Вот так соседка - Сарая Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я также осознала, что выбрала наряд – юбку, блузку и кардиган, абсолютно не подобающий торжеству. И мне плевать. Это большой шаг вперед.
Прежде чем нырнуть в центр неприятных для меня бесед, я прошлась по комнате. В детстве я не проводила там много времени, потому что этот зал устроен специально для устрашения и унижения. Мне захотелось в подражание двоюродной бабушке Иде стащить что-то ценное и продать. Я даже схватилась за яйцо Фаберже, стоящее на книжной полке. Меня не воспитывали особенно высокоморальным человеком. Наоборот, меня учили любой ценой добиваться целей, как будто законы носят рекомендательный характер. Своим слугам и учителям я обязана тем, что знаю, что хорошо, а что плохо. Это означает, что я не смогу жить спокойно, если украду что-то у родителей.
– Присоединяйся к нам, Мэдисон, – пригласила Ванесса. Я сожалела, что она снова была беременна и не могла пить, потому что – редкий тип людей – трезвая она была еще несноснее. – Расскажи-ка нам о своей школе и как ты стала прославленной няней.
Я заскрипела зубами и досчитала до пяти. Медленно.
– Нет, спасибо, я не в настроении терпеть тебя и твои мерзости.
Она притворно засмеялась, как будто бы я от души насмешила ее.
– Ну, ты же знаешь, что мы просто беспокоимся о твоем здоровье! Все эти детки и их болезни…
Я собиралась напомнить, что она беременна четвертым, но остановила себя. Она понимала только один ответ:
– Не беспокойся обо мне. Лично я немного волнуюсь, как, сидя на шее родителей, ты сможешь родить своего ребеночка. Не повлечет ли такое неудобное положение травмы?
Теперь она искренне засмеялась:
– О, котеночек выпустил когти! Это так мило!
Я ненавидела, что они все время заставляли меня чувствовать себя вот так. Как будто я мышонок, пытающийся рычать как лев. Будто я слишком маленькая и глупая, чтобы воспринимать меня всерьез. Так было всю мою жизнь.
Тихо зазвонил колокольчик, по коридору застучали громкие шаги. Это значило, что идет мама. Я сделала большой глоток виски, поморщившись, когда напиток обжег мне горло.
– Ледяная комета, – сказала Виолетта громким шепотом, чтобы все слышали, но никто не ответил.
Через несколько секунд в зал величественно вошли мои родители. Отец своими густыми, посеребренными сединой волосами был обязан дорогостоящей пересадке прядей. На нем был костюм с синим галстуком. Он подошел к Гилберту, вероятно, поговорить о бизнесе. Хоть я и усомнилась, как пройдет такое одностороннее общение.
Если любимый цвет Фредерики – красный, то моя мама предпочитает розовый. Она затянулась в нежно-розовое платье-футляр, украсив его большим ожерельем с бриллиантами и подходящими по стилю сережками. Пепельные волосы были забраны в ее фирменный пучок. Не припомню ее вообще когда-нибудь с распущенными волосами.
Она подошла прямо ко мне. Я съежилась и приподняла голову. Я справлюсь.
– Мэдисон.
Ох-ох. Тут не приходилось надеяться ни на каплю тактичности.
– Рада видеть тебя, мама. – Если быть точнее, рада наблюдать произошедшее только что изменение в ее лице.
Я знала, что не мне судить ее. Я либо унаследовала ее тщеславие генетически, либо впитала ее воспитание, хоть и пыталась быть более глубоким человеком. В ее возрасте я, скорее всего, тоже сделаю пластику лица. Ну если смогу себе это позволить финансово, что вызывает сомнения.
– Знаешь, что мне сегодня пришлось делать? – спросила она требовательным тоном, и я глубоко вдохнула, отметая первые напрашивающиеся варианты ответов.
Слишком бурно реагировать на мнимое оскорбление?
Составлять список, в чем я не преуспела и разочаровала тебя?
Надуться на то, что кто-то не признает твои заслуги и важность?
Сесть на новую диету?
В итоге я сказала просто:
– И что же? – вроде как безопасная реплика.
К нам присоединился отец:
– Что я пропустил?
Наступила неудобная пауза. Мама была раздражена тем, что ее прервали, а я не знала, что говорить дальше. Ему было нечего добавить, кроме уже заданного вопроса. Насколько я могу вспомнить детство, отец никогда, в сущности, не беседовал со мной. Дальше одного вопроса он не заходил. Никогда не могла понять, как человек, способный долго и вычурно распинаться перед СМИ и богатыми спонсорами, с таким трудом общался с собственной семьей.
В дверях появился Кофлин и объявил, что ужин готов. Я хотела снова поцеловать его за то, что временно спас меня от продолжения разговора с матерью.
Все прошли в столовую парами. Я шла одна в замыкающих, как последний, служебный вагон железнодорожного состава.
Я пододвинула себе стул и быстро села, пока двое из персонала разносили первое. Льняную салфетку разгладила на коленях сама, пока никто не сделал это за меня. Мама с негодованием взглянула на меня.
Отец повествовал об особо трудном раунде в гольф, который отыграл в тот день, и в середине рассказа мама перебила его:
– Ты играл с Ренделлом Даксвортом? Я обедала с его женой Лорой. Мы были в Ле Шато в тот день и, к удивлению, встретили сестер Говард и…
Она продолжила говорить, но я не стала слушать. Мама ненавидела, когда переставала быть в центре внимания хоть на мгновение, и часто вворачивала в чужую историю факты о себе. Во время празднования моего дня рождения, когда мне исполнилось двадцать один, я решила пить по шоту каждый раз, когда мама переводила беседу на себя, но фокус не удался: мне пришлось сворачиваться уже через пять минут, так как иначе вечер бы закончился в больнице. Моя печень бы просто взорвалась от количества выпитого.
Отец не был огорчен тем, что его перебили, а просто сидел и спокойно хлебал суп. Моей матери никогда не ставили официального диагноза (и никогда не поставят, она же всегда права), но я подозреваю, что она страдает таким расстройством личности, как нарциссизм. Этим термином немало разбрасываются, но я вполне уверена, что как раз у нее все взаправду. Я прочла много выписок, в инструкции к которым значилось что-то вроде «Пациент страдает нарциссизмом, если у него шесть из двенадцати приведенных ниже признаков», и у моей мамы все двенадцать. Все в нашей жизни вертелось вокруг нее, ее чувств и потребностей; никто больше не имел значения. Мои родители боролись за меня все мое детство. Несколько раз они подходили к мысли о разводе, но в конце концов отец сдался и постарался выживать за счет терпения. Ради сохранения отношений он стал уступать матери во всем. Он всегда был на ее стороне, независимо от того, насколько она была неправа.
Она также усиленно дрессировала моих старших сестер. Если она велит им
