Изгои - Сьюзан Хинтон

Наконец я перестал притворяться и сел. От сна на жестком полу у меня все тело ныло и ломило, но я в жизни так крепко не спал. До сих пор в сон клонило. Я сбросил куртку Джонни, которая почему-то лежала на мне, и заморгал, почесывая голову. Было очень тихо, только ветер шумел листвой. И тут я понял, что Джонни в церкви нет.

– Джонни? – громко позвал его я, и старая деревянная церковь отозвалась эхом – онни… онни…

Я бешено заозирался, чуть ли не запаниковал уже, но тут заметил в пыли на полу кривую надпись: «Ушел за продуктами. Скоро вернусь. Д. К.».

Я вздохнул и пошел к колонке – попить. Вода – как жидкий лед, и вкус у нее был странный, но вода есть вода. Я поплескал водой в лицо и от этого мигом проснулся. Я вытер лицо курткой Джонни и уселся на ступеньках у черного хода. Холм, на котором стояла церковь, резко обрывался примерно футах в двадцати от задней двери, и обзор оттуда был на мили вокруг. Как будто сидишь на самой верхушке мира.

Когда делать нечего, в голову само по себе всякое лезет. Я помнил все, что случилось прошлой ночью, но она казалась мне нереальной, будто сон. Как будто не двадцать четыре часа прошло с тех пор, как мы с Джонни встретили Далли на углу Пикетт и Саттон, а гораздо больше. А может и больше. Может, Джонни уже неделю как нет, а я все это время проспал. Может, его уже заловили копы и скоро казнят на электрическом стуле, а он так никому и не сказал, где я. А может, Далли погиб в аварии, или с ним еще что-нибудь случилось, и теперь вообще никто не узнает, где я, и я помру тут в одиночестве, и останется от меня один скелет. Мое бурное воображение снова сыграло со мной злую шутку. По лицу у меня бежал пот, по спине тоже, и меня трясло. Голова закружилась, я привалился к двери, закрыл глаза. Похоже, шок от случившегося меня только теперь накрыл. Наконец мой желудок утихомирился, и я немного расслабился, надеясь, что Джонни не забудет купить сигарет. Я сидел там совсем один, и мне было страшно.

Я услышал шорох палой листвы – кто-то подходил к церкви со стороны черного хода, поэтому я спрятался в дверном проеме. Раздался свист – тихий и протяжный, оборвавшийся на резкой высокой ноте. Это свист я сразу узнал. Мы с бандой Шепарда использовали его для переклички – мол, «Кто идет?» Я старательно просвистел в ответ, потом выскочил из дверного проема, но так поспешно, что свалился со ступенек и растянулся на земле прямо у Джонни под ногами.

Я приподнялся на локтях и ухмыльнулся.

– Здорово, Джонни. Вот так встреча!

Он поглядел на меня – в руках у него был огромный сверток.

– Вот ведь правда, Понибой, ты все чаще ведешь себя как Смешинка.

Я безуспешно попытался вскинуть бровь.

– Кто это кого ведет? – я перекатился на спину, вскочил, радуясь, что теперь не один. – Чего добыл?

– Пошли внутрь. Далли велел не высовываться.

Мы вернулись в церковь. Джонни смахнул курткой пыль со стола и начал аккуратно выкладывать из мешка разные вещи.

– Тут нам с тобой на неделю копченой колбасы, две буханки хлеба, коробка спичек…

Я утомился на него смотреть и залез в мешок сам.

– Ого! – я шлепнулся на пыльный стул и вытаращил глаза. – Книжка, «Унесенные ветром»! Откуда ты знал, что я давно ее хотел прочесть?

Джонни покраснел.

– Я помнил, ты как-то раз об этом говорил. И в киношку мы тогда еще ходили, помнишь? Я подумал, может, ты вслух ее почитаешь, поможешь нам убить время, короче.

– Ух ты, спасибо! – с неохотой я отложил книгу. Мне хотелось сразу же за нее и приняться. – Перекись? Колода карт… – и тут до меня дошло. – Джонни, ты что же, думаешь…

Джонни уселся, вытащил нож.

– Придется нам подстричься, а тебя еще и осветлить, – он сосредоточенно уставился в пол. – Наши описания дали в газеты. Нужно, чтобы мы с ними не совпадали.

– Ой, нет! – я схватился за голову. – Нет, Джонни, только не мои волосы!

Своими волосами я гордился. Они были длинные и гладкие, как у Газа, только порыжее. Волосы у нас были кейфовые, нам даже много бриолина для них нужно не было. Кроме того, наши волосы и были знаком того, что мы грязеры, – нашим отличительным знаком. Единственным нашим предметом гордости. Может, у нас не было каких-нибудь там «мустангов» или клетчатых рубашек, зато у нас были волосы.

– Если поймают, все равно остригут. Сам знаешь, судья первым делом всех стричься отправляет.

– Непонятно только зачем, – уныло сказал я. – Далли и стриженый человека грабануть может.

– Я и сам не знаю, просто они так пытаются нас сломать. С парнями вроде Тима или Кудряхи Шепарда они поделать ничего не могут, с ними уже и так все на свете случилось. И взять они с них ничего не могут, потому что у них и нет ничего. Поэтому они их стригут.

Я умоляюще взглянул на Джонни. Джонни вздохнул.

– Я себе волосы тоже отрежу, и бриолин смою весь, но осветлиться я не могу. Слишком у меня кожа смуглая, какой из меня блондин. Ой, Понибой, да ладно, – упрашивал меня он, – отрастут твои волосы.

– Ладно, – сказал я, глядя на него во все глаза. – Давай, только по-быстрому.

Джонни щелкнул лезвием, ухватил прядь моих волос и принялся пилить их ножом. Я поежился.

– Только не слишком коротко, – умолял его я, – пожалуйста, Джонни…

Наконец стрижка закончилась. На полу валялись клоки моих волос, выглядело это очень странно.

– А они светлее, чем мне казалось, – сказал я, разглядывая их. – Можно посмотреть, что получилось?

– Нет, – медленно ответил Джонни, глядя на меня. – Сначала осветлим.

Пришлось еще минут пятнадцать сидеть на солнышке, ждать, пока перекись высохнет, и только потом Джонни разрешил мне посмотреться в разбитое зеркало, которое мы нашли в чулане. Я так глаза и вытаращил. Волосы у меня стали даже светлее, чем у Газа. И набок я их никогда раньше не зачесывал. Я просто был не я. Теперь я выглядел младше и уродливее. Тьфу ты, подумал я, видок у меня зашибись. Выгляжу теперь как девчонка. В общем, я был безутешен.

Джонни протянул мне нож. Видно было, что ему тоже страшно.

– Челку отрежь, и сзади тоже, так чтоб там поменьше волос было. Я потом голову вымою и волосы зачешу назад.

– Джонни, – устало сказал я, – в такой ледяной воде голову мыть нельзя, да еще и в такую погоду.

Он только плечами пожал.

– Режь давай.

Я, как сумел, отрезал. Голову он все равно помыл, он и мыло для этого купил. Я был рад, что сбежал с ним, а не со Смешинкой, Стивом или Далли. Вот о чем бы они никогда не подумали, так это о мыле. Я отдал ему куртку Далли, чтоб тот мог в нее завернуться, и Джонни, дрожа, уселся на солнышке, возле задней двери и принялся руками зачесывать волосы назад. Я впервые увидел, что у него есть брови. Джонни тоже был не Джонни. Оказалось, что лоб у него, из-за челки, белее всего остального лица – это было бы смешно, если б нам не было так страшно. Он все дрожал от холода.

– Ну, похоже, – вяло заметил он, – похоже, мы с тобой замаскировались.

Я угрюмо привалился к двери возле него.

– Похоже на то.

– Ой, ну будет тебе, – сказал Джонни, старательно бодрясь, – это всего лишь волосы.

– Не будет! – огрызнулся я. – Я такие волосы, знаешь, сколько отращивал. И потом – ну, это не мы и все тут. Все равно что напялить на себя костюм для Хэллоуина, из которого никак не вылезти.

– Ничего не поделаешь, придется привыкнуть, – решительно сказал Джонни. – У нас большие неприятности, тут уж или мы, или внешность.

Я принялся за шоколадный батончик.

– И спать все равно хочется, – сказал я.

Сам не знаю, как так вышло, но земля вдруг расплылась у меня перед глазами, а по щекам потекли слезы. Я поспешно их смахнул. Вид у Джонни был несчастный – под стать моим чувствам.

– Прости, что я отрезал тебе волосы, Понибой.

– Ой, да не в этом дело, – ответил я, жуя батончик. – Ну, то есть не только в этом. Просто как-то мне не по себе. Сам не знаю, в чем дело. Что-то я растерялся.

– Понимаю, – стуча зубами, ответил Джонни. Мы пошли обратно в церковь. – Слишком быстро все случилось…

Я приобнял его за плечи, чтобы согреть.

– Видел бы Смешинка этот убогий магазинчик. Блин, мы в такой глуши – ближайшее жилье в двух милях отсюда. Товар лежит – бери не хочу так и просится в руки кому-нибудь ушлому, навроде Смешинки. Он мог бы полмагазина вынести, – Джонни прижался ко мне, и я почувствовал, как он дрожит. – Добрый старый Смешинка, – добавил он срывающимся голосом.

Похоже, он не меньше моего тосковал по дому.

– А помнишь, какие он вчера шутки откалывал? – сказал я. – Вчера… еще вчера вечером мы провожали Марсию и Черри до Смешинкиного дома. Еще вчера мы с тобой лежали в поле, смотрели на звезды и мечтали…

– Перестань! – процедил Джонни сквозь стиснутые зубы. – Молчи насчет вчерашнего! Я вчера мальчишку убил. Ему было от силы лет семнадцать, не больше восемнадцати точно, а я его убил. Как теперь жить-то с этим?

Он заплакал. Я прижал Джонни к себе, как тогда его прижимал Газ, когда мы нашли его на поле.