Все мои мужчины (СИ) - Северина Анна

— Боюсь, — призналась я спустя несколько дней изумленной Лизавете. — Понимаешь, сейчас у меня хоть мечта есть — пусть призрачная, но мечта. Знаешь, как это важно — знать, что где-то есть любимый человек, которому ты, возможно, тоже нужна.

Наверно, мое романтическое увлечение так и осталось бы детским воспоминанием, если бы случай не свел меня с Катериной Рудаловой.

Встретились мы в только-только открывшемся брендовом магазине. Я как раз примеряла стильный бежевый пиджачок, когда почувствовала на себе чей-то взгляд.

Народу в бутике было немного, и я сразу приметила невысокого роста, полноватую блондинку в ярком облегающем сарафане на бретелях.

— Катька!

Однокашница скользнула любопытным взглядом по моей стройной фигуре и натянуто улыбнулась:

— Привет, Алина!

Мы были одноклассницами десять лет — от звонка до звонка. Не дружили, но и не ссорились — так, сосуществовали. И обе большого восторга от этой встречи не почувствовали.

Катька придирчиво осмотрела пиджак, поняла, конечно, что вещь не дешевая, но почему-то сказала:

— Подделка, наверно.

Раньше я согласилась бы с ней, не задумываясь — Катерина была модницей и в классе считалась знатоком хорошей одежды. Но сейчас я только взглянула на пестрый Катькин сарафанчик, так некстати подчеркивавший все недостатки ее отнюдь не идеальной фигуры, и коротко бросила:

— Беру.

Продавец упаковал пиджак в фирменный пакет и ослепительно улыбнулся:

— Красивая вещь для самой красивой покупательницы.

Мне показалось, или Катька, в самом деле, заскрежетала зубами?

У нас с Катькой общего было мало — разные характеры, разные привычки, разные друзья. Вот только объект симпатии у нас был один — Вадим Акимов во всей его красе.

Я тряхнула головой, отмахиваясь от воспоминаний. А Лиза, по доброте душевной предположив, что нам приятна эта встреча, предложила пойти в кафе. Отказаться было неудобно.

Мы заказали кофе и мороженое. И сидели за столиком молча, буравя взглядами скатерть. Беседа не клеилась.

Катька подозвала официанта и заказала бутылку коньяка. Я только глотнула чуток, Лиза тоже едва притронулась. Катька же залпом — одну за другой — осушила две стопки. И глаза у нее заблестели.

— А ты ничего стала, Алина, — снизошла вдруг она до признания моих достоинств. — Эффектная. Чего замуж не выходишь?

Я молча пожала плечами, сочтя вопрос риторическим — ну, спросила для поддержания разговора.

Но Катька тряхнула головой:

— А я знаю! Его ждешь!

Лиза, ясное дело, намека не поняла — она же нашу историю не знала — просто удивилась враждебности в Катькином голосе. А я поняла и побледнела.

Катька как-то враз захмелела.

— Дура ты, Алина! Я ведь почти каждый день его вижу — ни разу он твое имя не произнес. Не вспомнил даже ни разу. Не нужна ты ему, понимаешь? Чего молчишь? Не веришь? А ты у Дарьи спроси, у жены его — мы с ней теперь подруги, — и захохотала вдруг: — Чего только ради любимого человека не сделаешь? Думаешь, не знаю я, как ты в школе по нему сохла? Думаешь, любил он тебя?

И засмеялась пьяно и горько.

А я ответила твердо:

— Любил!

— Дура! — еще громче захохотала Катька. — Может, скажешь, и теперь еще любит?

Остановиться бы надо было, а не смогла.

— Может, и любит.

— А проверим давай! — Катька словно с ума сошла.

Лиза даже испугалась.

А я удивилась:

— Ты сериалов мексиканских насмотрелась?

Катька отставила в сторону бутылку с недопитым коньяком:

— А что? Сомневаешься? Давай так договоримся — если он тебе в ближайшие семь дней в любви объяснится, я тогда шляпу перед тобой сниму и даже съем ее, если захочешь.

Я, стараясь сохранить спокойствие, пальцем у виска покрутила:

— Ненормальная! Как ты себе это представляешь? В твоем присутствии, что ли, мы о любви должны говорить? Может, еще жену его позовешь, чтобы уж все заинтересованные стороны присутствовали.

У Катьки ответ был уже готов:

— А я в сторонке постою — он и знать не будет, что я рядом. Пусть, слов его не услышу, ладно. Зато если он тебя в губы поцелует — считай выиграла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что выиграла? — почти с жалостью спросила я.

— Спор выиграла. И его самого, наверно, тоже.

Лиза подавала мне какие-то странные знаки. Но я уже не думала о Лизе. Ни о чём не думала, только о нём — о Вадиме. И в горле пересохло, и голос сорвался, задрожал, когда сказала:

— Глупости! Я столько лет его не видела. Как я его найду?

У Катьки еще была возможность опомниться, отступить, но она ринулась вперед без раздумий:

— А я подскажу! Он работает на мебельной фабрике. Работу заканчивает в восемнадцать пятнадцать. Понимаешь?

Всё это было похоже на сон или на странный фильм с фантастическим сюжетом. Мы совершенно серьезно договорились о том, что я (будто бы случайно) встречу его у проходной и назначу свидание на набережной в субботу в полдень. Катька пообещала еще, что о нашем споре не обмолвится ему ни словом. На том и разошлись.

— Алина, что происходит? — негодовала Лиза. — Мне кажется, вы обе сошли с ума.

— Наверно, — не стала спорить я.

— Зачем тебе это? — допытывалась Лиза.

А я и сама не знала — может, его увидеть хотела или от Катькиных слов завелась.

— Алина, она же расскажет ему всё непременно, — Лиза совсем не знала Катьку, но характер ее угадала точно.

Я почти не сомневалась в этом, но вслух сказала:

— Нет, не должна — она же слово дала.

Лиза покачала головой с видом многоопытного психолога:

— Какая ты всё-таки наивная, Алина!

Я встретила его в тот же вечер у проходной мебельной фабрики в восемнадцать пятнадцать. И сердце дрогнуло — он изменился, даже чуть постарел, но был таким же нужным и родным. И мне самой показалось невероятным, что я так долго могла без него обходиться.

— Привет! — сказала я и покраснела.

— Привет!

Он не обрадовался даже — вот, что с тревогой заметила я. А удивился ли — трудно было сказать. Во всяком случае, удивление изобразил.

«Рассказала!» — больше я в этом не сомневалась. Но отступать было поздно. Ставки были сделаны, и нужно было играть. Без козырей.

Мы поболтали о какой-то ерунде, которая ни мне, ни ему не была интересна.

— Ты замужем? — спросил он.

Я смутилась, покраснела, словно признавалась в чём-то постыдном:

— Нет.

Он тактично не стал развивать эту тему.

— Ты извини, я должен сына забрать из детского сада.

Как водой холодной облил. И смотрел пытливо, пристально. Словно надеялся еще, что я не осмелюсь ринуться в бой.

— Может, встретимся как-нибудь? — с моей стороны это была почти наглость. Куда там Татьяне Лариной до меня?

Он пожал плечами:

— Почему бы нет?

— В субботу, в полдень, на набережной у яхт-клуба.

Взгляд его потух, он отвернулся даже, чтобы не выдать разочарования.

«Сказала», — с тоской подумала я о Рудаловой. Нет, обиды не было, была только злость на саму себя — за то, что разрушила всё, что было светлого и теплого в моей школьной жизни.

— В полдень, — покорно кивнул он и пошел прочь.

И я тоже пошла. А что оставалось делать?

Так и просуществовала до субботы — слушая упреки Лизы («Я же тебе говорила, Алина»), ругая себя и уже почти ненавидя Вадима.

А в субботу он пришел на свидание такой грустный, задумчивый, что я тут же простила его за легковерность. В нём не было уже недавнего показного равнодушия, а вот нежность какая-то была — словно он тоже пожалел и простил меня — как прощают ребенка, который поступил дурно, и на которого сердились, но которого невозможно было не простить.

— Здравствуй! — сказал он и через силу улыбнулся.

— Здравствуй! — тихим эхом откликнулась я, потом вдруг отступила на шаг назад и, отводя взгляд, шепотом сказала: — Ты прости меня, пожалуйста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он вздрогнул.

— Я очень плохо поступила, — я остановилась на секунду. — Я поспорила на тебя. Не сердись, если сможешь. Всё получилось так глупо. Слово за слово — вот и сорвалось с языка. Подожди, я сейчас всё расскажу — только не перебивай.