Улялаевщина - Илья Сельвинский

Это не то, что вы думаете-просто

Стул. Обывательский стул.

Но кто ночевал в соленых топях,

Нюхая железо осенних струй,

Кто выл на седле, когда ему топот

Отдирал от кальсон присохший струп;

Кто пушечной тушей под поездный гуд

Во вшивых ульях тифозных теплух,

Кое-как примостившись на плуг,

Не знал куда сунуть лишнюю ногу,

Тот...

Он писал метелицы писем:

"Милая мам. Я прошу об одном

Стул мой в чулане - умоляю, займись им

Пусть его покрасят и вправят дно"..

Вот и все. И ничего нового.

Никаких идей с красивой брехней.

Просто стул. Рядовой. Сосновый.

Который уверенно четырехног.

Кстати о стуле. Дом No 3,

Подъезд, где осыпался цементный гравий,

Звонок; "три раза и раз"-и направо;

"Профессор Евгений Иваныч Щедрин".

Так вот у Евгивща1 - месяц пошел,

Как, что называется, не было "стула".

И старый академик не без юмора думал

Об экономии топлива кишбк.

_____________

1 Евгивщ-Евг(ений) Ив(анович) Щ(едрин).

Сумевший отличить Ratio от Logos,

Но не смогший отопить свои 70 аршин,

Он втащил в кабинет собачью берлогу.

Где много соломы и псиной парши.

Тут и залег. Тут после лекций

Жарил на касторке чемоданные ремни,

И топливом пылали из бывшей коллекции

Враждебные теченья, например Парменид.

Вечером же в валенках и золотых пенснэ

Шел по квартире проверять мышеловки,

И если бы его спросили - мялся бы неловко

О критике Штейнаха1 к будущей весне.

А ночью опухшие суставы Эженя

Копались среди мусора в выгребном дне,

Ибо смерть - выход в любом положенья,

Но положенье, где выхода нет.

Но зима на исходе. Но солнце храбро

Кровавилось в бархате лысых гардин.

И "старушек" 2 по зале благодушно бродил,

Мурлыча любимую абракадабру:

Навуходоносор На

вуходоносор Навухо

доносор Навуходоно

сор Навуходоносор.

Аккуратно вынул что-то вроде табакерки

И, шаркая до бюста Октавия (станция),

Нюхал и думал: а) о букве "ерике",

б) О влиянии последней на "Стансы".

_____________

1 Штейнах - германский ученый, производящий опыты

омоложения на крысах.

2 "Старушек" (польск.)-старик.

К этому-то Щедрину позвонили. Резче.

"Батюшки. Какими судь..." "Ну-ну, ты. Потише-ка.

Я конспиративно". "А. Но где же твои вещи?"

"Вот". "Что это?" "Записная книжка".

Суетливо выловил из жилета ящичек,

Ткнул в ноздрю зеленоватого меха:

Аап? Псср! - "На здоровье". - Ррящь!!.

Ап! - "Ну?" - А... - "Ну" - Нет... Проехало.

Фу!.. Ты все тот же. Бунтуешь? "Привычка".

"Но скажи мне на милость: ну, что ты привнес им?"

"Страх!"-засмеялся сквозь зубы носом:

"Страх террора... Ты это себе вычекань.

Ну, что у вас в Москве? Презираете Листа?

Втыкаете антенну в левитановский "Омут"?

А как самочувствие Белого Дома,

Этого правительства веселых журналистов?

Ну, что же - отвечай! Вывал Первопуток?

Что заговоры?*' "Что ты. Теперь уж бойся стен".

"Вот как? А кстати: я больше не Штейн.

Я Завадовский. Понимаешь? Не напутай,

Ну, информируй дальше". "Ах, боже, милый Дима,

Ни с кем не вожусь, и вообще стал таять",

"Тогда вот что, дядя: пойду пошатаюсь.

Нужно принюхаться. Необходимо".

Штейн достал гофрированную бороду,

Приладил к губе, оттянул резинкой

И быстро пошел по мертвому городу...

Здесь "Мерилиз", а тут был "Зингер".

Он шел завоевателем, производя экзамен.

И слышал от злорадства перестук пульза:

Попугаи пывесок по пустынной улицэ

Нелепо тараторили немыми голосами;

Как ато жутко-видеть проспект,

Наполненный тысячью рекламных игрушек

(Медная ботфрта, зеркальный спектр,

Стерлядь на велосипеде, рюшик,

Тройка жирных кабаньих морд

Над гирляндой сосисок, зубная улыбка,

Женская ножка в чулке, скрипка,

Очки, циферблат)-и знать, что он мертв.

Дома как гробницы. Промахнут моторы

И снова глухота. И нечем утолиться.

Охлебывалась мраком большевистская столица,

Жуткая, как крематорий.

И вдруг на безлюдьи-толпа. У витража.

"Виноват. Разрешите. Подвиньтесь, пожалуйста"

Чахлая лампочка обливала: галстук,

Дюжину запонок и пару подтяжек.

И туземцы напирали, зачарованные сватом,

Осколком диковинной "белой" культуры

Спекулянт, проституха, замзав из Совета,

Студийка с чемоданчиком, аджарский турок.

Штейн возвратился: "Чудесно, старик.

Полная разруха-и хоть бы проблеск,

Еще немного - месяца три

И большевики угроблены".

И вдруг мокрицы посыпали разбег

На гипсовый бюст цезаря Октавия,

И явственно стена произнесла на распев

Величественною октавой:

"Конь.

Струг.

Тиф.

Взвизнь.

Неразберибери и соха...

Кон-струк-тив-визм

Это на год сухарь".

"Что это такое?" - "Поэт Барабанов

Опять вероятно вымучивает вирши".

"Фу. Балбес. Ну, и ржавый же рубанок,

А как он котируется на поэтской бирже?"

"Так кустаришка, поэтская икра,

Но любопытен тем, что статистическое эхо:

Был футуристом, да вишь куда заехал

Законструктивился: крах".

Штейн побледнел. С морщиной отчаянья,

Капустное ухо распустил и приплавил.

Поэт рыча запевал заглавие:

"МЕДНЫЙ ЧАЙНИК"

Лоснящийся красной медью,

На примусе пар заносит,

Начищенный и надменный

Воющий броненосец.

И гайки на нем бесцветны,

И как убедителен винтик,

Как точно оем бассейна

Равен английской пинте.

Он, меднобронной массой,

Луженым желудком урчащий,

Отливает червонн-е масло

Кляксами об чашки.

И в этих отлитых латах

Покрытый шлемом индустрии

Он стоит под паргшя крылатый,

На боках отгибая утро.

И, отуманясь ш градус,

Сыпанет золотистой дробью.

Подумай - какая радость

Построенное ведро!"

Штзйн растерялся. Желтая зависть

Душила. Уже пропитался мозг:

"Что такое Барабанов? Мелкий мерзавец,.

Для мамонта разрухи-одна из моськ".

Барабанов услышал. Там стало тихо.

Зажужжали шаги о дверное стекло.

Барабанов вошел.-"Крыть-так уж в лоб.

Моя фамилия-Жихов".

Штейн ощурился. Евгений Иваныч

Глотнул слюну: "Предъявите мандат.

Х -хе. Это, Дима, наш комендант.

Послушайте, когда же мне исправят ванну?"

Но Штейн резанул поперек: "Избе

Не угнаться за 3ападом на родной осине:

Там алюминий, стекло, асбест,

Почему ж конструктивизм возник в России?"

Барабанов нажллился: "Вот именно, да-да.

Вэпрос, вот именно, эсэровский. Но вот что:

Почему это в стране, где воздушнач почта

И грочее и прочее-течение "Dada"?1

"Dada", эта заумь: Крученых по-французски

То же, что, вот именно, до Октября у нас.

Ага: различна база для музыки

В хозяйстве концерна и в хозяйстве масс.

В первом поэту отпущены: весна,

Ода урбанизму и неземлые звуки;

В другом-поэту-очки да руки

Строить, вот именнэ, вести, разъяснять".

"Бросьте, бросьте-зуб заболит.

Пэнимаешь-насосался на рабфаке открытий

И прямо граммофоном. Но запомните, "крытик":

Мы рождены для вдохновенья.

Для звуков сладких и молите".

Он долго кипятился то громче, то тише,

3 окрикивая всякую попытку реплик.

БараЗанов погрогал какую-то пепельницу,

Ч:о-то замурлыкал и вышел.

__________________

1 Дадаизм - литературное, течение на Западе, соответ

ствующее нашему заумничаньью.

2Алексей Крученых - поэт, открывший заумь.

Но Штейн погиб. На скамье бульвара

Под аплодисменты разбуженных галок

Он то качался, то срывался в ярость,

Нервно черча по песку палкой.

Искусство - громоздко. Оно только отмечает.

Злачит это в воздухе. Значит это властит.

"Поэт" уж не титул, а титул "мастер",

"Медный всадник" и "Медный чайник"

И снова бредил, толкая случайных,

Глядел с моста у Москва-реки на воду;

Смотрел, как Ленин читает "Правду"...

"Медный всадник" и "Медный чайни;с".

Астрахань.

22/XII - 1924.

ГЛАВА Х

"Маткеша". "Ну?" "Запрягай живота".

"А которого?" "Да нехай Ворончик".

"Ну же и ярмарка будет нонче".

"Само собой. Обожди - да вот так..."

"Не лапь-сама знаю". Хозяйство такое;

Поле у речки-гожее, недробное.

Яловка, поросая свинюха, а коней

Целых три. Но про это подробней.

Первый-гнедой, в белых чулках,

Характер нервный, кавалерийский.

Дылда за ним всю кампанию рыскал.

Звали его-"Полкан".

Второй-"Дырявый", масти соловой.

Его бы, одра, татарину на ветошь,

Да вот старушенция уперлась: "Нет уж!"

И верно: понимал коняга каждое слово;

А третий " Ворончик". Из себя гладкий,

Доброго мяса, ровно битюга.

Чистый крестьянин. Краски смуругой,

И только по брюху заплатка.

Изба тоже знатная: посереду, печь,

Фанера отмежевывала ажно 3 закутки;

Дворик с канавкой, где полоскались утки.