Гонец из Пизы - Михаил Веллер

– Девушка, из Главного управления Балтфлота беспокоят! – Наглое представление – это рефлекс: для улучшения связи, чтоб не отфутболила тебя девушка побыстрее, у нее от телефонных голосов вавилонское столпотворение под черепной крышкой, профессиональное заболевание телефонных диспетчеров – шизофрения, голоса начинают будить ночью и подстрекать на глупости. – Телефоны автобусных предприятий дайте, пожалуйста. А штуки три, что там к центру поближе.

По директору автопарка вместе с его хозяйством эпоха прошлась рашпилем. Потерт был его коричневый костюм старого хозяйственника, обшарпан полированный некогда стол, выбита до бурого корда переставшая быть ковровой дорожка, ворс которой при старом порядке торчал так начальственно и багрово. Пейзаж в оконном проеме гармонировал с интерьером: раздрызганные и просевшие на рессорах Икарусы заполняли половину огромного двора, бугристый асфальт в нефтяных пятнах отваливался пластами и ржавые остовы подпирали валящийся бетонный забор. Картина могла разжалобить реформатора и устыдить сборщика налогов.

– Ну что вы, друг дорогой, – печально сказал директор, – где же я вам возьму бочку тормозной жидкости. Мы и так еле шестьдесят процентов машин на маршруты выпускаем.

– Сто литров, – снизил требования Колчак, умножая теперь нужное количество всего на два (а пробы? а утечки?).

Директор вялой улыбкой уравнял сто, двести, один и тысячу как величины мнимые и отсутствующие в природе.

– Вы ленинградец? – спросил Колчак. – Петербуржец? – И, немного презирая себя, подпустил фанфарной меди насчет чести города.

– Да, о да, конечно: чести у нас полные штаны, потому и денег нет.

– Но я же у вас не задаром прошу!

Старший помощник перешел к привычному и понятному торгу.

– Я вам могу со своей стороны дать пять человек на мм… скажем, на три дня для разных работ. Квалифицированные специалисты! Совершенно бесплатно.

– Представляю ваших специалистов. Нажрутся и потащат все, что отвинчивается. Что я, матросов не видел. Тут свои люди без работы сидят, что вы.

– Даже обидно слышать…

– Чего ж обижаться. А солярки у вас нет? За пару тонн договорились бы. Помогите и вы городскому транспорту, а?

– Откуда ж солярка… товарищ директор… А вот могу дать сурика! Кузова суричить – по железу под грунт, это же краска вечно держать будет.

– Допустим, – осторожно отозвался директор. – А сколько?

– Килограммов сорок. А? Ну – отрываю от себя: сто. Кило за кило, добро?

– А еще что у вас есть? Резины-то нет, конечно?

– Посмотреть надо, – веско ответил Колчак, пытаясь припомнить, какие именно покрышки служат Авроре кранцами и насколько они вовсе лысые. – А вот еще искусственная кожа – на сиденья, а? У вас ведь вечно сиденья режут!

– Это какая? А цвет? В рулонах?

Рулон валялся у Кондрата в брезентовой кладовой, спертый в доке неизвестно кем еще во времена капремонта. Применения ему до сих пор не придумали.

Обмен совершился, и назавтра Колчак привез на газели симпатичный алюминиевый столитровый бочонок тормозной жидкости.

– Сидоровича ко мне!

Сидорович приполз влажный и помятый после растаскивания цепей.

– Держи. И – чтоб хватило!

Не успели скантовать бочку с палубы вниз – над ней наседкой вырос доктор Оленев, против обыкновения аккуратно застегнутый на все пуговицы по мягкому животику.

– Братцы! – проникновенно воззвал он с какой-то старорежимной отеческой заботливостью. – Всех предупреждаю – пить это нельзя! Понимаете? – нельзя! Полстакана – это слепота, отравление, отказ почек, смерть. Не вздумайте фильтровать через противогазную коробку – не помогает.

– Да ну за кого вы нас принимаете, товарищ старший лейтенант.

– Я вас принимаю за тех, кто вы есть. Христом-Богом молю – вата, марганцовка, сверло на больших оборотах и все эти прочие глупости и народные средства – не применять, все равно не поможет.

– А что поможет?…

– Я тебе покажу что поможет! Уж лучше шарашь сразу коктейль Т-80 – стакан холодной воды и молотком по голове. Пре-ду-пре-ждаю: отравленных лечить не буду, будут подыхать так.

– Оленев, – спросил Колчак, – а ты не можешь сразу добавить туда чего-нибудь ядовитого, чтоб исключить полностью применение внутрь?

– Чего? Только цианистого калия, так он в комплект корабельной аптеки не входит.

– Ну… зеленки…

– Зеленка на семидесятиградусном спирте, наши драконы ее очищают и пьют спокойно!…

– А что не пьют?

– Что не пьют, то грызут. Нюхают и колют. Сволочи.

– 8 —

Всеобщее шевеление на корабле приобретало ту бодрость, которая сообщается людям с началом работ: глаза боятся – руки делают. За работой начинал ощущаться некий еще неясный смысл – предвестие того знания конечной цели, следующего из сложения всех мелочей и возникающего как бы неизвестно откуда, которое есть дух и суть действия и являет себя неизбежно, о чем и предупреждал Ольховского Колчак. Любая секретность – утаивание шила в мешке, и чем позже ты обнаружишь в этом мешке себя самого, тем сильнее уколешься.

Испытанный Ольховским укол, вернее даже два укола, исказили его представление о реальности и ввергли в мистику. Необъяснимым феноменом было возникновение ударного механизма в баковом орудии и топлива в левой носовой цистерне. Объяснить это никто ему не сумел. Запахло высшими силами, паранормальными явлениями, материализацией воли и победой чуда над рассудком. Так сокрушается материалистическое мировоззрение. Похоже, кто-то там в астральных сферах брал на себя всю ответственность. Рука провидения дружески обнимала его за плечи и подпихивала по избранному пути. Он гипнотизировал и буравил зеркало, пока оно не уверило в потустороннем уверенном блеске глаз. Происходило осознание миссии и рождение вождя. (Рассудок конвульсивно сопротивлялся: хотелось выпить и одновременно хотелось сунуть голову под холодную воду, то есть протрезветь двумя противоположными способами сразу. Однако это помогло слабо: успокоило, но ничего не изменило.)

Если человек не может смириться с каким-то явлением внутри себя, он начинает бороться с аналогичным явлением снаружи: не сознание исправить, так хоть бытие, авось одно в другом отразится. И если поступки удаются, то (практика критерий истины) сознание постепенно уверяется, что с ним все в порядке. Оно очищается от сомнений, выбрасывая их наружу, вымещая вон и там разрешая в практическом порядке.

Испытывая потребность борьбы с любыми психическими ненормальностями, Ольховский вызвал доктора. Сесть не предложил. Старшему лейтенанту медицинской службы Оленеву был дан боевой приказ излечить от наркомании матроса Принсипа. Такую фамилию влачил по жизни наряду с прочими своими глупостями и несчастьями Груня.

– Месяц сроку тебе! Больше времени нет! А то… разъелся!…

Оленев подивился неподдельной страсти приказа и вышел в коридор строевым шагом, больно ударившись ногой о комингс.

Груня отнесся к очередной напасти равнодушно: хрен с ними, пусть, работа у них такая. Но Оленев, которому была обещана аттестация по результатам эксперимента, въехал в задачу плотно.

Он отдраил иллюминатор, заварил чай, закинул ноги на стол и перелистал учебник наркологии. Теория не порадовала, а практика представилась просто беспросветной. Он плюнул в иллюминатор, поковырял в носу, втянул перед зеркалом живот, постучал ребром ладони о спинку кресла и, исчерпав все средства, разразился негодующим:

– Да что я им, Бехтерев, что ли!

Опрокинул чай и, промакивая стремительную лужу на столе пухлой газетой объявлений, автоматически зафиксировал взгляд на ее названии. Газета называлась Шанс, и купил ее доктор две недели назад в надежде обнаружить новый, эффективный и недорогой сжигатель жира. В нарочито-школьных завитках водянистых красных букв, вчетвером скомбинированных в слово шанс, было что-то мошенническое.

Доктор поцокал языком чему-то удачному в памяти и стал разъединять страницы, слипшиеся в кашу и расползающиеся. На втором развороте открылась реклама Центра доктора Калашникова, который, были в городе такие слухи, вроде и вправду возвращал в строй нарков и алкашей удачнее всех прочих.

Сдать Груню на курс лечения в клинику доктора медицинских наук и профессора Калашникова возможным не представлялось. Во-первых, случай был сравнительно легкий, не смертельный, да и Груня не брат родной, и тыкаться туда с этим было неловко. Во-вторых, и этого было достаточно, центр брал за свои услуги деньги, пусть смешные по мировым расценкам, но ни по каким расценкам ВМФ не в состоянии лечить прибабахи своего контингента – только средствами военно-морской медицины или же в порядке благотворительности.

Замысел потащил его, как рвущая поводок собака. Телефонный номер был занят, прорвался он попытки с двадцатой.

– Приемная профессора Калашникова, – ответил женский голос, соответствующий представлению о сестре именно милосердия.