет, ты моложе.Тучи осениЕдва моих коснулись днейИ на лицо мне тени бросили,А ты была куда светлей!
Трудна моя тропа гористая,Твоя куда трудней была!Но ты, как в сказке речка быстрая,Дробя каменья, в гору шла.
Шумят снегами дни метельныеИ заметают боль мою.Ты спи,А песню колыбельнуюНе ты, а я тебе спою.
1966
Гимн одержимым
Когда мне говорят: он одержим —Любым, любою страстью — окрылятьВсе, что бескрыло, одухотворятьВсе, что бездушно, наполнять живымДыханьем все, что косно, что мертво,Будь это просто дерева кусокИли струны волшебный голосок,Иль камень, ощутивший торжествоТворящих рук, колдующих над ним,Творящих глаз, что видят мир иным, —Я гимн пою тому, кто одержим.
У одержимых нет дороги вспять,Кто одержим, не верит в тишь да гладь.Кто одержим, тот бурям лишь сродни,С ним в лад поют лишь молнии одни.И все дороги тех, кто одержим,Ведут в их страсть, как все дороги в Рим.Любовь иль ненависть, но их сердца —Жизнь или смерть! — но бьются до конца.Без них земля пуста,Вода мертва,Без них немеют на губах слова.И нет огня без них, лишь смрадный дым…
Я гимн пою тому, кто одержим.
1966
