Заговор - Сергей Шхиян

— Заждались, голубки? — добродушно спросила она дребезжащим голоском. — Принесла вам отвар, радуйтесь.

— Спасибо, — поблагодарил я, принимая из ее руки кружку с зельем. — Садитесь, бабушка, отдохните.

— Спасибо, милый, я и впрямь забегалась. Хлопот полон рот, а годы на плечи давят, за ноги цепляются. Пожалуй, чуток погощу.

Старуха, не выпуская из руки свечи, с трудом села на низкую лавку и заерзала, устраиваясь поудобнее. Мне показалось, что, в отличие от остальных обитателей трактира, она вполне нормальная, самая обычная старушка без тяги к всемирной любви. Нужно было воспользоваться ситуацией и попробовать выведать у нее хоть что-нибудь путное. Я торопливо придумывал, как ловчее завести разговор, но ничего сказать не успел, она заговорила сама.

— Ты, милок, сюда доброй волей попал или силком притащили?

— У меня здесь товарищ, Федор, такой высокий стройный парень, ты его, наверное, знаешь. Зашел его навестить, да вот оставили на обед, а теперь, похоже, и на ужин.

— Федю-то? — переспросила она. — Нет, не помню, они здесь всякие, а глаза у меня старые плохо видят, на лица всех и не упомнишь. Вот по голосам, кто долго живет, знаю. У твоего друга какой голос?

Описывать обычные голоса словами я не умел, потому замялся с ответом.

— Не тот ли что пришептывает?

— Нет, Федор говорит нормально, может только слишком гладко, — определил я особенности если не голоса, то стиля речи Годунова. Бабка меня, кажется, поняла.

— Такого помню, он хороший, не грубит старухе.

— А есть такие, что грубят? — быстро спросил я. Мне показалось, что все здешние обитатели одинаково благостные и заторможенные.

— Есть грубияны, как не быть. Старого человека легко обидеть.

— А ты давно тут служишь? — начал я подбираться к интересующей меня теме.

— Ой, милый, и не вспомню, сколько годков! Нынешняя хозяйка еще и не родилась, когда я сюда попала, а с тех пор много воды утекло. Всего я тут навидалась, многие люди сюда попадали.

— Как это попадали, насильно? — задал я наводящий вопрос.

Старуха, похоже, заподозрила подвох и не ответила, сказала:

— Засиделась я с вами, мне уже идти пора, как бы Егорыч не заругался.

— Куда тебе, бабуля, торопиться, а нам тут скучно одним в темноте. Погости еще, я тебе денежку на орехи дам, — предложил я.

— Ну, зачем тебе, милок, старуху баловать, да и зубов у меня орехи грызть нет, ты лучше девку свою порадуй.

— У меня и на девку хватит, — прельстил я, — а на денежку можно всякого купить не только орехов, но и пряников, и много чего.

— Это смотря какая денежка, — неожиданно сказала бабка, — за хорошую можно и поговорить, какой в том вред?

Разговор совершенно неожиданно для меня приобрел вполне деловой, коммерческий характер. Кажется, старуха только с виду была немощной и древней.

— А какая тебе больше нравится, медная или серебряная?

— Это тебе виднее, что спросить хочешь. Иное слово не серебро, а чистое золото.

— Расскажи, что тут творится, — попросил я, перестав сюсюкаться и разговаривать с ней как со слабоумной. — Что это за пойло, которым здесь всех поят, и для чего хозяевам это надо?

Бабку задумалась, вздохнула и ответила:

— Этого я тебе, милок, сказать не могу, сколько бы ты мне казны не отмерил. Только, думаю, зря ты сюда пришел. Не выйдешь отсюда живым. И мудрее тебя добрые молодцы попадали, да все куда-то сгинули. Лучше смирись, делай, что прикажут, тогда и тебе хорошо станет, и всем спокойнее.

Кажется, сегодняшний день был не моим. Уже второй раз сегодня попадаю как кур в ощип. Разговор со старухой пока ничего не дал, разве что стало понятно, как серьезно дело. Тех, кто приходится не ко двору, попросту устраняют. Однако пока старуха не ушла, я предпринял еще одну попытку узнать хоть какие-то частности:

— А куда парней и девушек, что с нами в горнице были, отправили?

— Это и даром скажу, куда надо, туда и отвезли. Ты, милый, пей, что я принесла, и свою девку ублажай, а меня, старую, не смущай серебром и златом. Мне уж мало жить осталось, много не нужно. Это вы, молодые, до всего жадные, а старикам корочка хлеба есть — и то хорошо.

Я понял, что хитрая бабка меня просто развела, проверила, чем дышу, и теперь пойдет доносить начальству. Весь мой сегодняшний обман с напитками оказался раскрыт.

Понять, что я не повелся на их зелье, ничего не пил и остался в твердом уме, было не сложно. Нужно было что-то решать и ни под каким видом не выпустить отсюда старуху.

Неизвестно, что здесь за организация, и какими возможностями она располагает, налетят сейчас кучей и порешат в темноте.

— Пей, милок, по добру по здорову, да я по своим делам пошла! — сердито сказала гостья, снизу вверх заглядывая мне в глаза.

— Куда же тебе теперь идти, бабулька, — ответил я. — Теперь ты здесь, с нами останешься!

— Ты это чего? — тревожно удивилась она. — Ты, парень, того, не балуй, тебе же хуже будет!

— Сама сказала, мне один конец, так что все равно. А тебя, чтобы не скучно было, я с собой на тот свет заберу. Вместе в аду у костерка погреемся. Очень ты мне, бабушка, полюбилась! — насмешливо сказал я и для наглядности вытащил из ножен кинжал.

— Меня пугать не нужно, я старая, и смерти не боюсь! — не очень контролируя голос, прошептала она, не спуская глаз с оружия.

— Смерти все боятся. У тебя теперь, кроме жизни, ничего не осталось, вот я ее у тебя себе и заберу! — жестко сказал я, приставляя лезвие к трясущейся шее. — А то смотри, волью тебе всю кружку в глотку, а мы с Прасковьей посмотрим, как ты будешь с сатаной любовью заниматься!

— Ты не посмеешь, — тихо проговорила она. — Креста на тебе нет, басурманин проклятый! На том свете за все ответишь, сгоришь в геенне огненной, а за меня будешь держать ответ особо! Черти-то заставят тебя горячие сковородки лизать! Господь меня, сироту, отмечает и в обиду не даст!

Почему-то все подлецы искренне уверены, что на их стороне все высшие силы и божественная справедливость. Сколько раз я сталкивался с тем, что не просто плохие люди, а натуральные негодяи трепетно верят в свою особую связь с Господом.

Меня бабкины проклятия и угрозы не испугали, напротив, заставили заскрежетать зубами:

— Посмею, я уже стольких людей на тот свет отправил, сколько ты огурцов за жизнь не съела! Мне человека зарезать, раз плюнуть! Вы не того сюда заманили, выйду я вам костью в голе. А Господу за твою душу черную свечку пудовую поставлю, он меня и простит!

Говорил я, надо сказать, не очень складно и последовательно, зато театрально, с разбойничьими интонациями, чего старухе хватило за глаза. Она, и правда, испугалась, что сейчас лишится жизни. Хитрая баба решил поменять тактику и объехать меня на козе, заговорила льстиво, даже голос поменялся, стал певучим, ласковым:

— Что ты, что ты, мой хороший! Никак шутки не понял! Какой ты сам ладный, складный, по тебе, наверное, все девки сохнут! Неужто старую старуху обидишь? Все тебе расскажу, что спросишь, только и говорить-то мне нечего! Ничего не понимаю, от дряхлости совсем разума лишилась, болтаю невесть что, чего сама не знаю. Отпусти ты меня с миром, а сам иди куда хочешь!

— Сначала ты выпьешь зелье, а потом я отсюда уйду! — решительно сказал я, взяв в руку кружку. — Ты мне голову не дури, все ты знаешь и понимаешь! Пей или зарежу!

В эту суровую эпоху человеческая жизнь стоила немного, и то, что молодой парень сможет запросто убить старуху, у моей оппонентки сомнения не вызвало. Однако, работая в криминальном бизнесе, она недаром дожила до преклонных лет, выкручиваться умела. Теперь уже не я устраивал спектакль, а она вполне правдоподобно симулировала сердечный припадок, подкатила глаза, потом опрокинулась на спину и начала отходить. Все у нее получилось очень натурально, даже дернулась в предсмертной муке и застыла на веки вечные.

Мудрая старуха не учла только одного — моей медицинской подготовки. Пульс у нее после смерти оказался, как у молодой женщины, ровный, с хорошим наполнением. Даже сообразно обстоятельствам и естественному волнению не очень участился. С таким сердцем и нервами жить бы ей до ста лет и радоваться солнышку, ан нет, сама себе устроила проблемы. Пришлось припугнуть ее по-настоящему:

— Все, конец старушке, — сказал я Прасковье, которая все это время безучастно просидела на лавке, — отошла. Жалко ее. Но ничего, сейчас я сейчас с нее шкуру сниму и сделаю из нее чучело, Отодвинься, как бы тебе кровью не забрызгаться, я ей сейчас голову отрежу!

Девушка послушно отодвинулась на край лавки. Старуха терпела и никак на мои слова не отреагировала. Пришлось применить не такой суровый, как обещал, но вполне эффективный способ оживления покойников. Я взял свечу и осветил ее лицо. Она была вполне мертва, только глазные яблоки предательски двигались над веками.