Водолаз Его Величества - Яков Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все это случилось позже, много позже. А пока жизнь в Чернобыле тянулась ни шатко ни валко, серыми полосами будней, перемежаемых светлыми вкраплениями суббот и праздников. Двора-Лея хорошо зарабатывала, ее муж, служка праведника, приносил в дом почет и уважение, а единственный сын, отрада глаз и услада слуха, рос на удивление статным и крепким. Словно не прожили его бабушки и прабабушки век свой сгорбленными над плитой и корытом, будто не гнули дедушки и прадедушки спину за столом, заваленным книгами.
Сложением Аарон походил на былинного богатыря из русских сказок, но без медлительности, присущей тяжеловесным людям. Двигался он легко и быстро, с грацией крупного хищника, но характер при этом унаследовал кроткий, более подобающий книжному червю, чем человеку гвардейского роста и телосложения. По странной причуде Всевышнего ему достались льняные волосы, голубые глаза, румяные щеки и хорошо очерченные литые губы. Совсем не унаследовав от родителей внешность, он, подобно отцу, весьма преуспевал в книжной мудрости и, подобно матери, умел быстро принимать решения в сложных ситуациях.
– Мы своими молитвами перехватили чужую душу, – смеялась Двора-Лея, расчесывая непокорные кудри сына. – Летела она себе в царский дворец, а очутилась в убогой еврейской лачуге.
Двора-Лея явно кокетничала, назвать лачугой ее просторный, чисто выбеленный, содержащийся в идеальном порядке дом не смог бы даже Ротшильд, выпади ему случай оказаться в Чернобыле.
Лейзер в ответ на шутки жены только рукой махал. «Много ты понимаешь в душах», – казалось, говорило его лицо. Но уста молчали: наученный многими словесными стычками с Дворой-Леей, он предпочитал держать рот на замке. Переспорить жену было невозможно, на любое, даже самое здравое, разумное утверждение, не совпадающее с ее мнением, она приводила тысячу сто пятьдесят семь возражений. Почти все они были маловразумительны, а оставшиеся не имели ни малейшего касательства к теме разговора, но тон и запальчивость, с которыми их произносила Двора-Лея, делали продолжение разговора бессмысленным.
– Ограда мудрости – молчание, – утешал себя Лейзер словами Писания. – Весь век свой я провел среди мудрецов и не нашел для человека ничего лучше безмолвия.
Маленького Аарона не удивляли ни шутки матери, ни постоянное молчание отца. Ему казалось, что так и должны вести себя родители, ведь у него не было возможности сравнить с другими и понять разницу. Он рос, окруженный любовью, ощущая недостаток только в карманных деньгах, которыми Двора-Лея оделяла сына с большой скудостью, не по причине отсутствия средств, а исключительно в целях воспитания. Аарон не должен был выделяться из других мальчиков хедера, а потом юношей ешивы, куда он ходил, подобно всем еврейским детям Чернобыля.
Единственное, чем он отличался от своих сверстников, была страсть к речке. На Припяти Аарон проводил большую часть свободного времени. Летом не вылезал из воды, купаясь до сливеющих губ, а осенью, зимой и весной удил рыбу. Поначалу Двора-Лея возражала, но сообразив, что перед субботой в доме всегда оказывается свежая рыба, причем не купленная втридорога у базарных торговок, а собственноручно выуженная ее сыном, перестала сопротивляться.
Особенно любил Аарон рассветы на Припяти. Он специально вставал на ватикин, утреннюю молитву, начинавшуюся до восхода солнца. Наскоро отбубнив все полагающиеся тексты, Аарон спешил на речку почти сразу после того, как тяжелый багряный шар важно поднимался над очерченной качающимися верхушками деревьев линией горизонта.
От тяжелой ночной росы трава на ведущей к Припяти тропинке была мокрой. Ветерок шевелил кроны прибрежных ив, показывая белую изнанку еще темной листвы. Лучи низко висящего солнца красили ветви теплой желтой краской. В черной воде глухо плескалась проснувшаяся рыба. Ах, до чего же все это было хорошо!
Лейзер, погруженный в общение с праведником и свои книги, почти не обращал внимания на сына. Он вообще ни на кого не обращал внимания, мир, очерченный словами со страниц старых книг, был в его представлении куда реальнее того, где пребывал Чернобыль. По крайней мере, так это выглядело со стороны.
Аарон вовсе не страдал от отсутствия родительской ласки, неустанный надзор за каждым его шагом со стороны матери с лихвой перевешивал рассеянные разговоры, которыми изредка удостаивал его отец. Аарону еще не исполнилось семнадцати, а Двора-Лея уже начала думать, к какому ремеслу его приспособить. Разумеется, вначале она поговорила с меламедом из хедера и с учителями из ешивы. Как и всякая еврейская мама, она мечтала увидеть своего сына раввином.
– Ваш мальчик способный, – словно сговорившись, твердили уважаемые старцы. – Способный, как все сыновья Аврома, Ицхока и Яакова.
Не давая себя обмануть, Двора-Лея из кожи вон лезла, донимая убеленных сединами мудрецов каверзными вопросами. Она пыталась четко и однозначно уяснить, подходит ли ее Арончик для раввинской карьеры. Поняв, что Всевышний не наделил ее сына выдающимися способностями и что Аарона ждет в худшем случае малоприбыльная должность меламеда, а в лучшем – скудный хлеб преподавателя в ешиве, она принялась искать доходное дело, которое может ему понравиться. Ведь заставить ребенка зарабатывать неприятным ему ремеслом означает сделать его на всю жизнь горемычным, а Двора-Лея хотела счастья своему мальчику. Много, много счастья!
Выяснить это оказалось совсем нетрудно: помимо страсти к реке Аарон любил возиться с деревяшками, мастеря из них всякие бесполезные в хозяйстве вещи. Двора-Лея скрупулезно хранила все эти корявые коробочки, кривые ложки, нескладные туески и абсолютно бессмысленные полочки. С какой целью – она сама не понимала, но, привыкнув доверять внутренним ощущениям больше, чем голосу разума, аккуратно складывала поделки на шкаф. Когда сыну исполнилось семнадцать лет, она достала все накопившееся там добро и предъявила Лейзеру.
– Думай, как хочешь, – сказала она, – но мне ясно, что ребенок любит работать руками, а не головой. И в ешиве он уже достаточно посидел.
– И что? – спросил Лейзер.
– Я решила отдать его в ученики бондарю. Если мальчик любит забавляться с деревом, пусть забавляется с деревом.
– Тогда почему не в ученики столяра или плотника?
– Бочки выгодней. Я проверяла.
– Ну если проверяла, – буркнул Лейзер, открывая книгу. Он ничего не сказал жене про недавний разговор с Аароном. Зачем, если они оба пришли к одному и тому же мнению, только совсем иными путями.
– Какой трактат Талмуда вы сейчас изучаете? – спросил Лейзер сына в субботу вечером, возвращаясь из
