Конец каникул - Януш Домагалик

Чувствовалось, что недавно прошла гроза, что долго лил дождь. Валялись обломанные ветром сучья, в низинках стояли лужи, водостоки были забиты грязью, листьями.

На мосту я встретил Ирку. Хотел пройти мимо молча, но Ирка остановилась и заговорила со мной первая:

— Зенек прислал письмо и снимки. Через два-три дня приедет.

— Уже? — удивился я. — Так быстро!

— Быстро? Так ведь август… Десятое число. Наверно, это только у тебя так летит время!

Я посмотрел на нее, но ссориться не хотелось.

— Юрек, я уже могу отдать тебе книжку, эту… из серии «золотого тигра».

— Ну так отдай. Прочитала?

— Отдай! Когда? Тебя все время нет дома…

— Ну… Тоже сказала! Принеси вечером. — И я хотел было уже идти, но Ирка приподняла большую сумку, которую держала в руке.

— Хочешь яблочка? Только что купила, очень хорошие.

— Ну давай. Можно два?

— Бери два! — улыбнулась она. И вдруг сразу: — Юрек, я хотела тебе сказать, этот солдат, это сын моей тети. Он тут в Шленске служит, за Катовицами. В увольнение приехал.

— Какой солдат?

— Не помнишь? Ну, тот, на ярмарке, в тире…

— Ах, этот… образцовый стрелок! — вспомнилось мне. Зачем она говорит мне это?

Я пожал плечами.

— Ну и что из того, что сын тети?

— Ничего. Я хотела тебе сказать. Чтоб знал.

— Мне-то какое дело? Все болтаешь да болтаешь…

Ирка как-то сразу нахмурилась, а может, смутилась, потому что потупила голову.

— Ирка, слушай, а где же Зенек? Из лагеря он собирался вернуться в конце июля, так?

Она немного оживилась, но глянула на меня, кажется, с недоверием.

— Ты что, не знаешь? Он тебе ни разу не написал? Быть не может!

— Очень даже может. Чего это ему писать? О харцерском лагере рассказывать, что ли? Да и о чем писать из лагеря? Домой написать — другое дело. Денег попросить…

— Вот именно…

Это меня удивило. Ирка что-то знает, но не хочет сказать. Что натворил Черный?

— Говори, мне некогда. Где он сейчас? Куда поехал из лагеря?

— Официально-то он на каких-то харцерских курсах. Написал в середине июля, чтоб мать послала ему пятьсот злотых: после лагеря он, дескать, уезжает на три недели на курсы… Ну, мать и послала.

— Что значит «официально»? А неофициально? Чего ты, собственно, крутишь?

— Кой о чем догадываюсь. Но говорить не хочу. Пусть сам тебе расскажет, когда приедет. Ведь вы такие друзья! — И она состроила гримасу. — Друг, а ничего не знаешь…

Ужасно разозлила меня эта соплячка. Что она воображает?

— Можешь быть спокойна, мне он все расскажет! И не морочь голову.

Едва я сделал два шага, как за спиной послышалось:

— Юрек, почему это мы с тобой всегда ссоримся? Ведь…

— Потому что ты дура! — крикнул я ей. — Дура набитая! Эльжбету я встретил в парке, невдалеке от теннисных кортов. Она уже возвращалась с пруда. Она остановилась, заложила руки за спину и грозно на меня посмотрела. Я рассмеялся.

— Знаешь, ты похожа сейчас на Зонтика!

— На что?

— На кого, а не на что. Зонтик, он был учителем географии и истории. Рассказывал нам всегда разные удивительные вещи. А когда спрашивал на отметку, то стоял вот так же, как ты сейчас. Только он почти лысый!

— Это ты сейчас будешь лысый, вот что! Все волосы у тебя повыдергаю. Ты чего это опаздываешь? Да еще сегодня! Двадцать минут жду.

— Вот тебе за это яблочко! — сказал я и вынул из кармана одно из яблок, взятых у Ирки.

Мне показалось, что Эльжбета чуточку бледная, может, не выспалась, А может, простудилась вчера? Я спросил у нее. Но она помотала головой.

— Я плакала сегодня утром. Из-за тебя! Почти целый час.

— Из-за меня? Что ты говоришь!

— Пошли на корты, сядем, посмотрим, как играют. Потом расскажу…

Сегодня было больше желающих поиграть в теннис, чем обычно. Корты, собственно, почти не использовались. В нашем клубе «Гурник» есть вроде бы теннисная секция, но в ней состоит всего несколько человек, так же, как в секции фехтования. Это трудные виды спорта: годами можно тренироваться и ничего не добьешься. Толстый взялся как-то за фехтование, но ему тут же объяснили, что у него замедленная реакция. Отец играл, кажется, раньше в теннис, но без особого успеха, разве что научил меня подсчитывать очки. И на том спасибо, по крайней мере видишь, кто выигрывает, и не глядишь как баран на новые ворота.

Когда мы пришли, на двух кортах уже играли. На третьем натягивали сетку. Двое парией из техникума — я знал их в лицо — с усилием крутили рукоятку, которая пронзительно скрипела. Девушка у скамейки снимала свитер. И только когда она обернулась, я узнал ее и громко фыркнул. Борунская, из нашего класса. Тоже мне теннисистка!

Они заметили нас я стали о чем-то совещаться. Когда мы устроились на соседней скамейке, к нам подошла Борунская.

— Простите… Юрек, твоя девушка не играет? — и она указала подбородком на Эльжбету. — Нам не хватает партнера для смешанной пары.

— Смешанная пара! Когда это ты таким словам научилась? А что такое смешанная пара? — Меня разбирал смех и злость в то же самое время, из-за чего — не пойму.

— Это когда партнер и партнерша с каждой стороны, — объяснила Эльжбета. — Я немножко играю, но…

— Ну так иди, сыграешь с нами! — крикнул один из парней. Они бросили крутить в конце концов рукоятку, сетка была натянута. — У нас есть запасная ракетка, вон лежит.

— У нее нет времени, — буркнул я, может, и в самом деле не к месту, но мне не хотелось, чтоб Эльжбета с ними играла. А я что, сидеть буду? Да еще мы собирались поговорить…

— Почему нет времени? — удивилась Эльжбета. — Что ты болтаешь?

— Ревнует, — заметила Борунская.

«Идиотка, — подумал я про нее с досадой. — Зачем только мы сюда пришли?»

— Ну, играй, если хочешь…

— Спасибо за разрешение! — улыбнулась Эльжбета, сделала глубокий реверанс, взяла со скамейки ракетку и выбежала на корт.

Борунская глянула на нее и сказала мне вполголоса:

— Девчонка что надо. Где это ты такую подцепил? Кто бы мог подумать — ты?! Мир меняется… А Ханка Карбовская два года за тобой бегала, ты даже не заметил, а?

— Отцепись со своими замечаниями! «Теннисистка»! Хотела играть — играй!

Глава 11

Не раз у же приходили мне в голову такие мысли, но сейчас, пока я смотрел за игрой, было время подумать хорошенько. Взять, к примеру, Борунскую. Знаю ли я ее? Попроси кто-нибудь рассказать о ней, у меня и двух фраз не наберется. А как насчет других ребят из класса? Все мы сходимся на несколько часов в школу вот уже семь лет. И ничегошеньки друг о друге не знаем. Мама спрашивала меня иногда о классе, о том, какие у нас новости, о товарищах. Я что-то ей всякий раз сообщал, но это были ничего не значащие пустяки, и уже на следующий день все забывалось. А через месяц, через год?.. Каждый в школе знает по-настоящему только трех-четырех человек. Я мог бы насчитать сейчас немало девочек из класса, да и ребят тоже (но меньше), с которыми, если вспомнить, не разговаривал месяцами. Не верится — больше чем месяцами.

Борунская… Могу поручиться головой, что в седьмом классе я не сказал ей ни слова. Да и она мне тоже. В шестом, а может, в пятом Черный подставил ей ножку в дверях, и получился скандал. Почему я запомнил? Потому что Черного вызывали к директору, только из-за этого. Но если б тут был замешан не Зенек, а кто-то другой, это забылось бы через два дня. Вот и все про Борунскую. Сидела она около окна. Ага! И отец у нее милиционер… Что еще? Однажды она написала дурацкое сочинение о грибах, и весь класс выл от смеха.

В середине июля, приехав от дяди из деревни, я горевал, что придется просидеть вес каникулы одному в городе. Одному — это значит, без Зенека, Збышека, без Толстого. Будь в городе весь класс, я б и тогда посчитал, что я один. Пришло бы мне в голову идти, скажем, к Борунской и спрашивать: «Борунская, пойдешь на пруд?» Я и по имени-то ее никогда не звал, только по фамилии. В нашем классе обращались друг к другу чаще по фамилии.

А ведь для этих двух парней из техникума она не какая-нибудь там Борунская у окошка, нет, она… Может, для одного из них она значит не меньше, чем для меня Эльжбета? Ведь она хорошенькая. А там, в классе, никто этого не замечал или, может, за каникулы она так сильно изменилась? Вряд ли. Может, она очень славная девчонка, гораздо лучше других? Но это как-то никому не приходило в голову, верней, не приходило в голову мне. Странно… Да и не в Борунской тут дело, с остальными то же самое. Значит, каждый из нас для разных людей совсем разный? Для одних он существует, для других его нет? Или: для кого-то он существовал и перестал существовать, исчез, провалился сквозь землю… Как для меня сейчас Збышек. А Борунская… Не было ее, и вдруг появилась: играет с Эльжбетой в теннис, они переговариваются, смеются. Выходит, она существует и для меня.