Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл

Садист и пропойца Калигула заставлял людей смотреть, как он занимается сексом с их возлюбленными, а еще назначил своего коня римским сенатором. Следующий за ним император предоставил столь плодородную почву для изысканий психиатров, что они и по сей день пытаются разобраться с его проблемами. Доктор Фрэнсис Р. Франкенбург в 2006 году составила такой психологический портрет: «Я, Клавдий – параноик, гипоманьяк, заядлый пьяница и страдаю острыми болями в животе. У меня неблагополучная семья, а жена пытается меня убить. В чем моя беда?»

А беда, по мнению доктора, состояла в душевной и физической болезни, причиной или по крайней мере катализатором которой стало запойное пьянство и отравление свинцом. Ее рекомендации: препараты лития, психотерапия, «образовательный курс по здоровому питанию и консультации по вопросам чрезмерно рискованного поведения, связанного с алкоголизмом».

По сути проблемы Клавдия были типичны для всей Римской империи: редкий патриций отказывал себе в удовольствии осушить изящный свинцовый кубок, который рабы тут же услужливо наполняли вновь. К тому времени, как Нерон, выступая в образе жрицы и одновременно невесты, сочетался браком с одним из своих воинов, самый воздух в Риме, должно быть, представлял собой горючую смесь безумия, святотатства и алкоголя.

Когда же город наконец вспыхнул, Нерон впал в легендарный запой: все вокруг полыхало огнем, а он бренчал на лире, пока солнце не осветило тлеющие руины его похмелья. Впрочем, так обычно и происходит: нужна чертова прорва бухла, чтобы построить империю, – и лишняя капля, чтобы ее обрушить.

Что происходит над Вегасом (когда ты прыгаешь с очень высокого здания)

Я стою на самом высоком балконе в США и взираю на огни ночного Лас-Вегаса. Мне пора прыгать. Ветер очень сильный, только его и слышно. Если в голове что-то и осталось, то это страх.

Этот прыжок с башни «Стратосфера» называется «контролируемое свободное падение» – оксюморон, взаимоисключающие части которого подогнаны друг к другу плотно до последнего леденящего душу дюйма. Ты отрываешься от платформы, обвязанный страховыми тросами. Потом ты падаешь и падаешь до тех пор, пока не начинаешь замедляться. Теоретически ты можешь даже приземлиться на ноги. Среди подобных аттракционов по всему миру этот – самый высокий.

Когда мы поднимались сюда, среди пятерых пассажиров лифта была девушка года журнала Playboy. Ее пиар-команда решила, что для саморекламы ей было бы неплохо сигануть со здания в присутствии репортеров. Если вам знакомо чувство неловкости в лифте, представьте себе, что ощущали мы, поднимаясь наверх, куда никому из нас не хотелось.

Но пока коллеги пытались поддерживать непринужденную беседу, мне все еще было тяжело после утреннего воздушного боя, и голова была забита всякой всячиной. Я думал о выпивке, о гонках, о полетах; о том, что пишу и что читаю, о своих интервью; о подружке, которая хочет замуж; об отце, который боится высоты; о сынишке, который уверен, что умеет летать, но в первую очередь я думал о Леви Пресли.

В 2002 году шестнадцатилетний Леви Уолтон Пресли перемахнул через два ограждения на сто девятом этаже башни «Стратосфера» и прыгнул вниз, навстречу смерти. В 18:01:43 он спрыгнул, в 18:01:52 – приземлился. Таких сводок я прочел предостаточно – все потому, что я шесть лет трудился над романом о парне, который сочинял предсмертные записки на заказ. Но только здесь, в лифте я вдруг сложил два и два: я вот-вот прыгну с той же точки, что и Леви. И тут я задумался о своих не столь драматических потерях – о том, что так и не научился жить полной жизнью; и даже когда делаю то, о чем мечтал, – гоняю на болиде или управляю истребителем, – мне всегда так херово, что я просто не могу отдаться ощущению момента.

Где-то в районе шестидесятого этажа я прислушался к себе, чтобы понять, насколько я здесь, но так и не понял. Может быть, всему виной перегрузки, как вчерашние, так и сегодняшние, или стопроцентный кислород, или пилюли, таблетки и прочие средства, или то, что я не могу дозвониться до сына, или оружие, или здешний сухой воздух, или – черт его знает – может, даже выпивка?

А потом что-то случилось. Где-то в районе восемьдесят пятого этажа лихорадочная болтовня застопорилась. Светская беседа иссякла. Наступил момент тишины. И тут наши герои подали голос: «Я пойду первым», – буркнул Мелок из Айовы, почти в унисон с калифорнийцем. «А как насчет пропустить даму вперед?» – спросила девушка года.

Все снова притихли. Лифт остановился. Двери открылись. Далеко под нами простиралась земля. Перед нами один за другим прыгнули молодожены. Мы видели их впервые. Жених оглянулся и пристально посмотрел сквозь нас. И тут на всех нас снизошло: неважно, кто пойдет первым; так или иначе, каждый преодолеет инстинкт и совершит прыжок. Но быть последним – смотреть с нарастающим страхом, как прыгают другие, и в итоге остаться на площадке одному – вот это было бы самое тяжкое испытание, через которое вовсе не обязательно проходить, но только так я смогу что-то прочувствовать.

«Я пойду последним», – сказал я.

И вот я стою – один на один с собственным страхом. Он пронизывает меня, как этот ветер из пустыни. Рядом парень в наушниках с микрофоном суетится со страховочными ремнями и орудует длинным багром с абордажным крюком на конце. Он пытается ухватить стропу, болтающуюся в темноте. И пока он этого не сделает, я вообще ни к чему не привязан. Все остальные уже там – на земле. Окрыленные, напуганные, с переломанными костями, хихикающие, мертвые – понятия не имею, что с ними стало. С высоты в триста метров гигантские казино кажутся размером с отели в «Монополии». Я могу заслонить каждое своим большим пальцем.

Ветер бушует с ураганной силой, и парень ревет в гарнитуру то, что перед прыжком с самой высокой башни к западу от Миссисипи хочется слышать меньше всего: «Последний прыжок! Больше никого не берем. Этот парень последний!»

Когда борешься с ветром, миг кажется вечностью. И снова в моей голове: сын и Леви Пресли, король рок-н-ролла и Кингсли Эмис, мысли о браке и смерти; о том, что никогда мне не напиться и никогда не протрезветь, о последнем прыжке на сегодня и последнем прыжке вообще, о решенном и предрешенном. Я на высоте 300 метров над землей, и сейчас я просто пытаюсь дышать.

Наконец человек с крюком цепляет стропу. Теряя равновесие, он поворачивается ко