Своим судом - Адольф Николаевич Шушарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но и третий вагон я успел нагрузить, пока первый откатчик на разминовке возился, и еще подкайлил под нос машинке хорошую груду камней, чтобы легче ей брать было. И машина — не стожильная. Бывает, упрется в валун, даже задние колеса поднимаются, а сдвинуть не может. А так — хорошо! Давай, милая, давай!
Но быстро все кончилось. Кажется, только начали, а машинка уже в лоб забоя уперлась… Шабаш! По бокам, куда ковшик не доставал, осталось вагона два-три да глыба та, но это все ребята сейчас вручную зачистят и глыбу кувалдой расколотят.
…У ствола сидела Зоя на скамеечке и стволовой — оба как после бани, уработались…
— А тебя кто заставлял вагоны катать? — спросил я девчонку.
— Никто не заставлял.
— Своего дела нет?
— Чего же ей эти насосы караулить, они ведь не убегут, а остановились — я бы ей сказал, — вступился стволовой за Зою. — Ей, может, интересно было. Я и то, грешным делом, думал, что вы там рехнулись все. Откатчики бегали — дым шел, а все орут: «Порожняк давай!» Час только и убирали…
— В руду сколько пошло? — спросил я.
— Двенадцать вагонов, — ответил.
Не все вагоны в руду идут. Уже в забое стараются по возможности раздельно руду и породу грузить, стволовой здесь смотрит, нужный сигнал подает наверх, а там еще сортировщицы вагоны проверяют, отделяют пустую породу от руды.
— Смотри! — пригрозил я ему. — Если хоть один вагон с рудой в отвал пустой породы загнал, вместе с сортировщицами выбирать полезешь…
Ничего он, конечно, не загнал, больше двенадцати вагонов и не могло быть, но пусть не суетится, когда не спрашивают…
— А я четыре вагона привезла! — хвастается Зойка.
— Молодец! — хвалю я. — Теперь рожать никогда не будешь…
— А ты проверь!.. — хохочет стволовой.
— Клеть давай! — говорю ему. — На второй горизонт поеду.
— Испугался! — шепчет он Зойке, когда клеть со мной вверх пошла, и захихикали они там, внизу — слышно.
Вот прохиндей!
А голова-то у меня прояснилась, чувствую. Только в носу все еще саднит от нашатырного спирта.
3
— Привет, тетя! — здороваюсь со стволовой на втором горизонте. — Возят?
— Ага, племянничек, — отвечает она, — возят. С песнями.
Понятно. Знаю я эту технику. По пути на работу кое-кто забегает к Соне Клецке, маячит, из ручейка запивает и — к шахте дробненькой рысью. Тут основное — рассчитать, чтобы не развезло раньше времени. И специалисты находятся — будь здоров! Спускаешься с таким в шахту в одной клети, он с тобой беседует трезвый, как стеклышко. А через полчаса, глядишь, недвижный лежит, хоть горноспасателей вызывай.
Но привезли парни не так уж мало. Двадцать вагонов на доске отмечено. Итого получается, с теми двенадцатью, что из квершлага взяли, тридцать два. Это хорошо, если учесть, что горизонт-то отработан полностью, все блоки пустые, крикнешь — эхо, как в лесу, гуляет. Закрыть бы его и не маяться, но руду-то надо. Вот и держат здесь откатчиков — авось наскребут что-нибудь. И скребут, куда деваться?
— В двенадцатом они блоке, — тетя сообщает.
Она такая же мне тетя, как Иисусу Христу, но привязалось вот, не отлепишь…
Под двенадцатым блоком огоньки светятся, вагоны стоят, а люки пустые все — насквозь видно. Откатчики в сторонке на камешках курят, не заметно, чтобы очень веселые… С краю Гоша Ануфриев сидит, знаменитый в свое время бурильщик. Выводили из шахты по силикозу, с полгода толкался в пожарке, а сейчас с пенсии, видно, сняли, раз опять здесь. Рядом Зарипов устроился, тоже мужик битый. Третьего я не знаю, новенький. Много их прибыло, оказывается.
— Садись, Коля, покури! — предлагает Гошка, а сам Зарипова понукает: — Ну, приехал ты, Миша…
— Про китайца рассказываю, — объясняет Зарипов. — Видел, поди, чесноком он на базаре торгует, с косичкой на голове? Связчик мой…
Ну, приехал… Фанза у него на сопочке оборудована, с солнечной стороны. Лес кругом выкорчеван, и чесночок посажен, грядка к грядке. А фанза и сверху, и снизу чесноком вся обвешана. Кобылу я привязал, и он выходит: «Стравствуй, Мыша!» Поздоровались, а солнышко на закат повернуло, к вечеру дело идет. Растолковал я ему, что «ИЖи» в магазин привезли, а денег у меня нету. «Ходи, — сказывает, — фанса кушать будешь, а потом спи мала-мала».
Мне с утра на работу было, а он — спи, дескать. Я ему объясняю, а он свое «нет», вечером, говорит, ни давать, ни брать деньги нельзя — водиться не будут.
— От зараза! — восхитился Гошка. — Так до утра и не дал?
— Ну, — говорит Миша. — А как рассвело, принес шесть тыщ из лесу.
— Сколько же у него их? — тот, новенький, спрашивает.
— А миллионов двадцать! — равнодушно говорит Гошка.
— Ну, — соглашается Миша. — Всю жизнь чесноком торгует!
— Ты чего это опять в шахту залез, выводили, кажется?
— Отошла лафа! — смеется Гошка. — Полгода только и походил в пожарниках… Выздоровел, говорят.
Черт его знает, что там за врачи, в этой комиссии? То силикоз, то нету…
— Нечего возить, пусто! — отвечает на мой немой вопрос Зарипов. — Хоть матушку-репку пой…
— Никифоров говорил, — вру я напропалую, — что есть тут где-то немного. Посмотреть бы надо.
— Да рази туда залезешь? — ужасается новенький.
— Есть, значит?
— Висит в одном месте вагонов пять, — неохотно подтверждает Ануфриев. — Не сбить, однако. Крепко висит…
— Гоша! — я прошу. — Тридцать два вагона только выдали… Хоть бы сорок, а? Степанов и то скалился, больше, говорит, тридцати тебе не выдать!
Понял, видно, Гошка, что никак нельзя мне без сорока вагонов, достал откуда-то из-за стойки початую пачку аммонита и сунул за пазуху. Потом капсюль где-то со шнуром раскопал и повел меня в дальний конец блока.
— По восстающему полезем? — спросил я.
— Что ты? — усмехнулся он. — Из восстающего-то зависание сроду не увидишь, давно бы сбили…
Прямо в один из люков мы с ним полезли, а когда на крепление штрека выползли, он пальцем куда-то вверх ткнул.
— Там! — говорит.
Где это там — знали один бог да Гошка. А я сколько ни светил карбидкой, ничего в щели, которая над нами разверзлась, не увидел, кроме пустоты. Щель — место, где жила когда-то была. Снизу, слой за слоем, ее отбивали, а когда доверху дошли, всю отбитую массу через люки выпустили. Но где-то в узкости, видно, осталось, зависло несколько вагонов руды, которую никто не смог взять. Разве что мы?..
— Полезли? — спросил Гоша.
— Давай!
То, что мы с ним тогда делали, вообще-то говоря, делать не полагается. В отработанное пространство не лазят. И зависание рухнуть может, и стенка отслоиться… Теоретически, конечно.
Но мы-то не первый день замужем и понимаем кое-что.
