Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд - Владимир Никитин

Начнем с Нидерландов. Вы въезжаете в городок, увешанный пестрыми шарами и затейливыми лентами. Ветер развевает ваши волосы; пахнет морем и свежестью, копченой рыбой и домашним очагом. Вы в Нордвике, на севере Голландии. Повсюду ощущается праздник, дух свободы. Дети и подростки в ярких цветастых одеждах «носятся» по улицам, в них нет напряжения и агрессии. От всего веет внутренним покоем (а не умиротворенностью), чувствуется поразительная гармония человека и природы (фото 1).

Другое чувство ожидает вас в Тилбурге, на юге страны, с его устойчивыми католическими традициями. В городе не хватает «воздуха», он излучает сдержанность и отстраненность. Лица здесь не так приветливы, движение не столь заметно, как в Нордвике. Дети не так открыто смотрят в глаза, есть что-то неразрешенное в их взгляде. Город живет спокойной, размеренной, умиротворенной жизнью, и даже маргинальные события: встречи, дискуссии, фестивали авангардных театров – не изменяют его духа сокрытости.

На севере Голландии вы окунаетесь в сказку. На юге страны вы ощущаете суровость социальной действительности, для которой характерно соразмерное соотношение индивидуального и всеобщего.

Теперь перенесемся в Литву — государство, близкое нам по местоположению и истории. Здесь мы также посетим север и юг страны.

На севере – на Куршской косе, в местечке Юодкранте, – вы испытываете непроходящее чувство чистоты и трансцендентального покоя (фото 2). Вы «погружаетесь» в настоящее, в котором нет ностальгии по прошлому и жажды стремления к будущему, в нем вы находите радость души, которая освобождает вас от напряжения и сомнений. Вы испытываете чувство легкости, невесомости, разливающееся по телу.

На юге, в столице страны – Вильнюсе, вы испытываете чувства, сходные по своему спектру с переживаниями от восприятия Тилбурга. Только здесь они крайне выражены. Особенно яркое впечатление оставляет в памяти созерцание скульптурных композиций литовских художников. При создании образов они обращаются к характерным для национальной культуры темам, для выражения которых подбирают материал с особенными пластическими качествами. Скульптурные композиции со свойственной им согбенностью поз, вытянутостью и сухощавостью фигур излучают страдание. Для усиления фрустрирующего впечатления используются темные оттенки камня, глины, металла, дерева. В городе мало цвета; даже в новогоднюю ночь зажигаются красивые, но немногочисленные елочки. В транспорте вы не услышите звучной речи, лишь изредка молодые люди позволяют себе громко рассмеяться. Что-то нервозное висит в атмосфере города, в толчее, в транспорте, в сдержанности взглядов. Куршская коса впитала в себя культуру литовцев, немцев, шведов, французов, русских. Здесь смешение традиций, лояльность к иному. На юге доминирует католицизм, наложивший отпечаток холодной сдержанности на жителей данного региона (фото 3).

И, наконец, побываем в Москве и на юге Украины – в Крыму. В отличие от голландцев и прибалтов, для славян характерна разухабистость, непосредственность. Однако и здесь вы встретитесь с влиянием не столько национальной культуры, сколько субкультур.

Москва — мегаполис противоречий, здесь сталкиваются интересы и взгляды Востока и Запада, Севера и Юга. Коренной москвич, оказавшись под влиянием миллионов прибывающих граждан, вносящих с собою в его мир утилитарных отношений частицы своего

миропорядка, воспитывается в условиях постоянного противостояния культур. Москвич должен быть мобильным, чтобы уметь адекватно реагировать на незнакомые ему обстоятельства, стойким, чтобы преодолевать информационные и экологические перегрузки, настойчивым, чтобы в толчее встреч и дикой конкуренции пытаться сохранить свое лицо. Сочетание трех качеств приводит к появлению четвертого – чувства своей значимости как одной из форм защиты индивидуальности. Это чувство, по большей мере, представляет собой форму отреагирования субъекта на агрессивное воздействие со стороны факторов среды. Оно присуще всем «великим» нациям, а в последнее время и не столь «великим», получившим свою независимость на европейском пространстве.

Чувство собственной значимости, как парадоксальная форма выживания субъекта, определяет и способы его коммуникаций, направленные на укрепление им своего социального положения. Англичане, немцы, американцы и представители других наций формируют у своих детей абсурдное убеждение в их совершенстве, силе, которое впоследствии оборачивается для них депривацией в семье и обществе, нескончаемой депрессией, взрывами истерии и истощающим неврозом. Воспитанные в атмосфере прагматизма и гедонизма, они не способны прощать себе и другим промахи, ошибки и неудачи. Их рассудок и бессознательное находятся в процессе постоянного оценивания и сопоставления своих и чужих достоинств; внимание сосредоточено на процессе самоутверждения. Таков и абсурдный москвич, разрываемый своими страстями и надеждами.

В Крыму, можно сказать, в стране, где западные и восточные традиции глубоко переплелись между собой, человек скорее живет настоящим, тем, что постоянно меняясь в зависимости от сезона, окружает его и диктует ему необходимость приспособления к чужому, к преходящему. Здесь чувствуется сила природы, ее всепоглощающая трансцендентальность. Несмотря на свою активность и даже некоторую агрессивность, жители Тавриды отходчивы, непритязательны, терпимы к иным культурам. Здесь переплетаются мистицизм и наука, философия и эзотерика. Человек не столько полагается на себя, свое мышление в выборе стратегических решений, сколько следует своей интуиции, своему естеству, находящемуся под сильнейшим давлением среды. Но русский крымчанин не столь активен и открыт, как русский в России: он скорее остается в стороне, чем принимает на себя ответственность. Абсурдно ожидание им действий со стороны, недоверие к собственным возможностям. «Там, на большой земле, свершается история», – таково умонастроение жителя Тавриды (фото 4).

Таким образом, то, что для одних культур выступает как жизненная необходимость, другим представляется абсурдом, нелепицей. Не только чувства и мысли, но и тело и телесность помогают увидеть формы проявления абсурдного бытия человека, которые выражаются в его внешнем виде, в манерах, характере телесной коммуникации. Индивидуальность оказывается не столь индивидуальна, она «клиширована» и потому доступна для типологизации. Именно поэтому для психологов и психотерапевтов, начиная с Кречмера и Юнга и заканчивая Лоуэном и Аугистинавичуте, столь притягательны типологии характеров.

Обращаясь к тем или иным философским и научным категориям и понятиям, мы зачастую становимся свидетелями парадоксальных ситуаций: рассматриваемая нами категория, раскрывающая значение предмета в рамках одного порядка вещей, в реальной жизни неожиданно приобретает иное звучание, не вытекающее из предыдущего опыта интерпретации. Так, понятие «сознание», отражающее акт понимания субъектом сущности вещей, обретает другое значение, если речь идет о состоянии медитативного транса. В трансе «сознание» присутствует в субъекте, внимание которого не сосредоточено на мысли. Оно определяется характером непосредственного восприятия субъектом себя. В трансовом состоянии нечто в психике человека (о чем шла речь раньше), направляет процесс разворачивания или сворачивания его переживаний (фото 5–8). Это нечто усиливает акт рефлексии, задает характер и вектор движения субъекта к истине. Но зависит ли способность субъекта к познанию, включая его способность входить в транс, от состояния среды, в которой он находится? С позиции философии Патанджали можно говорить о доминировании в мире трех качеств, характеризующих энергетическое состояние среды: «раджас», «тамас» и «саттва», определяющих характер восприятия субъектом бытия, стратегии его мышления.

В качестве примера влияния среды на сознание приведу историю, происшедшую со мной на одном из терапевтических семинаров в Крыму, предваряя ее небольшим эскизом.

Намереваясь добраться до некоего пункта встречи, я на одной из остановок города Симферополя дотошно расспрашивал скучающих в ожидании транспорта граждан о том, каким троллейбусом мне лучше воспользоваться, чтобы вовремя прибыть к месту назначения. К моему удивлению, никто из десятка опрошенных мною людей не мог внятно объяснить, как это лучше сделать. Тогда, не получив необходимой информации, я решительно вошел в первый приехавший троллейбус. Но мой ум оставался в состоянии неопределенности. Улыбаясь, я обратился к пожилому мужчине с тем же вопросом. Он приветливо кивнул мне, и это на время рассеяло мои сомнения. Но так как намеченная встреча была для меня значимой и что-то продолжало меня беспокоить, я снова обратился за помощью – на этот раз к молодой женщине. Она ответила утвердительно. Однако что-то по-прежнему не давало мне покоя. Проехав две остановки, я, видимо, интуитивно почувствовал, что еду не в том направлении, и поэтому в третий раз обратился с тем же вопросом к девушке. В ее взгляде я увидел, что моя нерешительность и бесконечная недоверчивость превзошли все мыслимые границы, и тогда я. молниеносно выскочил из троллейбуса. Каково же было мое удивление, когда у стоящих на остановке пассажиров я узнал, что действительно ехал не в том направлении.