Травма. Невидимая эпидемия - Пол Конти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стыд говорит нам, что не стоит показывать эти ростки. Мы верим ему и думаем, что от этого невозможно избавиться. А если мы попытаемся, то люди увидят, насколько мы ужасны. Мы будем разоблачены и унижены. Так стыд ухитряется посеять в нас семена этих ложных уроков. А еще он ухитряется привести за собой целую команду помощников, из-за которых мы собираем все новый и новый ядовитый урожай.
Травма и порожденный ее уроками стыд наносят вред каждому – буквально каждому из нас. В лучшем случае мы просто упускаем некоторые возможности. В худшем – разгорается пожар, разрушающий всю нашу жизнь. Обычно здесь действует следующий принцип: чем хуже травма – тем серьезней последствия.
Из негативных аффектов я чаще всего встречаюсь со стыдом. Но злость, замешательство и недовольство – тоже частые гости моего кабинета. Людям ведь свойственно держать эту боль внутри. Отсюда чрезмерное потребление алкоголя, наркотиков, игнорирование медицинских проблем. Люди плохо питаются, продолжают находиться в нездоровых отношениях, испытывают проблемы со сном. Список бесконечен. И обращение этой боли наружу нисколько не лучше – жестокое обращение с детьми, изнасилования, преступления на почве ненависти, драка за школой, потасовка в баре, автокатастрофы из-за неосторожного вождения. Список опять бесконечен.
ОПЫТ БОРЬБЫ МОЕЙ СЕМЬИ СО СТЫДОМ
После самоубийства моего брата моей семье пришлось выдержать три испытания. Первое и второе были связаны со скорбью, третье – с виной и стыдом. Мы скорбели о брате. О его жизни, возможностях и событиях, которые он потерял. Но мы скорбели и о себе. Мы очень скучали по нему и будем скучать всегда. Скорбь так и работает, это естественно.
Испытание виной и стыдом – это тоже, к сожалению, обычное дело. Но в отличие от скорби, оно совсем не естественно и не нормально. Травма заставляет нас допытываться у самих себя, что же мы могли сделать иначе. Она выносит нам жестокий приговор. И моя семья здесь не исключение. Отец всегда был более общительным, чем мама. Так что неудивительно, что ему удавалось поддерживать какие-то контакты с миром, получать поддержку, поэтому он легче пережил смерть Джонатана. Мама же чувствовала себя совершенно подавленной, ушла в себя и закрылась. Я думаю, дело было в несправедливой вине и стыде, которые она чувствовала из-за Джонатана. Я подозреваю, что из-за этого ей было сложнее потом бороться с раком.
Мы с братом попробовали двинуться дальше. Не могу говорить за него, но моя мотивация, по крайней мере частично, точно была ответом на мои же стыд и чувство неполноценности. Снаружи моя жизнь выглядела отлично, но мои успехи не могли скрыть недостаток заботы о себе. Изнутри я был разбит – ругал себя за любую ошибку или неудачу, принимал решения, о которых потом жалел. Я не понаслышке знаком с тем, насколько умело травма настраивает нас против себя, причем стыд здесь – ее лучшее орудие.
Сейчас мне намного лучше, однако, чтобы прийти к этому состоянию, мне пришлось много трудиться и постоянно быть настороже. И я вряд ли справился бы без поддержки.
Глава 4
Разговор со Стефани цу Гуттенберг
В историях о жизненных уроках из третьей главы упоминались дети. Хотя о воздействии травмы на детей написано много хороших книг, эта тема все еще недостаточно освещена. Поэтому мне хотелось бы внести свой вклад в заполнение этого пробела. Мне поможет в этом экспертное мнение моей подруги – Стефани цу Гуттенберг.
Стефани – преданный борец за права детей, выступающая против жестокого обращения с ними. Она ведет активную деятельность по всему миру, в первую очередь в США и у себя на родине в Германии. В частности, она изучает опасности, которым подвержены дети в цифровую эпоху, и изо всех сил старается с ними бороться. Она занимала пост президента немецкого отделения организации «Невинность в опасности» – негосударственного учреждения, которое занимается защитой прав детей в интернете и борьбой с распространением детской порнографии. Я попросил Стефани обсудить со мной несколько тем. Среди них – воздействие травмы на детей, расизм и травля. А еще то, как на детях отразилась изоляция в период пандемии.
– Стефани, ты написала книгу о детской травме. Эта область имеет ко мне лишь косвенное отношение. Большая часть моей работы проходит со взрослыми. Я, конечно, знаю, что перенесенная в детстве травма готовит почву для проблем во взрослом возрасте. Однако мне не слишком известны детали.
– Ты не замечал, что пациенты с наиболее серьезными проблемами – это обычно люди, которые в детстве пережили тяжелую травму?
– Абсолютно так! Причем их проблемы не только психологические. К сожалению, я наблюдаю еще и изменения в работе щитовидной железы и в процессах воспроизводства генов, то есть проявления наследственных черт в организме. Травма меняет людей даже на этом уровне, хотя обычно об этом мало кто говорит. А еще есть проблема травмы поколений – на детей еще до рождения начинает воздействовать травма, которой подвергались их родители и бабушки с дедушками.
– Такие вещи особенно заметны после войны. Например, поколение моих бабушек и дедушек в Германии. Они прошли через Вторую мировую войну, через ее ужасные страдания, концентрационные лагеря, пытки и другие страшные вещи. И никто об этом не говорил. Никто не обсуждал эту травму, но ведь она никуда не делась. И ее последствия проявляются в следующих поколениях – на уровне нервной системы, в генетике и не только. Раньше люди не знали о том, что такое вообще возможно. Но последствия невозможно не заметить. Отчасти дело в том, что детей воспитывали травмированные люди, прошедшие через войну. Это оставляет свой след на всем, даже на биохимии мозга и на процессе выражения генетических черт.
– Мы видим то же самое в случаях жестокого обращения с детьми.
– Верно. Особенно в случаях сексуального насилия. Я ни в коем случае не хочу преуменьшать воздействие иных типов травмы. Но мне кажется, что сексуальное насилие в детском возрасте – одна из наиболее жутких вещей, которые могут произойти с человеком.
– Тем не менее до сих пор все
