Ген Огинского - Иво Залуский

Полномочным послом в Варшаве Екатерина назначила генерала Игельстрома, который уже завоевал себе общую ненависть как военный губернатор города. Ему был предоставлен полный карт-бланш, чтобы распоряжаться судьбой Польши.

Портрет Осипа Игельстрома. Художник Д. Г. Левицкий

Таким образом, Осип Андреевич Игельстром, кадровый русский военный скандинавского происхождения с тридцатилетним боевым опытом, стал властелином жизни и смерти на подвластной ему территории. Он имел скверный и придирчивый характер, несмотря на подагру, от которой страдал и из-за которой был вынужден управлять Варшавой со своей постели. Всякий его каприз, пусть даже порожденный плохим настроением, становился законом, и тех, кто противился его воле, ждало наказание. После разговора с ним у канцлера Антона Сулковского случился сердечный приступ, от которого тот скончался. Его непримиримость давно оставила свой след. На сейме 1768 года, когда он предоставил сам себе полную свободу действовать от имени России в осуществлении первого раздела Речи Посполитой, два священника, епископ Каэтан Солтык и епископ Юзеф Андрей Залуский – знаменитый собиратель библиотеки Залуских, осмелились усомниться в справедливости его требований и мотивов, и Игельстром без промедления приказал выслать их в Калугу – тихий, сонный город к югу от Москвы и по пути в Сибирь.

Через некоторое время после того, как племянник епископа Залуского Теофил со своей женой Хоноратой переехали, примерно в 1788 году, из Ойцова в Варшаву, они нанесли визит Игельстрому в русском посольстве на улице Медовой. Старого воина сразили красота Хонораты, ее живой ум и обаяние; Хонората в свою очередь почувствовала, что сосредоточенная в его руках абсолютная власть действует на нее словно приворотное зелье. Очень скоро в Варшаве с изумлением заметили, что графиня Залуская, которую еще помнили как жену Марцина Любомирского в разгаре ее угарных дней, стала проводить подозрительно много времени в российском посольстве. К 1790 году она совсем ушла от Теофила и стала жить с Игельстромом на улице Медовой. С точки зрения всех, это было постыдным поступком, тем более для людей, принадлежавших к высшим кругам городского общества. Чтобы графиня Залуская могла безмятежно спать, Игельстром превратил территорию вокруг посольства в зону отчуждения ночью, окружив ее цепями и поставив военный патруль с правом избивать дубинками каждого, кто осмелится нарушить границы зоны или слишком громко разговаривать на улице. Кроме того, он приказал каждую ночь выстилать соломой участок улицы Медовой вдоль посольства, чтобы заглушить звук проезжавших экипажей.

Теофил, хотя ему бесчестно наставили рога и сделали притчей во языцех, как мог поддерживал свое достоинство в сложившейся ситуации и продолжал выполнять свои обязанности в Комитете по делам казначейства, членом которого был также Михал Клеофас Огинский. Позиция Теофила была достаточно прочной, поскольку он давно связал свою судьбу с тарговичанами. В 1793 году, когда его назначили надворным подскарбием[9], у Хонораты на Медовой улице родилась девочка. По узаконенной и общепринятой традиции ребенка крестили как Францишку Залускую. 25 января 1794 года в Варшаве Хонората родила мальчика, которого крестили опять же по всем правилам и назвали Каролем Теофилом Залуским.

К тому времени новая Речь Посполитая, точнее жалкие и нежизнеспособные остатки этой страны, полностью обанкротилась. Банки объявили о своей неплатежеспособности, сельское хозяйство развалилось, король Станислав Август и хаос царили вместе. Русские держали страну крепкой хваткой, а чистки генерала Игельстрома, опиравшегося на 40-тысячный русский гарнизон, становились все более жесткими.

24 марта на главной рыночной площади Кракова Тадеуш Костюшко объявил перед толпой крестьян с косами и четырьмя тысячами солдат регулярного польского войска о начале восстания. 4 апреля эта одетая в лохмотья армия нанесла поражение русским войскам под Рацлавицами, к северу от Кракова. 17 апреля Ян Килинский, башмачник, хорошо умевший управлять толпой, поднял восстание в Варшаве, отличавшееся неслыханной жестокостью. Теофил Залуский, видя, что дело движется к проигрышу, покинул Варшаву и выехал в Ойцов к своей матери Марианне и своим законным детям – девятилетней Марии Саломее и восьмилетнему Юзефу. Бои между тем продолжались, и русские, прежде чем оставить город, за 24 часа потеряли убитыми 4000 человек. Многих тарговичан повытаскивали из своих домов и казнили.

Особая опасность грозила Игельстрому: его наверняка хотели выкурить из своего посольства и предать самой жестокой казни, которую только могли придумать повстанцы для этого человека, одного из самых ненавистных из когда-либо властвовавших в Польше. Хонората физически помогала своему любовнику, с трудом пробиравшемуся по крышам домов Медовой улицы и сдерживавшему крики агонии от обострившейся подагры, ускользнуть от толпы, жаждавшей его крови. В конце концов ему удалось вместе со своими телохранителями выбраться из города ночью и убежать в свое поместье в Дубени на территории Великого Княжества, отошедшей к России, незадолго до того, как Костюшко закрепил свой триумф и взял Варшаву. Несколько дней спустя Хонората с годовалой Францишкой и прижатым к груди трехмесячным Каролем Теофилом также благополучно выскользнула из страны и направилась дальше на восток – к своему любовнику в Дубени.

Между тем Михал Клеофас, оставив Изабеллу в Соколове и стараясь выбрать самый безопасный путь, отправился в Новогрудок по делам казначейства. Услышав об успехах Костюшко, он быстро повернул на Вильно, куда также добралась и Изабелла. 20 апреля до Михала Клеофаса дошли слухи о планируемом в ночь на 23 апреля восстании в Вильно. Вечером 22 апреля Огинские посетили прием, на котором присутствовал русский генерал Арсеньев и некоторые подчиненные ему старшие офицеры. После приема, в предрассветные часы 23 апреля, он, Изабелла и с ними несколько слуг незаметно выбрались из Вильно и направились к своим друзьям Грановским, жившим за городом. Они поспели как раз вовремя. Русский гарнизон подвергся нападению, по жестокости сравнимому с варшавским, сравнительно малочисленного корпуса повстанцев под командованием вездесущего полковника польского войска Якуба Ясинского. Многие русские были убиты или захвачены в плен, другим удалось спастись. Шимона Коссаковского схватили, немедленно судили и приговорили к смертной казни.

Огинские и Грановские возвратились в Вильно, где вся полнота власти принадлежала Ясинскому. Ясинский учредил временный правящий совет и попросил Михала Клеофаса стать его членом. После тянувшегося целый год ожидания «у моря погоды» и, нельзя не заметить, продавания самого себя Михал Клеофас решился продемонстрировать свои истинные убеждения. Его не очень удовлетворяло свое недавнее прошлое; недовольны им были и ряд его современников – в результате в некоторых книгах по истории в дальнейшем появятся нелестные статьи о нем, в которых Огинский будет именоваться перебежчиком и трусом. Сейчас с уверенностью, что восстановит прежнюю репутацию, Михал Клеофас чистосердечно связал свою судьбу с восстанием. Он воспрял духом, прекратил бездельно выжидать и заменил свой княжеский герб откровенно якобинским стягом «свободы, верности и независимости». Затем заявил о начале Польской революции – так, по аналогии с парижскими событиями 1789 года, он назвал вспыхнувшее восстание.

Русские занялись перегруппировкой своих сил вдоль дороги Вильно – Минск, которая была хорошо знакома Михалу Клеофасу. В прилегавших к ней районах располагались его поместья – в Молодечно, Залесье, Ошмянах. Хорошее знание здешней обстановки очень помогло ему при формировании отряда легкой пехоты, который он сам обучал в местных березовых лесах. Огинский также поднимал моральный дух своих солдат, сочиняя для них патриотические песни и марши. Ясинский, которому пока удалось припереть русские войска к стенке, обратился к Варшаве за подкреплением. Тем временем виленская земля превратилась в опасное место: с минуты на минуту можно было ожидать, что там вспыхнет настоящая война. Михал Клеофас решил для безопасности вывезти Изабеллу в Варшаву. На границе Огинские вызвали подозрения у какого-то таможенника – он остановил их, назвал Михала Клеофаса врагом народа и стал угрожать ему арестом и казнью. Чей это сторонник – было не совсем ясно, однако, во всяком случае, Михалу Клеофасу удалось как-то уладить конфликт и получить разрешение продолжать дальше свой путь в Варшаву.

Михал Клеофас разместил Изабеллу у Михала Казимира Огинского в его варшавском доме. Дядя Михал Казимир, преисполненный отчаяния и обремененный долгами, предложил свой план действий для Литвы и попросил Михала Клеофаса передать его в Вильно. С его точки зрения, крестьяне Слонимского уезда обязательно поднимутся против русских, если их правильно настроить и заинтересовать, причем предпочтительно, чтобы этим занялся сам Михал Клеофас. Выслушав такие соображения, последний возвратился в Вильно, чтобы рассказать Ясинскому о предложении своего дяди. Ясинский план принял, добавил двести конников к небольшому отряду Михала Клеофаса и, благословив, приказал им двигаться на юг, к Новогрудку и Слониму, и затем на восток, к Минску, который формально уже находился в границах Российской империи.