Вещие сны тихого психа - Геннадий Николаев

"Не бойся, - сказала женщина-Галя, когда мы вошли внутрь палатки, - здесь чисто. Ангелы смерти уводят с собой всех злых духов. Здесь - спокойно". Она задернула края палатки, завязала концы веревок прочными узлами и принялась распаковывать содержимое корзин. Постепенно глаза привыкли к полутьме, даже стало светлее - сквозь ткань пробивались отблески горящих идолов возле ковчега. Мы уселись в центре палатки, рядом друг с другом. Перед нами на подстилке, возможно, той самой, на которой корчилась в предсмертных муках подруга умершего вождя, женщина-Галя разложила куски мяса, хлеб, лук, чеснок, яблоки, расставила берестяные кружки и небольшие бочонки с вином. Она сама налила в кружки вина, протянула одну мне, другую взяла себе. Это был пенистый приятный на вкус напиток, совсем не тот, которым меня угощали, когда я впервые появился в этом племени. Я отхлебнул и хотел было поставить кружку, но рука женщины с настойчивостью заставила меня выпить все содержимое кружки до дна. Вино подействовало быстро: исчезло чувство страха, усталость долгого и тяжкого дня сняло как рукой, я ощутил прилив сил и бодрость, как будто только что проснулся.

Помогая мне отыскать еду, женщина брала мою руку и вкладывала в нее то кусок мяса, то дольку чеснока, то перышко лесного лука. Мы пили и ели, и наши руки то и дело соединялись. Через них пробегал какой-то мощный ток, я уже с трудом выпускал ее руку из своей. Да и она тоже все чаще задерживала свою руку в моей. Мне было странно, что я ее узнал, а она меня - нет. И меня мучила какая-то неуверенность... Между тем мы опорожнили уже первый бочонок и женщина выдернула пробку из второго. Она засмеялась, когда пена с шипением вырвалась из бочонка и, видимо, слегка замочила ее наряд. Тогда она, оттолкнув меня, стянула через голову свой балахон и осталась нагая, белая, прекрасная. В палатке было тепло, даже жарко от горящих идолов и тлеющего ковчега. В шатре пировали мужчины, их возбужденные голоса доносились до нас, как невнятные крики. Женщина тихо засмеялась и, сказав что-то, стала медленно, на ощупь снимать с меня мою одежду. Я попытался помочь ей, но она с фырканьем отвела мои руки и продолжила сама. Она как бы изучала мои одежды, снимая с меня слой за слоем - дорожный халат, галабию (просторный балахон), два пояса, нательный халат... И когда закончила этот медленный, возбуждающий ритуал, отодвинулась от меня и кончиками пальцев стала касаться то груди, то плеч, то живота. Потом она легким нажимом ладони положила меня на спину и стала водить пальцами по груди, опускаясь все ниже и ниже. Вот уже вздрогнул под ее горячими пальцами мой живот, приятные мурашки побежали от крестца к самому низу живота. Я лежал неподвижно, но мне казалось, будто я весь трепещу и вот-вот поднимусь в воздух. А она все медлила, пальцы ее скользили по моему телу, изучали его, возбуждали все сильнее и сильнее, так, что я уже выгибался дугой на жесткой подстилке. И тогда она взяла мои послушные руки в свои и положила их ладонями на свои бедра, на их внутренние прохладные округлости. И наши руки, пальцы, сплетаясь и расплетаясь, помогли нам в этом последнем, нетерпеливом, жадном стремлении друг к другу. Женщина со стоном приникла ко мне, мы перевернулись раз, потом еще, еще, еще, пока не уперлись в край палатки. Мне казалось, что это край земли, край самой жизни, и я забыл про все на свете, кроме этой надсадной сладостной боли, что пронзала меня с каждым нашим, уже общим движением...

И когда, жаркие, расслабленные, мы ощутили под собой твердую землю, я спросил: "Ты - Галя?" Она прикрыла ладошкой мой рот, точно так же, как тогда, на берегу Байкала, сделала это Галя. Где я был, что со мной - я не понимал. Лишь чувствовал легкое, благодарное поглаживание ее руки. Но реальность настигла нас - внезапно, грубо и жестоко: с треском под заточенным острием меча распались створки палатки, и кто-то, бородатый, с горящими глазами, уставился на нас, освещенных пламенем факела. Женщина резко взмахнула рукой и что-то сказала бородачу. Тот ответил, видимо, грубо, оскорбительно. Женщина ловко, одним движением выловив откуда-то нож, метнула в мужчину. Он с хрипом схватился за горло и повалился на нас в палатку. Я едва успел увернуться от его грузного тела с торчащим в горле ножом. Женщина быстро натянула свой балахон, я торопливо завернулся в халат, свернул комом остальную одежду и, влекомый женщиной, вылез из палатки. Сапоги бородача с загнутыми носами торчали из палатки. Женщина жестом велела мне понадежнее спрятать тело. Я снова влез в палатку, втянул мужчину внутрь и хотел было выбраться, но тщетно, палатка уже была завязана снаружи. "Галя! Галя!" - позвал я. До меня донеслись странные звуки: какая-то борьба, топот, ржание лошади, звуки погони. Я без сил отвалился на спину, рядом с хрипящим в последних судорогах бородачом. Свет факелов, крики, невнятный гомон, лай собак придвинулись вплотную к палатке, где я лежал, затаив дыхание. Кто-то снаружи мощной рукой полоснул мечом по палатке, ткань рассеклась, и в свете факелов я увидел искаженные яростью глаза - их было много, этих глаз, сверкавших яростью и жаждой крови. Кованые мечи всунулись в палатку, но кто-то басом осадил жаждавших немедленной крови, и меня вытянули за ноги вслед за бородачом с торчащим в горле ножом. Его тело небрежно откатили ногой в сторону, а меня рывком подняли на ноги и повели к одному из горевших идолов. Жар, исходивший от тлеющего ковчега и свечами горевших идолов, опалил мне лицо. Я оглядывался по сторонам в надежде увидеть хоть одно женское лицо - кругом были бородатые, рыжие, светлые лица, сверкающие глаза. Что они собирались сделать со мной, я не знал, ужас охватил все мое существо. Обессиленный, я упал на колени, меня поволокли куда-то, к реке. Я уже ничего не соображал, жар пек лицо, ломило глаза, казалось, еще миг, и весь я вспыхну от немыслимого жара, но меня всё волокли и волокли, всё ближе и ближе к струящемуся жаром вертикально колышащемуся столбу, и тогда я закричал - от боли и ужаса, что пронзили меня...

Я очнулся и увидел над собой лицо - нормальное человеческое лицо Франца. Он был встревожен: "Что случилось? Вам нужна помощь?" Я поблагодарил его, но он все же вызвал Герштейна.

Я пересказал доктору сон, кошмарные эти картинки все еще стояли перед глазами.

- Два комплекса налицо, - задумчиво сказал он. - Страх, впрочем, это всеобщее и вечное, и мания преследования. Но, голубчик, откуда влез в вас этот египтянин? Вы что, имеете ближних родственников в Египте? Или дальних?

- А сон! - воскликнул я. - Там я был египтянином!

- Ага, верно! Значит, где-то в ваших генах, очень глубоко, запрятана совершенно секретная информация. А вы, голубчик, скрыли ее от компетентных органов, когда писали ваши анкеты. Теперь, на основании психического анализа, можно состряпать на вас солидное дельце, скажем, о связях с египетскими спецслужбами... Могу вас утешить: там, во сне, для ваших предков все закончилось благополучно, иначе вы не увидели бы этого сна. И еще, допускаю, что вы и вправду потомок египтянина и славянки, что явились вам во сне.

Он пощупал мой пульс, недовольно покачал головой.

- Слушайте, товарищ Марксэнгельс, вам совершенно необходимо избавиться от прошлых страхов, точнее, от страхов прошлого. Чтобы расчистить место для страхов нынешних. Понимаете?

Я понял юмор, улыбнулся, но не понял, как это осуществить практически.

- Практически? - оживился Герштейн. - Проще пареной репы! Но не сегодня, естественно. Вы меня поняли? Согласны?

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

(Из секретных записей.

Уже вторую неделю мы жили как в раю. Папа с Толиком ловили хариусов, обеспечивая нас разнообразными рыбными блюдами: хариус на рожне, свежепросольный, жареный, тройная уха с добавлением мелких рыбешек, вроде окуня, плотвы - для навара. Мы с Галей купались в теплой лагуне возле берега и загорали. Еще мы ходили в лес за первой земляникой, сыроежками, боровичками. И - любили! Неистово, словно это счастье отпущено было лишь здесь, на Байкале, и вот-вот закончится. А муравьи трудились. С восхода до заката, без выходных и без отпуска. Они таскали свою опасную ношу - микроскопические крупинки чистого плутония, покрытые по специально разработанной технологии тончайшим слоем полимерной смолы, не поглощавшей тепловые нейтроны. Муравейник наполнялся ядерной взрывчаткой, и счетчик хладнокровно фиксировал медленное неуклонное нарастание потока нейтронов. А мы пели нашу любимую в ту пору песенку Булата Окуджавы про муравьев: "...И Муравья тогда покой покинул, все показалось будничным ему, и Муравей создал себе Богиню, по образу и духу своему. И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она возникла из ночных огней, без всякого небесного знаменья, пальтишко было легкое на ней. Все позабыв - и радости, и муки, он двери распахнул в свое жилье и целовал обветренные руки и старенькие туфельки ее. И тени их качались на пороге. Безмолвный разговор они вели, красивые и мудрые, как боги, и грустные, как жители земли..."