Никта - Мерлин Маркелл

Еще актерам постоянно приходится быть среди людей: режиссеров, гримеров, коллег и на виду у толпы зрителей. Не представляю себя среди кучи народу. Не люблю столпотворения. У всех этих людей будет настоящая каша в голове. Режиссер будет психовать, что фраза сказана на полтона выше, продюсер будет психовать из-за финансирования, а моя коллега по площадке наверняка разноется из-за прыща на носу. Люди беспокоятся не о том, что действительно стоит беспокойства, и заставляют всех окружающих разделять их стресс.

Но, скажешь ты, что мне-психологу придется слушать о чужих проблемах по восемь часов в день. И тут мы приходим к самому главному! Психолог не только слушает о проблемах, он помогает их решить.

Не переношу нытиков. Признаюсь, я тоже нытик. Но я хотя бы не заставляю других слушать свое нытье! И мое нытье меня не истязает, как других. И я хочу, чтобы остальные люди перестали истязать друг друга и себя.

Меня раздражает, что отец не мог взять себя в руки сначала после твоей смерти, а потом после олиной. Он годами топит себя в бутылке, будто для него все кончилось, а я смотрю и не могу ничем помочь. Вот главная причина, почему я хочу стать психологом.

Мама, он просто невыносим! Думает, что стал от этого отцом тысячелетия только оттого, что ни разу не тронул меня пальцем. А сколько он выпил моих нервов за эти годы? Мне кажется, от них ничего не осталось, одна труха на том месте, где были эти нервы. Он никогда ничем не бывает доволен, хотя я делаю по дому ВСЕ, а он только устраивает срач. Я хожу в старье, работаю одновременно с учебой, покупаю вещи, а он их продает, стоит мне выйти за порог. Постоянно орет матом.

Этой зимой он уснул на улице в минус тридцать и отморозил руку. Ему дали инвалидность и пенсию. Отец и рад, вот деньги лишние появились, чтоб пропить. Потом надоело радоваться, стал винить меня. Будто моя вина, что я не искала его ночью по всему городу, и он руку отморозил. У него всегда все виноваты, кроме него самого. Почему-то он уверен, что мне, в отличие от него, классно живется. А мне теперь приходится еще и ухаживать за ним, разве что жопу не подтирать.

Боже, мама, я ведь на самом деле уже не верю, что смогу ему помочь. Тут не справится консилиум всех наркологов мира, так куда я мечу? Психолог – даже не врач. Отцу поможет только ампула с ядом, вшитая под кожу. Чтобы он знал, что подохнет, если прикоснется к бутылке. Но на это нужно его разрешение. Он никогда его не даст, он лучше и ноги отморозит, чем закодируется!

Если меня спросят, кого я ненавижу больше всего, так это его. Я хочу, чтобы он умер, чтобы он упился до чертей и вывалился в окно, или его сбило бы машиной. Пусть! Он! Подохнет! Это полный деградант, это не человек больше. Большой грех так думать, но я ничего не могу с собой поделать. Прости меня за это.

И прости, что я тебя забываю, когда не смотрю на фотографии. Наверное, я одна на всем свете настолько дырявоголовая.

С любовью,

Катя»

Оникс

Для полиции все было прозрачно. Сожитель изнасиловал потерпевшую, Мари Блен, двадцати восьми лет, безработную. Та довольно эмоционально описала произошедшее в своем блоге. Ее ноутбук был демонстративно открыт на этой же странице дневника и повернут к двери, так что запись сочли предсмертной запиской. Второй уликой было порванное белье потерпевшей, найденное под кроватью.

Экспертиза подтвердила наличие полового акта между Мари Блен и задержанным незадолго до ее попытки суицида, многочисленные побои на теле женщины подтвердили, что акт был насильственным. Когда сожитель вышел из дома, женщина повесилась на лестничной площадке. Веревку так и не нашли, видимо, задержанный избавился от улики.

Он же вызвал скорую помощь, найдя тело, соседи вызвали полицию. Потерпевшую увезли в больницу, ее сожителя – в отделение.

– Эй, Рено! К тебе посетитель! – прорезали слова ожидание.

Оникс прошел в комнату, отведенную для свиданий, и с удивлением обнаружил там Катрин из салона Бонне.

– Так вас зовут Рауль, – сказала она. – Я спросила, не задерживали ли они некоего Поля… Подумала, что вряд ли Поль сидит здесь, потому что работает на благо правопорядка. Мне сказали, что никакого Поля тут нет. Тогда я описала внешность Поля, и вот неожиданность – к ним только вчера попал некий Рауль Рено, идеально подходящий под мое описание.

Оникс решил не уточнять, откуда Катрин вообще узнала, где его искать. Ответ был очевиден: ей подсказал кто-то из уличных монстров.

– И каким же было ваше описание?

– Только три слова. Тощий, нервный, потерянный. Ладно-ладно, я описала им цвет и длину волос, форму носа и все такое. Как бы то ни было, Рауль, я вас не сужу за ложное имя. Все-таки я – толковательница снов, а не священник.

– Меня зовут не Рауль, – ответил тот. – Вы можете называть меня Оникс. Это прозвище так ко мне приклеилось, что впору менять паспорт на это имя.

– Астерикс, Обеликс и Оникс, – пробормотала Катрин. – Как изволите. Но, я пришла говорить не об этом. Во-первых, я хочу извиниться перед вами. Я прогнала вас из салона, потому что вы сказали одну фразу… Фразу из моего детства. Я решила, что вы пришли подшутить надо мной, а все рассказы о кошмарах и монстрах нужны были только для того, чтобы меня запутать.

– Понятно. А во-вторых?

– «Во-вторых» объясняет то, почему я извиняюсь насчет «во-первых». Теперь я тоже вижу кошмары. Над чем вы смеетесь?

Да! Она прозрела! Никта поцеловала эту девушку его устами. Катрин думала, что может так легко вышвырнуть его из своего салона? Пусть посмотрит, как легко он смог вышвырнуть ее из привычного мирка.

– Как вам паук над городом? – поинтересовался он светским тоном, отсмеявшись.

– Какой паук? Не видела я никакого паука.

– Еще увидите.

Воцарилась неловкая пауза, которую прервала Катрин.

– А за что вы здесь?

– Они считают, что я изнасиловал и избил свою жену, а потом она повесилась с горя.

Катрин сразу посуровела.

– Это правда?

– Готов поклясться, она этого хотела. Мари постоянно намекала мне об этом.

– Не могу представить себе женщину, мечтающую о насилии и побоях.

– Да не избивал я ее! – крикнул Оникс.

К ним направился полицейский.

– Все нормально, офицер, – сказала ему Катрин, и тот снова занял позицию у двери. – Вы совсем не умеете держать себя в руках, – адресовала она уже Ониксу.

– Я посмотрю, как вы будете держать себя в руках, когда поживете в Аду с мое.

– Но если вы не виноваты, с чего она повесилась?

– Она и не вешалась. Ее пытался придушить один из этих монстров, но поди объясни это полицейским.

– Выходит, вас теперь посадят?

– Я жду, что Мари как-нибудь объяснит полиции это недоразумение, когда очнется.

– Так она выжила? Слава Богу, – Катрин испытала настоящее облегчение, поняв, что эта неизвестная женщина еще жива. Не потому, что Катрин была такой сопереживающей, а потому, что теперь она и сама теперь страшилась быть убитой «кошмаром». Хорошо, если от них можно как-то спастись, как удалось этой женщине, его жене. – Рауль… То есть Оникс. Вы давно видите эти кошмары наяву?

– Вам лучше не знать, насколько давно, – ответил Оникс мрачно. – Если вы пришли узнать, как от них избавиться, то только потратили время. Я не знаю, как забыть их. Или даже как ослабить…

– Особенно красноречиво об этом говорит ваш взгляд вверх и вправо, – усмехнулась Катрин. – Давайте, выкладывайте, что знаете.

– Катрин, вы не по адресу. Я ничего не знаю. Если бы я знал, я бы не пришел к вам в салон. Я искал у вас ответов, и, как вы помните, был весьма расстроен, осознав, что этих ответов у вас нет.

В дверь вошла одна из ониксовых статуй, похожая на Чужого. Она продефилировала мимо полицейского и теперь стояла за спиной Катрин. Статуя подняла лапы и изобразила ими движение, будто бы сворачивая шею кому-то невидимому.

– Я скажу больше, – добавил Оникс, – придя сюда, вы навлекли на себя смертельную опасность. Так что – вдвойне зря вы решили со мной встретиться.

– Почему это?

– Монстры хотят отомстить мне. И, в лучших традициях вендетты, они стремятся убить не меня, а моих близких. Вы, видимо, следующая на очереди после Мари.

– Мы и рядом не близки друг другу, – отметила Катрин. Статуя-Чужой все также продолжала стоять в полуметре от собеседницы, а она и не подозревала об этом.

– Но статуям-то откуда об этом знать?

– Каким статуям?

– Моим. Я скульптор. Мои статуи ожили, вышли из-под контроля, разбежались по Парижу и убивают людей, – размеренно сказал Оникс, страшно довольный от того эффекта, каковой произвели его слова на Катрин. – Вот, навестила меня какая-то мадам в полицейском участке, не сестра, не матушка, значит – близкая подруга, значит – уберем ее, пусть старина Оникс страдает и винится.

– Вы так спокойно говорите обо всем этом, – смогла наконец сказать Катрин. Статуя удалилась через ту же дверь, в которую вошла.