Убожественная - kassyi

Ташкин муж-дальнобойщик по имени Костя, наверное, не мог и вообразить, что поведет в загс, сияя от счастья, худенького бледного воробушка на восьмом месяце беременности. Эта пара с почетным эскортом из меня, Ритки, Борьки и Ксюхи с Ивором произвела на весь загс неизгладимое впечатление. Ташка и Костя странно смотрятся вместе. Он, низкорослый, широкоплечий, кривоногий, похожий на таежного Топтыгина. Ташка почти на голову выше Кости. Она все время куда-то бежит, глядя в наше северное небо, которое, кажется, опрокинулось ей в глаза, такие же серые и бездонные. Она стройная, длинноногая, с ломкими плечами балерины или мальчика-поэта, хрупкого, но несокрушимого духом скитальца. «В прошлой жизни я была бродячим бесприютным скальдом!» – любит провозглашать Татьяна. Именно неизлечимое внутреннее беспокойство и довело Ташку до незапланированного замужества, родов и работы в нашей странной конторе.

Про таких, как она, говорят «шило в попе чешется». В общем, несколько лет назад преданной идеалам хиппи студентке филфака Татьяне Фроловой приспичило «пойти по трассе». С песней утреннего ветра по шоссе прибыть на каникулы к родителям, не потратившись на билет и получив чемодан романтических впечатлений. Идея для интеллигентной девушки-аккуратистки, мягко говоря, странная. Маме с папой, оставшимся в далекой Туле, она, разумеется, ни словом не обмолвилась о своей бредовой идее. «Я что, дурочка, что ли, родителей волновать?» – рассуждала Татьяна.

Попутчиков хиппи-неофитка себе не нашла. И отправилась по трассе в одиночку. Костя был третьим, кто ее подвозил. Когда она рассказала потному водиле здоровенной фуры, куда и зачем едет, мужик ее обматерил, назвав шалавой и безмозглой курицей, посоветовал сесть на автобус, вернуться в Питер и купить билет на поезд. Даже предложил дать денег, если у нее, дурынды, их нет. Ташка гордо отказалась. Мужик ей не нравился, и она была страшно рада, когда спрыгнула на пыльную обочину после скандала, произошедшего прямо в кабине фуры между ней, духовно богатой девушкой, студенткой филфака, и тупым детиной, выпускником ПТУ. Костя только харкнул очередной окурок ей вслед.

Невоспитанный чурбан был, повторюсь, водителем третьей машины, которая ее подвозила. А четвертой машиной, чистенькой иномаркой, управлял милый улыбчивый парень и его еще более улыбчивый приятель. Загнав чистенькую машину на глухую проселочную дорогу, милые молодые люди всю ночь поочередно насиловали студентку третьего курса филфака, духовно богатую девушку, и избили ее до полусмерти.

Когда Татьяна рассказывала мне об этом, я не могла поверить. Нет, не в то, что ее, наивную дурочку и безмозглую курицу, избили и изнасиловали. В это верилось легко. Я не могла поверить в то, что она может так спокойно рассказывать об этом и жить дальше. Она же, ласково поглаживая свой округлившийся живот и рассеяно улыбаясь, признавалась, что больше всего ее убило не то, что ее изнасиловали двое невероятных сволочей. Ее убило то, что они делали это… в презервативах. «Костя-то попроще был, – хихикнула Ташка, – вот я от него и подцепила», – и звонко щелкнула себя по пузу.

Утром она выползла на обочину. Ни один водитель даже не замедлил хода, видя скрючившуюся в придорожной пыли истерзанную девчонку. Солнце жарило во всю ивановскую, превращая асфальт в адскую сковородку, а пыль – в острый перец для грешной души. Когда эта приправа безжалостно запорошила щелочки глаз, взлетев тревожным вихрем от резкого торможения здоровенной фуры, Ташка, наконец, потеряла сознание. А когда очнулась, Костя ее уже не испугал. У не осталось сил на то, чтобы пугаться. Он, матерясь, затащил ее в кабину, влил в рот водки, и вытянул из нее всё. Не переставая обзывать дурищей, шалавой и безмозглой курицей. Но пыл его заметно поубавился, когда Ташка, с трудом ворочая распухшими губами, сообщила ему номер и марку машины с улыбчивыми ребятами. Я же говорю, несмотря на наивность, Ташка практична и наблюдательна, как и свойственно настоящему поэту. Одно стихотворение Ташки про Ритку чего стОит! Ведь не в бровь, а в глаз попала, при том, что Ритку она тогда знала без году неделю.

Но наблюдательность и крепкий внутренний стержень сыграли с Татьяной еще одну злую шутку. Она безоглядно влюбилась в Костю. Влюбилась, не замечая больше ни его медвежьих статей, ни причудливой лексики, ни пристрастия к футболу, пиву и «Беломору». Она видела одно: человека, который увидел человека в ней, вопреки всем различиям между ними. При этом она и в мыслях не держала тащить Костю в постель или женить его на себе. Она была готова больше никогда его не видеть, родить и растить ребенка самой. Тут мы с ней и познакомились.

Ташку, вернее, ее близнецов, укачало в душном автобусе. Я помогла ей выйти наружу и сунула под нос склянку с духами, от чего ее немедленно стошнило мне на сапоги. Разумеется, после такого мы не могли не познакомиться. Не прошло и трех месяцев, как возникла контора. Гриша, Олигарх, Ниночка, Ксюха с Ивором появились чуть позже. А раньше неунывающую Татьяну, в глазах которой по-хозяйски поселилась насмешливая грусть, отыскал Костя. Уж не знаю, чего он хотел от встреченной на трассе безмозглой курицы, но когда вместо угловатой девчушки-нескладушки увидал округлившуюся в разных местах взрослую женщину с печальным взглядом, вопрос решился сам собой. Ташка, не сомневаясь ни секунды, сменила фамилию с Фроловой на, ей-богу не вру, Подкузякину, зачеркнула честолюбивые планы пробиться в большую литературу, родила и все силы без остатка бросила на семью и на работу в «Сюр-призе». «Вы мне счастье принесли, я теперь от вас не отлипну», – пообещала она, когда мы пришли на смотрины Олежек.

Да, без Ташки у нас и контора не контора… Я ей сегодня позвоню обязательно. Тут, словно одобряя мое решение, мобильник отчаянно затрезвонил.

– Алё.

– Надежда Дмитриевна? – голос незнакомый, похоже, немолодой мужчина.

– Да, это я.

– Здравствуйте. Меня зовут Игорь Семенович, я мастер из «Стикса».

– Да, да, конечно. Слушаю вас, – поглядев мельком на часы, я обнаружила, что Игорь Семенович в отведенные ему сорок минут не уложился. Наверно, потому и звонит.

– Да нет, – смущенно засмеялись в трубке, – это я вас слушаю. Вы мне не объясните, как до вас доехать? Я уже минут двадцать плутаю, что-то никак не могу найти нужный поворот.

– Ой, у нас все вечно плутают! Вы сейчас где? – тут я сообразила, что не знаю ни одной улицы в том районе, откуда едет водопроводчик. – Только вы извините, я ваших краях названий улиц не помню.

– Бывает, – понятливо отозвался Игорь Семенович. – Я сейчас еду вдоль скве… – глуховатый голос перекрыло шквалом помех.

– Але! Игорь Семенович! Вы меня слышите? – трубка продолжала хрипеть. – Але?

Что же это такое? Невезуха! Нет уж, я сейчас ему сама перезвоню, мне водопроводчик дозарезу нужен. Когда я уже собиралась отключиться и перезванивать, шум затих так же внезапно и беспричинно, как появился.

– Надежда Дмитриевна? Слышите меня?

– Да!

– Извините, мистика какая-то, – озвучил Игорь Семенович мою мысль. – Ни с того, ни с сего помехи. Да, так вот, я еду вдоль скверика с памятником.

– Значит, – я поспешно принялась выдавать указания, боясь, что связь снова закапризничает, – доезжайте до конца сквера, там растет такая здоровая береза, с двумя стволами. Проедете чуть-чуть вперед, глядите направо, будет ответвление дороги. На него поворачиваете, едете до конца и заезжайте под арку ближайшего дома во двор. Так быстрее будет. Едете прямо до второго левого поворота, мимо него проезжаете и смотрите направо. Там бетонка. Вот по ней и катите до конца, попадаете снова во двор, там еще вечно канава разрыта, еще иногда бомжиха с овчаркой в кусте сидят, ее объезжаете по краешку, то есть канаву, а не бомжиху. Потом сворачиваете направо под другую арку, попадаете на проспект. Оттуда до моего дома по прямой минут десять. Девятиэтажка, третье парадное. В нашем дворе надо быть осторожнее, у нас тут все в колдобинах.

В трубке напряженно молчали. Чего это он? Вроде понятно объяснила.

– Ау? – опасливо воззвала я.

– Да-да, я все записал, минут через двадцать пять буду у вас, – поспешно отозвался Игорь Семенович и дал отбой.

Примерно через полчаса домофон разразился натужным гудком. Я поскакала к дверям.

– Игорь Семенович?

– Он самый.

– Поднимайтесь!

Дверь я распахнула, не дожидаясь звонка. Передо мной предстал длинный и худой седобородый дяденька в черных брюках, трепаной желтой куртке и беретике. В руках он сжимал пузатенький чемоданчик.

– Надежда Дмитриевна?

– Она самая. Проходите пожалуйста. Быстро сориентировались?

– Да, – кивнул Игорь Семенович. – Дорога, конечно, не самая очевидная, надежная.

– Плохого не посоветую! – закрывая дверь, улыбнулась я. – Из вашего района выехать – целая проблема…