Бывальщина пограничника Гривы - Григорий Кирилюк

— А где отец?

— Да во–о–он же, вышку делает.

— Гм. Так он по делу. А ты что тут делаешь?

— Смотрю себе… — смущаясь, ответил Илья.

— Гм, смотрю себе, — прижмурился лесоруб, — значит, баклуши бьешь, Илюха–шустряк. А у нас возница споткнулся и вывихнул ногу и теперь в больнице. А ты уже такой, что мог бы и возницу заменить, а?

— Так почему нет? Вот спрошу неня…

— Я сам его спрошу. — И, подобрев, добавил: — Так ты, Илюха, завтра с утра кабы был у меня. У тебя долгие каникулы?

— А все лето, вуйко[7]…

— Это хорошо… Будем резать лес при границе.

Отец не перечил Илье стать возницей. Даже обрадовался, что сыну случилась посильная работа на лесоучастке. Подвезти лесорубам инструмент или еду, насыпать коням овса в желоба и повести к ручейку напоить — не столь уж и тяжелая работа. И лесосека недалеко. Катайся себе туда и назад в сопровождении как не лесорубов, так мастера или пограничников…

Утро застало Илью около конюшни лесоучастка. Вихор и Зорька задумчиво похрустывали бураками с овсом. Илья чистил их скреблом и щеткой. Умные животные стояли спокойно, покорно подставляли головы, когда ездовой клал на них шлеи. Илья предусмотрительно повыдергивал гривы из–под шлей, чтобы не натереть коням шеи, выровнял постромки[8], чтобы орчики не били их по ногам. Лесорубы смотрели на Илью, попыхивали трубками и говорили между собой:

— Гляди, Илья ведает дело…

— Это есть отрада ему.

— А най тямует[9].

Возле кладовой нагрузили Илье на телегу свежеиспеченного хлеба, положили солонины, поставили дежечку[10] брынзы, мешочек кукурузной муки, а сзади пристроили медный казан. И — в путь.

Теплый, радостный день плывет над Карпатами.

Илья медленно едет знакомой дорогой. Впереди, на расстоянии километра или и того меньше, идут себе гуртом лесорубы, говорят.

Море лесных цветов очаровывает мальчишку. Почти до колес припадает расцветающий зверобой, розовыми лепестками дрожит шиповник, крепкими головками желтеет донник. Над оврагами и какими–то старыми ямами цветет плакун–трава. Притягивают взгляд первые черники, нежные сыроежки, плоскоголовые маслята.

А птицы? Что они вытворяют с самого утра в лесу!.. Заслушался маленький возница, засмотрелся, замечтался… Вдруг Вихор и Зорька подняли головы, фыркнули, дернули вожжи, сдали назад. Илья посмотрел вперед и увидел совсем недалеко от дороги оленя. Олень удивленно глянул черными большими глазами на коней, топнул ногой и, пока Илья подбирал вожжи в руки, прыгнул с дороги в сторону, исчез в зарослях.

Илья аж на ноги встал. И в это мгновение он заметил, что следом за рогатым оленем метнулся маленький олененок. Он застрял в сухоломе, перевернулся на спинку. Илья накинул вожжи на ветку дубочка, что рос у самой дороги, подбежал к сухолому. Он упал на оленя, обхватил его как маленького ребенка руками. Олененок отчаянно упирался, но не мог высвободиться из чутких рук мальчишки.

Олененок был мокрехоньким от ушей до копытцев.

— Файно[11] выкупался в росе, — ласково заговорил к нему Илья, — но ты не дергайся, не плач, не дрожи. Я тебя не убью. Вот нарву травки, вытру, осушу…

Илья протянул руку между сухоломом и прошлогодними слежавшимися листьями. Они щекотно зашелестели под пальцами. Но вместо листьев он поднял сероватые, странно испещренные бумаги. «Ого! — сказал себе Илья. — Какие интересные. А пусть потом погляжу». И понес бумаги вместе з олененком в телегу.

На лесосеке телегу встретили знакомые пограничники во главе с командиром отделения Гордеем Гривой. Они проверили у лесорубов пропуска. Илью только в шутку спросили:

— А у тебя, Илья, есть бумаги?

— А маю, маю[12], — неожиданно ответил мальчишка.

— Что, на этого олененка паспорт получил в заповеднике?

— Нет. Я его поймал по дороге. А бумаги вот… берите.

Гордей Грива взял с рук Ильи бумаги, удивленно изучает их. Что за чудасия?.. «Бер–бер–бер», — беркает командир, а понять написанное на чужом языке не может. Столпились пограничники вокруг командира, рассматривают рисунки.

— Это какой–то царь, — вмешивается Илья, — оставьте мне. Я отвезу сестричке. Най[13] играется.

Один из пограничников взял бумажку в свои руки, понюхал и воскликнул:

— Чтоб я пропал, если в этой обвертке не лежал шоколад!

— Да что вы, ребята, — сказал лесоруб, стоящий вблизи. — На наших лесосеках чоколяды[14] испокон века не росли. Да и из лесорубов ими еще никто не лакомился. Разве что у пана лесничего иногда бывало…

— Обвертки совсем свежие, — сказал Грива. — Как они попали сюда? — И к Илье: — Где ты нашел эти бумаги, Илюша?

— Сейчас покажу. Вот най заберут все с телеги.

С лесосеки возвращались на лесоучасток вчетвером: Илья, два пограничника и Гордей Грива. На том месте, где Илья поймал олененка, караульные распрощались с юным возницей.

Они захватили з собой бумаги с «царем».

Илья же быстренько поехал домой, радуясь, что везет такой неожиданный подарок сестричке Домке и младшему братику Устимке.

Еще от калитки крикнул Домке и Устимке, которые игрались во дворе под грецким орехом:

— Ну–ка, угадайте, что у меня в мешке?!

— Пока–жи, Илюша, — затянул Устимка, — по–ка–жи…

— Зверюгу ймыв[15], вот что! — сказал Илья и показал мордочку олененка. — Волк, г–рр–рр…

Домка выпустила корзинку из рук и с криком и воплями побежала в хату.

— Мамця, Илья волка ймыв. Я боюсь во–лка!

— Не кричи, глупенькая. Это не волк! — крикнул ей вслед Устимка.

— Гр–р–р, — пугал Илья Устимку, — баць[16] его лобиком.

— А я не боюсь козочки, а я не боюсь…

— Это олененок, Устимка.

Дверь сеней чуток приоткрылась, из–за нее выглянули испуганные глаза Домки. Она недоверчиво смотрела на Устимка, который уже гладил олененка по головке и слезно просил:

— Илюша, подари мне олененка, подари!

— Нет, я его Домке отдам. Она вырастит из него большого оленя. Он будет у нас во дворе пастись. И тогда к нам со всех жилищ будут приходить люди смотреть, о!

— А ты мне еще поймаешь, Илюша?

— Поймаю.

— А я олененка выращу и пущу в лес. Потом он сам к нам будет прибегать. Да, Илья? Правда, будет?

— А будет.

— Но ведь ты возьмешь меня с собой, Илья? — заглядывает Устимка в глаза брату. — Я хочу видеть, как ты будешь ймать олененка. Возьми…

Илья задумался. Оно вдвоем веселее ехать. Но… пустит ли мать братика?

Но пока что Илья сел обедать. А мать сказала — вот придет отец с заставы и сделает олененку клеточку.

Домка уже приготовила зверушке кукурузную кулешу[17], посыпала сахаром, но олененок не ел. Мать достала соску, налила в бутылочку молока, надела соску на шейку и подставила к мордочке зверушки. Олененок крутнул головкой, будто стеснялся сосать при чужих. Но когда мать запихала соску ему в рот, олененок весело зацмокал[18]. Дети радостно забегали вокруг него. Илья аж присел, смеясь со смешной скотинки. Он совсем забыл и про «царя» на шоколадных обвертках, и вообще о найденных бумагах. Наконец и сам подсел к миске с кулешей. И так вкусно обедал, будто настоящий лесоруб.

Тем временем найденные Ильей бумаги з «царем» заставили Гордея Гриву отослать пограничника Громыко на заставу. А сам он остался с Вариводой в районе лесосеки…

— Когда обнаружили обвертки? — с необыкновенной заинтересованностью спросил начальник у Громыко.

— Минут тридцать тому.

— Где именно?

— На изгибе ручья.

— Ясно. Что вы заметили на местности около тайника с шоколадной обверткой?

— Трава не смята. Роса не струшена. Следов нет.

— Возвращайтесь на лесосеку, — приказал начальник, — и внимательно несите службу. Находка мальчика очень интересная…

— Слушаюсь.

Выслав Громыко, начальник со звоном отомкнул железный сундучок, где у него хранились секретные документы, достал только что полученную тревожную телеграмму из отряда. Еще раз перечитал ее, быстро подошел к карте. Вот оно, голубоватое «кольцо» ручья вблизи дороги. Он хорошо знает эту местность. Зимой тут хоть писанкой[19] покати — такая пушистая снеговая равнина з темно–зеленимы елками, может, столетнего века. Ранней весной, когда тает снег, над родником, в тенистых местах, еще долго блестят серебряные осколки льдинок. Летом ручей зарастает густой травой, а дно его берется зеленим налетом мха. Прибежит косуля напиться, сдвинет копытцем камушек, и он беленькой точкой булькает в прозрачную водичку. Осенью ручей и его берега засыпает листва бука, орешника, струшенная хвоя. След человека тонет в этом настиле. Но сейчас конец мая?! Над потоком буйно поднимается молодая трава, вытягивается в стебли. Наступи, и след отпечатается, как печать на зеленом листке. «Если эти обвертки спрятаны были немецкими летчиками, то в каком же направлении они пошли, не оставив после себя следов? Неужели по ручью? А это хуже… Жар может не взять след. Запах вода смывает. А где парашюты экипажа? Это же не иголка в стоге сена».