Все мои мужчины (СИ) - Северина Анна

Он выглядел так трогательно и смущенно, что я, пожалуй, пожалела бы его и пошла бы с ним гулять по набережной, выслушивая его стихи и наивные признания, если бы не испытывала еще большую жалость к той, которая гладила ему белье, штопала носки и готовила ужин, в то время, когда он возил своих муз по Парижам.

7. Владик

Антипов всё-таки написал мой портрет — по памяти или по выложенной в социальной сети фотографии, — очень недурной, надо сказать, в классическом стиле, без всяких новомодных выкрутасов. И прислал его мне курьерской почтой, быть может, надеясь на ответный жест. Но я всё равно ему не позвонила. Зачем? Что он мог мне предложить? Должность музы? Конечно, быть источником вдохновения для известного (пусть и не в масштабах всей страны) человека тоже было весьма почетно, и я, пожалуй, смогла бы вытянуть из него и поездку в Париж, и бриллиантовое колье, и норковую шубку, но почему-то не хотелось идти на сделку с совестью ради сомнительной славы.

Более того, проявив в этой истории такое благородство, я пошла еще дальше по пути нравственного самосовершенствования и почти без раздумий в клочья порвала список потенциальных женихов, в котором были еще не вычеркнутые мною имена. И хотя ранее и заявила Лизавете, что намерена увести Владика Тишкова от нашей давней подруги Тани Зайковой, в действительности была далека от выполнения этого плана — что ни говори, а совесть у меня имелась.

И, наверно, Тишков так и не узнал бы никогда, какая опасность ему грозила, и ничто не нарушило бы безмятежное существование Зайковой, если бы та сама в один прекрасный солнечный день не натолкнулась на меня на в новом торговом центре. Я как раз мерила джинсы, а Танька проходила мимо с огромными кошелками в обеих руках. И именно мимо могла бы и пройти и, несомненно, так бы и сделала, если бы хоть на минуту могла представить себе матримониальные замыслы бывшей товарки по универу.

— Ой, Алинка! — необдуманно окликнула меня Зайкова. — Неужели, это ты? Сколько лет мы не виделись? Лет пять, наверно. Ты в этих джинсах смотришься просто обалденно. Ты замужем? Дети есть? Ой, да что же я тебя вопросами мучаю в магазине? Сейчас пойдем ко мне и поболтаем.

Надо отдать должное моему опять вдруг проснувшемуся благородству — я попыталась отказаться.

— Да нет же, пойдем, — настаивала Зайкова. — Ты, наверно, забыла — у меня сегодня день рождения.

Я искренне поздравила ее и пожелала всяческих благ, при этом мое решение бежать от Зайковой прочь только окрепло. И я, несомненно, так бы и поступила, если бы та вдруг не принялась взывать о помощи.

— Слушай, Алинка, у тебя сегодня выходной? Ты не могла бы мне помочь с готовкой? Ну, салаты всякие, заливное. Понимаешь, у меня сегодня будут гости (в немалом, надо сказать, количестве), а Зойку (ты ведь помнишь мою сестру?) срочно вызвали на работу, а надо и торт испечь, и мясо натушить. А, Алинка?

Танька жила в однокомнатной квартире в центре города. Она обладала хорошим вкусом, и мебель, и обои, и шторы были подобраны таким образом, что создавалась полная иллюзия того, что ты попал в помещение, над благоустройством которого потрудились мастера из передачи «Квартирный вопрос».

— Ух ты! — выдохнула я, переступив порог комнаты, служившей и спальней, и гостиной одновременно.

— Нравится? — просияла Таня. — Я, между прочим, курсы дизайнеров по интерьеру окончила. И шторы эти шила сама. Ну, пойдем на кухню. Ты извини, что я тебя эксплуатирую. Но зато чем-нибудь вкусненьким накормлю. Слушай, а ты где сейчас работаешь? Я что-то слышала, да забыла.

На шкафчике в кухне стояла небольшая фотография Владислава, и я сочла это прекрасным поводом, чтобы спросить:

— Ты всё еще с Владиком?

— Конечно! — почти с возмущением ответила Танька. — Я же его люблю.

— Значит, вы поженились? — я решила сразу всё прояснить.

Танька покраснела и произнесла речь а-ля Аркадий Никитич.

— Пойми, Алина, — он творческий человек. Ему претят мысли о регистрации брака. Да и к чему всё это? Он меня любит, и это главное. Ты так не считаешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, если тебя это устраивает… — с сомнением произнесла я, пытаясь сообразить, давно ли Владик Тишков стал творческой личностью.

— Да, устраивает, — вызывающе вскинула белокурую голову Танька. — Если бы ты знала, как он меня любит!

Я не стала спорить, потому что не имела об этом никакого представления.

Мы довольно быстро состряпали несколько кулинарных шедевров вроде салата с лососем и запеченной индейки, а через пару часов на столе уже стоял роскошный торт, украшенный разноцветным кремом.

— У тебя и курсы кондитеров за плечами? — полюбопытствовала я, любуясь творением Танькиных рук.

— Ага, — скромно потупившись, подтвердила та.

Потом Таня стала готовить какое-то суфле по французскому рецепту. Блюдо это, по ее словам, было очень капризным, и с первого раза у нее что-то не получилось (кажется, оно осело), и она занервничала, и даже слёзы показались на ее красивых карих глазах.

— Ну, зачем тебе это суфле? — удивилась я. — Ты уже столько всего вкусного приготовила.

— Владик его очень любит, — почему-то шепотом сказала Таня.

Этого я уж вовсе не могла понять.

— Но день рождения-то сегодня у тебя, а не у Владика. Приготовишь ему суфле как-нибудь в другой раз.

— Ах, ты ничего не понимаешь! — заявила Таня.

Но я поняла — такая любовь была во взгляде Зайковой. Ну, как в кино!

К шести часам вечера стали собираться гости. Первым, как и полагается, пришел Владислав с огромным букетом красных роз. Он вручил подарок хозяйке и долго шептал ей что-то на ухо, при этом щеки ее стали от смущения или удовольствия такими же пунцовыми, как и подаренные ей цветы.

— А Алинку ты узнаешь? — наконец, очнувшись от сладких грез, спросила Таня.

Он пожал мне руку и заявил, что очень рад меня видеть. Но сказал это как-то равнодушно (так, дежурная фраза), и я почти обиделась и, не без некоторого разочарования, готова была признать их страстную взаимную любовь, в существовании которой до сего момента сомневалась. При этом никакой радости я, конечно, не испытала — невозможно же, в самом деле, замерзая где-нибудь в сугробе, радоваться тому, что кто-то отдыхает на Гавайях.

Примчалась хохотушка Зойка и сразу же попыталась отрезать кусочек торта, но ее старшая сестра эту попытку отважно пресекла. Потом пришли другие гости, и квартира наполнилась смехом и шумом, и пришлось идти к соседям занимать стулья и столовые приборы.

Я, добровольно взвалив на себя обязанности помощницы хозяйки, то и дело сновала между праздничным столом и кухней. Правда, при этом я успевала и потанцевать, и послушать анекдоты, которые мастерски рассказывал старенький грузин, доводившийся Тане каким-то дальним родственником.

При таком скоплении гостей танцевать в квартире можно было только на крохотном пятачке в единственной комнате, но Таня с Владиком ухитрялись это делать весьма красиво. Зайкова, прижимаясь к своему кавалеру, бросила на меня выразительный взгляд, словно спрашивала: «Теперь-то ты видишь, как он меня любит?» И я даже кивнула в ответ, подтверждая эту, давно, видимо, всем известную истину.

Зойка, измучившая танцем и себя, и своего партнера, плюхнулась в кресло и жалобно, совсем по-детски заканючила:

— Хочу торта!

Я засмеялась и пошла на кухню заваривать чай.

В комнате медленная музыка сменилась задорным рок-н-роллом, и все смеялись, и Зойка, снова ринувшаяся танцевать, визжала от восторга.

Я поставила чайник на плиту, села на подоконник и прислонилась лбом к холодному оконному стеклу. Среди всеобщего веселья и дружелюбия я особенно остро почувствовала свое одиночество.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И когда в коридоре заскрипели половицы, откликаясь на чьи-то шаги, я с недовольством подумала: «Ну, кто еще там?»

Это был Владик.

— Привет! — сказал он, переступая порог, словно мы только что увиделись.

Висевшим на ручке дверцы кухонным полотенцем он вытер пот со лба и полотенцем же принялся обмахивать раскрасневшееся после танцев лицо.