Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд - Владимир Никитин

Отказ от жесткой дифференциации признаков по принципу «плохо – хорошо», «сознательно – бессознательно» и т. д. позволяет ранее незначимое для субъекта сделать значимым, изменить саму структуру его восприятия мира, благодаря которому он сможет опираться на переживание непосредственно наблюдаемых феноменов. Данный принцип работы применяется в психотерапевтической практике и позволяет изменить, трансформировать ведущие дискурсы субъекта, т. е. характер его объективации воспринимаемой информации. Так, проживание протагонистом спонтанно проигрываемого события в парадоксальном пространстве психодраматического действия (например, в театре абсурда Беккета) вызывает изменение в характере его мышления, ранее сформированного той или иной социокультурной средой.

Дискурсивное мышление навязывает субъекту некое суждение относительно сущности вещей, чем предопределяет характер восприятия им себя в мире. Поэтому задачей терапии становится расширение и углубление процесса рефлексии, изменение представлений субъекта о своем персонифицированном статусе. Трансформация дискурса происходит в процессе формирования у субъекта терапии новых экзистенциальных установок, направленных на видение реальности в качестве неунифицированной данности, познание которой невозможно с использованием только метода обобщений и метаязыка. Изменение дискурса может осуществляться по трем направлениям:

1) деривации, т. е. посредством исключения либо перекодирования тех или иных обобщающих понятий;

2) мутации – трансформации позиций субъекта, языка или соответствующей предметности;

3) редистрибуции – трансформации внешних по отношению к дискурсу социокультурных процессов, опосредующих формирование самого дискурсивного мышления[63].

Для парадоксальной терапии третий путь, редистрибуция, видится как реально осуществимый. Изменение культурного пространства субъекта путем его участия в перформансах, спонтанном танце, в изобразительном творчестве приводит к изменению его дискурса. Произойдет ли это в виде трансгрессивного скачка, во многом определяется как готовностью самого субъекта к творчеству, так и способностью терапевта предвидеть форму и характер разворачивания события.

Но, как видно из анализа предыдущего материала, дискурс, т. е. «вербально артикулированная форма объективации содержания сознания», навязывает себя Я и своим содержанием предопределяет формирование и развитие образа телесного Я. Тело и телесность являются дискурсивно зависимыми. Характер мышления, тип рациональности обусловливают само отношение субъекта к себе как целостному образованию. В то же время тело каждого человека априори сингулярно; оно неустойчиво, текуче, многополярно. Телесность синергирована; она одновременно принадлежит и миру людей, и миру природы. Формы ее проявления гетерогенны, они отражают отношение субъекта к себе и своему окружению. Иными словами, тело присутствует как для самого субъекта, так и для других людей. Оно креативно, т. е. «познает» самое себя через акты спонтанного действия, в которое вовлекаются все психические и физические составляющие его сущности и в котором постоянно происходит диалог между Я и Оно. Поэтому трансформация дискурса человека приводит к изменению и его представлений об образе своего телесного Я. Таким образом, преодоление абсурда достигается путем отказа субъекта от устоявшегося дискурса и нахождения им своей сингулярности. Решить эту задачу можно путем трансгрессивного перехода в сознании субъекта в процессе переживания им состояния освобождения от метатекста.

1.3. Невыдуманная реальность: экзистенциальные истории

Дополним анализ взглядов представителей различных школ философии на природу абсурда и формы его преодоления описанием и исследованием конкретных примеров. В предлагаемых здесь историях, в которых я играл роль беспристрастного действующего лица, рассматриваются связи между событием и дискурсивным мышлением участников историй. Описанные факты настолько ярки и неповторимы, что было бы неверным с моей стороны не воспользоваться случаем показать влияние состояния внешней среды на человека, которое определяет характер его мышления и действия.

Анализ действий участников событий, по-видимому, позволяет говорить о двух возможных вариантах объяснения причин случившегося. Первый: сам субъект создает некую психологическую атмосферу, определяющую его последующие действия. Однако, каким образом он это делает, остается неясным для него самого. Второй: внешняя среда обладает неким содержанием, которое предопределяет характер чувствования и мышления субъекта. Тогда возникает вопрос: почему не все люди находятся под ее воздействием, оставаясь независимыми от ее влияния?

Первая история – мои впечатления о субъективных стереотипах. Она названа «Культура», поскольку удалось обнаружить поразительную закономерность: открытость отношений между людьми на севере и закрытость отношений на юге.

Вторая история посвящена событию, получившему большой резонанс в среде психологов. Оказалось, что психологи, занимающиеся изучением сознания, сами психологически уязвимы: мышление и действия ограничиваются их неспособностью находить в себе силы для противостояния внешнему воздействию среды.

Третья история произошла в Германии. Встреча лицом к лицу с «правыми» во многом перевернула мои взгляды на формы терапии. Для меня стало очевидным, что спонтанность и воля являются центральными качествами личности психолога, определяющими успех терапии, без которых его работа может оказаться бесплодной.

С тем чтобы понять абсурд, найти формы и способы его преодоления, обратимся к исследованию культурных стереотипов. Посмотрим

на полюсы традиционных форм поведения в культурах стран Западной и Восточной Европы. Может быть, понимание традиций поможет понять природу абсурда. Для этого проведем сопоставление форм внешней репрезентации субъектов в трех национальных культурах.

Начнем с нашего региона. Русские любят простор и свободу ценят независимость и силу. Их движения целенаправленны, скорее активны, чем пассивны. Эмоции – сильные, чувства – от бесконечной нежности до открытой агрессии. Русский человек постоянно ищет правды, тяготея при этом к авторитарному сознанию. Он сохраняет надежду на постижение духа соборности и поэтому принимает и терпит невзгоды. Тела русских людей открыты для взаимодействия: они еще сохраняют связь с родом, с землей и поэтому эмоционально заряжены.

Прибалты говорят об индивидуализме и свободе самовыражения. Латыш или литовец сдержан и корректен, рассудителен и эмоционально нейтрален. Аффекты для него – плохой тон; он скорее, чем русские, останется в границах нормативного поведения, подчиняя ему свои чувства и желания. Тело прибалта такое же крепкое, как и славянина, возможно, даже сильнее, так как еще теснее связь с землей; праздник Лито – день Яна – является национальным днем. Но тело не столь активно, не столь подвижно. Стационарность, «холодность» запечатлевают скульпторы в своих произведениях, таких, как, например, Памятник свободы в Риге.

Немец – доброжелателен, спокоен. Ему не присуща юношеская демонстративность, но он и менее сдержан, чем прибалт. Яркие эмоции – редкое явление, чувства скорее не сокрыты. Немцы стремятся к осознанному упорядочиванию своей жизни, стремясь к которой они обнаруживают выхолощенность своего эмоционально-чувственного, телесного восприятия мира. Может быть, поэтому их так тянет на юг и восток. Их тела строги, неэнергетичны, они отчуждены умом. Связь с землей утеряна.

Русские находят утешение своей души в «погружении» в мир грез и иррациональных идей (вспомним идеи анархиста Бакунина), в обращении к аффекту с его богатейшим набором форм эмоционально-чувственного отражения.

Прибалты, осознавая последствия от вхождения в неконтролируемое состояние аффекта, острие своих противоречий направляют на самих себя: по количеству самоубийств на душу населения Литва занимает первое место в мире.

Немцы избавляются от своих проблем посредством «погружения» в мир гастрономии, границы которого бесконечно расширяются благодаря узаконенной «страсти» к путешествиям. Телу отводится роль объекта, способного вместить в себя то, что представляет собой ценность для его обладателя. Внутренние противоречия не преодолеваются, они «заедаются».

Мною рассмотрены только некоторые формы внешнего поведения законопослушного гражданина Европы. Естественно, всякая национальная культура обладает бесконечным спектром индивидуальных репрезентаций. Но есть признаки, характерные только для тех или иных ее культуры представителей. Для психолога важно видеть культурные стереотипы, так как именно они позволяют понять границы абсурдного поведения. Обратимся к анализу реально наблюдаемых нами культурных стереотипов.