Водолаз Его Величества - Яков Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зависть к молодости, силе, красоте еврейчика постепенно наполняла его желтой изжогой раздражения. С другой стороны, наблюдая дремучую наивность Аарона, Франц-Иосиф предвидел многочисленные шишки и, будучи по натуре человеком добрым, жалел парня.
Из Чернобыля они выехали ранним утром, чтобы попасть в Киев до темноты. От Припяти волнами накатывались запахи утренней воды и мокрых лип, ветерок сдувал росу с ветвей придорожных ветел прямо на коляску. Шапиро скрючился на сиденье, точно смертник, ожидающий шагов в коридоре в ночь перед казнью. Еще бы, Франц-Иосиф слышал бабий вой, с которым его провожали. Так плачут на похоронах по умершему. Видимо, по обычаям этого племени юноша, отбывающий в армию, превращался в покойника.
От Чернобыля до Киева без малого сто тридцать верст, день дороги, и весь этот день Франц-Иосиф, как мог, пытался успокоить юношу. И хоть он сам до ранения успел прослужить в армии без году неделя, сразу угодив под Плевну, удивительный оптический прибор его памяти произвел серьезную нивелировку событий. Дорвавшись до терпеливого и – главное – неискушенного в армейских делах слушателя, Франц-Иосиф целый день запоем рассказывал о службе.
Честно говоря, он просто пересказывал слышанные от других истории из солдатской жизни. Описывал Скобелева, несущегося на белом коне в самую гущу сражения, и себя самого, верного спутника Белого генерала.
Спустя два часа Аарон размяк, спустя три начал успокаиваться, а на подъезде к Киеву пришел в нормальное расположение духа. И тут большой город навалился на него, как медведь на зайчика. К счастью, до отправления поезда на Петербург оставалось не так много времени, и Киеву пришлось разжать свои объятия. Спустя четыре часа Франц-Иосиф и Аарон уже сидели друг напротив друга в качающемся вагоне, наблюдая в окно проносящиеся мимо виды, окрашенные оранжевой краской заката.
Поезд поразил Аарона больше Киева. Вернее, два впечатления, наложившись друг на друга, ошеломили провинциала. Восторг и удивление сменила подавленность, и Франц-Иосиф решил, что настало время ужина.
– В армейской кухне нет таких разносолов, – иронически произнес он, наблюдая, как Шапиро вытаскивает из заплечного мешка сверток с едой. – Щи да каша – пища наша, – назидательно произнес он, извлекая из своего мешка бутылку водки и нехитрую закуску. – А про свою еврейскую еду забудь и думать.
– Я знаю, – грустно ответил Аарон.
– Вот сейчас возьмем по стакану, и сразу все наладится, – пообещал Франц-Иосиф, откупоривая бутылку.
– Я не пью.
– Нет такого, – возразил Франц-Иосиф. – На флоте все пьют, каждый день отчизна наливает. Привыкай!
Аарон послушно выпил, моментально захмелел и через четверть часа уже спал, повернувшись лицом к стенке. А Франц-Иосиф еще долго сидел, уставившись в темноту за окном, не торопясь, в охотку и с удовольствием опустошая бутылку.
На вокзале в Петербурге и по дороге к Старо-Калинкиному мосту, откуда уходил катер на Кронштадт, Франц-Иосиф все время поглядывал на подопечного. Он явно ожидал гримасы восторга и удивления, но Аарон собрался с духом и, хотя Петербург его потряс больше, чем Киев и поезд вместе взятые, виду не подавал. Не очень-то приятно, когда на тебя смотрят свысока и каждое проявление восторга сопровождают снисходительными репликами.
При виде реки его напускное спокойствие словно ветром сдуло, а когда катер, покачиваясь на волне, вышел из Фонтанки и, направляясь к Кронштадту, двинулся прямо в глубину Финского залива, Аарон просто онемел. Он застыл возле левого борта, вцепившись в поручень, с выражением такого восторга на лице, что стоящий рядом офицер спросил:
– Первый раз море видишь?
– Да! Это… это… это…
Аарон глубоко вдохнул и отер невольно набежавшие на глаза слезы.
– Не привык к морскому ветру? – с доброй улыбкой спросил офицер. Украшавшие его лицо флотские усы не шли ни в какое сравнение с усами Франца-Иосифа.
– Это от моря. Оно так прекрасно, что хочется плакать.
– Куда направляешься?
– В Кронштадтскую школу водолазов, – отрапортовал Франц-Иосиф. – Денис Бешметов, по указанию уездного воинского начальника Радомысля сопровождаю мобилизованного.
– Вот как! – сказал офицер, внимательно глядя на Аарона. – В школу водолазов, значит. А как фамилия?
– Шапиро Аарон.
– Артем?
– Аарон.
– Артем, – еще раз улыбнулся офицер, подводя конец дискуссии. – Я капитан второго ранга фон Шульц, командир школы водолазов. Мне по душе матросы, которые плачут от восторга при виде моря. Александр Михайлович про тебя уже отписал. Вижу, не ошибся великий князь и не зря взял под свое покровительство. Александр Михайлович сам возвышенная душа и видит достойных.
Он окинул взглядом Аарона и добавил:
– Думаю, медицинское освидетельствование ты пройдешь без сучка и задоринки. Добро пожаловать, – он сделал многозначительную паузу, – Артем Шапиро.
Поездка длилась около трех часов. День выдался солнечный, необозримая синева морской глади моря сливалась с яркой голубизной неба. Артем, не отрываясь, смотрел на эту безграничную ширь и, глубоко вдыхая соленый воздух, думал о… Чернобыле.
Известие о призыве взорвалось в его доме, словно артиллерийский снаряд. Двора-Лея, отрыдав вечер и ночь, утром бросилась на поиски спасения. Быстро выяснилось, что поделать ничего нельзя, даже за самые большие деньги.
– Ты что, собираешься дать взятку члену императорской фамилии? – укоризненно спросил Двору-Лею глава общины. – Твоего сына мобилизуют по прямому указанию великого князя.
– Какой еще великий князь, – возмущенно закудахтала Двора-Лея. – Откуда ему знать о моем Арончике?!
Выслушав историю о чудесном спасении лошади и бочки, она ударила себя кулаками по голове и разрыдалась.
– Вот и делай после этого добро людям, – причитала она, раскачиваясь, словно плакальщица на похоронах. – Где правда, где справедливость?!
– Ничего не случится с твоим Аароном, – попробовал утешить ее глава общины. – Парень он крепкий, даже богатырский. Послужит царю и вернется, зато со всеми привилегиями.
– Своим детям делай такие привилегии, – завопила Двора-Лея. – У тебя шестеро сыновей, вот и отправил бы одного царю послужить! А у меня единственный ребенок, один-единственный сыночек – и его отдай!
Поняв, что обычным путем ничего не получится, Двора-Лея приказала мужу отвести ее к цадику.
– Ребе сейчас не принимает, – ответил Лейзер.
Поднявшийся в ответ смерч подхватил незадачливого служку и вместе с женой перенес в кабинет ребе Шломо Бенциона. При виде пылающей от гнева Дворы-Леи и белого от стыда и унижения Лейзера цадик молча указал им на стулья перед своим столом, а затем – на графин с водой.
– Итак, – спросил он, когда Двора-Лея, осушив два стакана, немного успокоилась. – О каком разделе Мишны идет речь?
– Я понимаю, что ребе думает только о разделах Учения, – скороговоркой начала Двора-Лея. – Но
