Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да упокоится несчастная душа твоя, Леви.
Как тебе такое, Кингсли?
Жизнь, черт возьми, штука стоящая.
И прыгаю.
Если как следует оттолкнуться и, вытянувшись в полный рост, кинуться навстречу ветру, то, прежде чем падать, на мгновение взлетишь. Именно в этот момент все и происходит. Мозг в ужасе вырывается наружу в надежде зацепиться, кувыркается и затем вновь возвращается в тело, которое паникует и пытается перегруппироваться…
И вот – ты есть, ты существуешь. Как никогда прежде. Ты одновременно падаешь и летишь на огни Вегаса.
И вот что ты видишь: перед тобой проносится вся твоя жизнь; модель журнала Playboy на билборде в десять этажей взмывает, как гигантское привидение; за ней рекламный щит с «Мальчишником 3»; весь мир со свистом летит вверх. Ты вопишь, и смеешься, и знаешь, что все будет хорошо. Остановиться невозможно ни на мгновение, но тело и мозг уже смирились; ты растворился в этом восхитительном падении.
Вот к чему, должно быть, клонил Кингсли, когда советовал шахту и открытый аэроплан. Та же теория, что с икотой: верно подобранная шоковая терапия моментально выбьет из тебя все похмелье. В этом определенно есть смысл. Мощный выброс адреналина способен превозмочь практически любое физическое состояние человеческого тела, особенно в ситуации «бей или беги». Но чтобы все не обломилось, как только адреналин отработает свое, нужно что-то еще – это должна быть встряска такой физической и метафизической силы, чтобы система перезапустилась целиком.
Приземляясь на ноги, я тут же отскакиваю от земли, ору, хохочу, вою.
И вот так запросто я перезагрузился. Перезагрузился на все сто, потому что сейчас мне хочется только поужинать и выпить.
И здесь мы задаемся ключевым вопросом: как понять, что похмелье прошло? Сразу возникает соблазн пуститься в эзотерику, как это случается, когда мы говорим о любви: когда придет, поймешь сразу и спрашивать не придется. Но я пришел к убеждению, что все проще и напоминает скорее любовь несчастную: похмелье прошло, по-настоящему прошло, когда ты готов повторить этот опыт.
Получается, что прыжок со «Стратосферы» окончательно стер все следы моего затянувшегося похмелья. И когда мы вновь поднимаемся на крышу – на сей раз в ресторан, я испытываю голод и эйфорию. Мне все по плечу. Заказываю половину меню, а потом открываю винную карту. Она маняще переливается в отблесках света, пока я решаю, чем бы залить баки.
Зловредная семерка
Со времен ранней Античности многочисленные ораторы составляли классификации пьяниц. Зачем – неизвестно. Томас Нэш, театральный деятель елизаветинской эпохи, в своем памфлете «Мольба к черту Пирса Безгрошового», памятуя о том, что людей испокон веку сравнивают с животными, приводит список из восьми основных типов: пьяная обезьяна, которой всегда весело; пьяный лев, который всегда лезет в драку; пьяная свинья – неопрятная туша; пьяный баран, тот еще всезнайка; пьяный плакса – не животное, а просто сентиментальный нытик; пьяный Мартин – какой-то парень по имени Мартин, который пьет до тех пор, пока не протрезвеет; пьяный козел – сплошная похоть; и пьяная лиса, довериться которой может только дурак.
На основе двадцатилетнего опыта, теперь превратившегося в исследование, я пришел к выводу, что видов похмелья не меньше. Наряду со многим другим это объясняет, почему писать о похмелье – предприятие столь же сомнительное, как и попытки его вылечить. Держа все это в голове и с трудом держа голову, я попытался выделить несколько понятных категорий похмелья. Я назвал их «зловредной семеркой»[27] – хотя три из них в действительности типы скорее положительные.
Однако реальное похмелье, перед которым едины и ушатанный на родео ковбой, протискивающийся вместе с быком из загона, и хваткий писатель, захлебнувшийся в метафорах, – это, как правило, сразу два состояния из перечисленных, которые с разбегу налетают на другие, прежде чем рассыпаться на опилки. Здесь сошлось все: несовершенная природа лекарственной терапии, всевозможные списки и родео в любом его проявлении. Не буду больше ходить вокруг да около; итак, вот она, «зловредная семерка» с моими рекомендациями по исцелению.
1. Тварь ползучая
Даже если в жизни вы не сделали ни глотка алкоголя, этот тип знаком вам из первой главы. Тварь ползучая наблюдает за тобой из угла, пока ты просыпаешься, чувствуя себя на удивление хорошо. Она проводит с тобой утро в ожидании идеального момента (например, когда ты сидишь в лимузине против хода) и только тогда наносит удар: прыгает на спину, вгрызается в почки, обвивает шею своим длинным хвостом и запускает его в горло. Ты давишься и трясешься, пытаясь высвободиться, но хватка от этого только усиливается. Остается только сдаться. Надо обмякнуть, очистить мысли и кишечник, выпить кокосовой воды и забраться обратно в постель. Как только ты снова уснешь, тварь отползет.
2. Тысяча приставучих прилипал
Этот вид похмелья я назвал в честь знатного пьяницы капитана Хэддока[28], что не делает ему чести. Капитан известен как соратник Тинтина – этого подозрительно непьющего репортера середины прошлого столетия. Тысяча приставучих прилипал – это постоянная раздражительность: ты только проснулся, а она уже с тобой и пристает на весь день. Даже после сна отдохнувшим ты себя не чувствуешь. Ты измотан, вспыльчив, и внутри будто кошки скребут. Хэддок был отважным и великодушным, однако и он мог взорваться, особенно по утрам: «Тысяча приставучих прилипал!» – ревел он, ударив палец ноги или случайно глотнув воды вместо рома. Утихомирить прилипал можно только тарелкой маринованной селедки или новым приключением.
3. Боец
Так называется и похмелье, и его носитель. Это звание ты получаешь, когда выходишь один на один с похмельем без права на отступление. Условия поединка могут быть простыми, но и весьма изнурительными – например, когда надо продержаться целый день на работе, и приложенные к этому усилия лишь вызывают цепочку новых неприятных симптомов. Или как у Джона Маклейна в третьем «Крепком орешке», когда твой запой прерывает психопат-бомбист с немецким акцентом, все вокруг взрывается, а
