Ключъ - Марк Алданов

XV.

-- Въ сотый разъ говорю не засиживаться такъ поздно, самой себя стыдно, ей Богу,-- сказала Наталья Михайловна, какъ только полуодeтый швейцаръ, не смягченный полтинникомъ Николая Петровича, сердито закрылъ за ними дверь.

-- Что-жъ, было очень прiятно, они все-таки хорошiе люди,-- лeниво отозвался Яценко, поднимая воротникъ.

-- Папа, вы, кажется, мало дали швейцару.

-- Ты сколько далъ? Полтинникъ? Предостаточно. Этакъ отъ всeхъ ему сколько набeжитъ... {78} Тебe когда завтра на службу? Въ которомъ часу проклятый допросъ?

-- Днемъ. Успeю выспаться,-- нехотя отвeтилъ Яценко, недовольный тeмъ, что жена его вмeшивалась въ служебныя дeла.

-- А ужъ тебe, Витя, совсeмъ ни къ чему ложиться съ пeтухами. Вотъ вeдь завтра опять въ училище не пойдешь...

-- Что?.. Да... Ничего, мама,-- сказалъ разсeянно Витя.

Онъ былъ очень взволнованъ. "Неужели влюбился? Неужели это такъ можетъ быть?" -- спрашивалъ онъ себя. Муся на прощанье крeпко пожала ему руку и спросила, приметъ ли онъ участiе въ ихъ любительскомъ спектаклe, если спектакль состоится.-- "Я буду счастливъ!" -- сказалъ Витя и въ самомъ дeлe вспыхнулъ отъ радости. "Неужели будетъ спектакль? Тогда на репетицiяхъ будемъ видeться постоянно"... Витя чувствовалъ себя къ концу вечера побeдителемъ, отъ его смущенья не оставалось и слeда. Этотъ вечеръ начиналъ его карьеру свeтскаго человeка.

-- Извозчикъ! -- закричалъ Яценко.-- Извозчикъ!.. Помeстимся на одномъ?

-- Вы съ мамой поeзжайте, а я пeшкомъ приду... Хочется пройтись...

-- Ну вотъ, оставь, пожалуйста! Незачeмъ тебe въ шестнадцать лeтъ одному прохаживаться ночью по улицамъ...

Сзади блеснулъ свeтъ, дверь снова открылась, ка улицу вышелъ Браунъ, за нимъ Клервилль. "Кажется, не могли услышать",-- тревожно подумалъ Витя. Яценко приподнялъ мeховую шапку въ отвeтъ на ихъ поклонъ и сказалъ "Мое почтенье". Витя сорвалъ съ себя картузъ и высоко помахалъ имъ въ воздухe. Англичанинъ раскуривалъ папиросу. Витя почти весь вечеръ, съ {79} отъeзда Шаляпина, съ восторженной завистью слeдилъ за майоромъ Клервиллемъ. Онъ никогда не видeлъ такихъ людей. Фигура англичанина, его увeренныя точныя движенiя, его мундиръ съ открытымъ воротникомъ и съ галстухомъ защитнаго цвeта, все казалось Витe необыкновеннымъ и прекраснымъ. Онъ вообразилъ себя было англiйскимъ офицеромъ,-- не вышло, да и извозчикъ подъeхалъ. Николай Петровичъ помогъ женe сeсть въ дрожки. Витя покорно полeзъ за ними и кое-какъ помeстился посрединe. "Точно на рукахъ"...-- скользнула у него непрiятная мысль. Онъ вдругъ пересталъ сознавать себя свeтскимъ человeкомъ и почувствовалъ еще большую, чeмъ обычно, зависть къ взрослымъ свободнымъ людямъ. "Можетъ, они вовсе и не домой теперь, а куда-нибудь въ такое мeсто...".

-- По Пантелеймоновской прямо,-- сказалъ извозчику Николай Петровичъ.

-- Любите ли вы этотъ вечеръ? -- спросилъ майоръ Клервилль, продолжая говорить по русски, какъ въ теченiе всего прiема.

Англичанинъ былъ въ возбужденно-радостномъ настроенiи, почти въ такомъ же, какъ Витя.

-- Люблю,-- мрачно отвeтилъ Браунъ.

-- Этотъ человeкъ Шаляпинъ! Я восхищаюсь его... Идемъ пeшкомъ въ отель!

-- Что? Что вы говорите? -- вздрогнувъ, спросилъ Браунъ, точно просыпаясь.

Англичанинъ посмотрeлъ на него съ удивленiемъ.

-- Я говорю, можетъ быть, намъ немного гулять пeшкомъ?

-- Нeтъ, я усталъ, пожалуйста, извините меня,-- отвeтилъ Браунъ по англiйски.-- Я поeду.

Они простились. {80}

Ночь была лунная, свeжая и холодная. Клервилль, съ папиросой во рту, шелъ быстрымъ крупнымъ шагомъ, упруго приподнимая на носкахъ свое усовершенствованное мощное тeло. Онъ самъ не зналъ, отчего былъ такъ бодръ и веселъ: отъ шампанскаго ли, оттого ли, что шла великая, небывалая война за правое дeло, въ которой онъ, англiйскiй офицеръ, съ достоинствомъ принималъ участiе на трудномъ, отвeтственномъ посту, или оттого, что ему такъ нравились снeгъ, морозная ночь и весь этотъ изумительный городъ, непохожiй ни на какой другой. Та дeвочка безспорно очень мила. Quite a charming girl she is, too"... Здeсь что-то было, впрочемъ, не совсeмъ въ порядкe въ мысляхъ майора Клервилля, но ему было не вполнe ясно, что именно. "Шаляпинъ пeлъ изумительно, другого такого артиста нeтъ на землe",-- Клервилль былъ радъ, что видeлъ вблизи Шаляпина и обмeнялся съ нимъ нeсколькими словами. "Докторъ Браунъ явно не въ духe и даже не слишкомъ любезенъ, однако онъ замeчательный человeкъ... Хозяева очень милы, особенно та барышня... Но вeдь Биконсфильдъ тоже былъ еврей и графъ Розбери женатъ на еврейкe",-неожиданно отвeтилъ майоръ Клервилль на то, что было не совсeмъ въ порядкe въ его мысляхъ. Онъ остановился пораженный и громко расхохотался: такъ смeшна ему показалась мысль, что онъ можетъ жениться на русской барышнe, да еще на еврейкe, да еще во время мiровой войны. "Что сказали бы въ Bachelor'e?" -- спросилъ себя весело Клервилль. Слeва отъ него, подъ фонаремъ, воротъ, на уступe странно загибавшейся здeсь улицы, два человeка въ военной формe, вытянувшись, смотрeли на него съ изумленiемъ. Майоръ нахмурился, отдалъ честь и прошелъ дальше. Открылась широкая рeка. За мостомъ было пусто и {81} мрачно. Сбоку темнeли огромные дворцы. "Fontanka gate",-- тотчасъ призналъ майоръ, останавливаясь снова и вынимая изо рта папиросу. Слeва, чуть поодаль, въ одномъ изъ дворцовъ кое-гдe таинственно свeтились въ окнахъ огни. Клервилль слышалъ, что это какой-то историческiй дворецъ, притомъ, кажется, съ недоброй славой, вродe Warwick Castle или Holyrood Palace. Но что именно здeсь происходило когда-то, что было здeсь теперь,-- этого Вивiанъ Клервилль не помнилъ и съ любопытствомъ вглядывался въ красные огоньки дворца.

XVI.

Яценко остановился передъ аптекой, свeтившейся красивыми желтыми огнями, разстегнулъ шубу и не безъ труда вытащилъ изъ жилетнаго кармана часы. До начала допроса оставалось еще часа полтора. "Что-же теперь дeлать?.. Домой идти не стоитъ",-- сказалъ себe Николай Петровичъ. За стекломъ радовали глазъ огромныя бутыли съ синей и темнорозовой водою. "Есть въ этомъ какая-то таинственность, даже поэзiя",-- нерeшительно подумалъ Николай Петровичъ: онъ не былъ увeренъ въ томъ, что въ витринe аптеки можно находить поэзiю. Но многочисленныя сверкавшiя огнемъ склянки, трубки, баночки, и особенно эти огромныя бутыли странной формы и непостижимаго назначенiя шевелили прiятныя представленiя въ душe Николая Петровича. "Гематогенъ доктора Гомеля"...-- разсeянно прочелъ Яценко. "Что-то вчера разсказывалъ смeшное этотъ чудакъ Никоновъ... Ахъ, да, его гомельскiй клiентъ... "Formo!"...-- Николай Петровичъ вдругъ поморщился, точно вновь услышалъ запахъ {82} формалина, карболки и чего-то еще, стоявшiй въ анатомическомъ театрe во время вскрытiя тeла Фишера. Яценко отогналъ отъ себя это воспоминанiе. Дама съ озабоченнымъ видомъ вышла изъ аптеки, неестественно держа въ рукe пузырекъ, завернутый въ бeлую бумагу съ торчащей лентой рецепта. За аптекой начинался длинный хвостъ людей, тянувшiйся къ лавкe съeстныхъ припасовъ. Стоявшая послeдней въ хвостe, плохо одeтая женщина, съ усталымъ и наглымъ лицомъ, смотрeла исподлобья на даму, на барина въ шубe. "Да, имъ еще хуже нашего, все меньше становится продуктовъ",-- подумалъ, отходя, слeдователь.

У Яценко не было никакого состоянiя; онъ жилъ исключительно на жалованье, и сводить концы съ концами становилось все труднeе. Хотя Николай Петровичъ нисколько не былъ скупъ, съ женой, съ Витей уже бывали разговоры о расходахъ и о необходимости соблюдать строгую экономiю. Отъ этихъ разговоровъ Яценко испытывалъ чувство униженiя, которое тщетно пытался самъ себe объяснить. "Конечно, бeдность не порокъ, это и повторять смeшно... Но все-таки неловко, нeтъ, хуже, чeмъ неловко: прямо стыдно, что я, сeдой человeкъ, за двадцать пять лeтъ, работая какъ каторжникъ, не скопилъ ровно ничего... Тысячъ пятнадцать, пожалуй, можно было скопить, если-бъ жить разсчетливeй"... Впрочемъ, Николай Петровичъ всегда жилъ достаточно разсчетливо; да и трудно было жить иначе при его четырехтысячномъ жалованiи. "Теперь Наташа во всемъ себe отказываетъ, ни туалетовъ, ни драгоцeнностей, ничего у нея нeтъ",-- подумалъ печально Яценко,-- "вчера у Кременецкихъ всe были наряднeе, чeмъ она... Да и Витя не очень-то роскошествуетъ на пять рублей въ мeсяцъ"... Самъ Николай Петровичъ цeлый годъ не заказывалъ {83} себe платья, не покупалъ больше книгъ и старался быстрeе проходить мимо витринъ книжныхъ магазиновъ. Вернувшись осенью съ дачи, Наталья Михайловна предложила мужу отпустить горничную, а кухарку сдeлать "одной прислугой". Это предложенiе означало бы предeлъ бeдности, и Николай Петровичъ велeлъ женe "не выдумывать". Но цeны все росли, жалованья не прибавляли, и теперь Яценко ждалъ, что жена опять объ этомъ заговоритъ. Онъ тяжело вздохнулъ. "Развe къ антиквару зайти, отсюда два шага",-- пришла мысль Николаю Петровичу. У антиквара Яценко не боялся соблазновъ,-- такъ все тамъ было недоступно для него по цeнамъ. Но ему неловко было часто заходить въ магазинъ, гдe онъ никогда ничего не покупалъ.

Магазинъ этотъ въ послeднее время вошелъ въ моду. Въ двухъ густо заставленныхъ комнатахъ было все: гравюры, картины, фарфоръ, бездeлушки, книги. Всего больше было старинной мебели. Спросъ на все старинное росъ безпрерывно. "Журналъ красивой жизни" имeлъ въ обществe огромный успeхъ, и люди, желавшiе красиво жить, собирали трубки, табакерки, минiатюры, фарфоръ, коробочки, первыя изданiя книгъ, и дeлали на толкучемъ рынкe самыя изумительныя находки. Не было ни одного хорошаго дома, ни одного моднаго романа безъ корельской березы, рeзного дуба, "пузатыхъ комодовъ" и "золоченой гарнитуры" (полагалось говорить въ женскомъ родe: гарнитура). Двe мастерскiя спeшно изготовляли старинную мебель и наводили на нее "патину времени". Старыя доски обрабатывались щелокомъ, хромовыми солями, твердой щеткой и точильнымъ камнемъ, щели засыпались грязью, рваныя полосы шелка, выставленнаго надолго подъ дождь, прибивались ржавыми гвоздями,-- и {84} Александровскiя кресла, Екатерининскiе пуфы, Елизаветинскiе диваны радовали сердца любителей.