САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 «Куда это я залетел?» - не переставал удивляться Сакуров, понимая, что в России таких мест быть просто не может.

 Пока он удивлялся, мажорная фантасмагория красок резко сменилась каким-то мрачным до содрогания пейзажем. «Прелюдией» к мрачному пейзажу явилась жёлтая поляна. В общем, сразу после леса она не выглядела какой-то не такой, и её можно было принять за плантацию одуванчиков. Но Сакуров, благодаря своему полётному раздвоению, смог опуститься над поляной предельно низко и определить, что никакие это не одуванчики, а обыкновенная синтетическая краска поверх начисто вытоптанной обширной площадки, которая только с большой высоты могла показаться поляной.

 «Очень интересно», - подумал Сакуров и своевременно перешёл от состояния порхающей бабочки к состоянию парящей птицы, потому что за «поляной» начался другой лес. Вернее, горелый бурелом самого мрачного вида. Черноту корявого пожарища подчёркивали снежные сугробы.

 «Занятно» - мысленно констатировал смену пейзажей Сакуров и полетел дальше. И спустя непродолжительное время увидел, как бурелом сменился самой вульгарной свалкой. При виде свалки Константин Матвеевич неожиданно испытал чувство какой-то садистской ностальгии.

 «Заня…» - хотел мысленно повториться Сакуров, но невольно осёкся: свалка, подпёртая со стороны бурелома порушенной кирпичной кладкой, представила такие жуткие перспективы, что куда там какому-то горелому бурелому. В общем, за свалкой Константин Матвеевич обнаружил совершенно ровное необозримое и абсолютно бесперспективное пространство, обезображенное стройными рядами виселиц.

 Сакурову во сне сделалось плохо, он, наконец-то, понял, что это сон, и попытался проснуться. Но ни черта у него не получилось, и он полетел дальше, не в силах оторвать взгляда от леденящего душу вида чудовищного пространства с рядами виселиц. Виселицы, кстати говоря, не пустовали. На них висели разной свежести трупы обеих полов, а подавляющее их большинство составляли старики, старухи и дети.

 Пролетая над этим кошмаром, Сакуров спугивал несметные полчища воронья, и они с беззвучным карканьем срывались с «насиженных» мест. Надо сказать, во время всего сна все действия сопровождались лишь имитацией звука. А самого звука не было, и воспринимался он, будь то осмысленная человеческая речь, рёв двигателей самолёта, стук пароходных плицей или вышеупомянутое карканье, на уровне ещё более глубокого подсознания, нежели то, что «транслировало» картинку сна. Тем не менее, Сакурову стало невыносимо слушать раскаркавшихся потревоженных ворон, и он всё-таки заставил себя проснуться.

 Проснувшись в кромешной тьме и абсолютной тишине деревенского дома, Сакуров несколько минут бессмысленно таращился в невидимый потолок, а потом стал осмысливать увиденное. В общем, кошмары ему снились и раньше без всякого пьянства, потому что для кошмаров ему было достаточно гибели жены и дочери. Но ему ни разу не снились кошмары с продолжениями. Очевидно, Сакуров допился до такого состояния, что…

 «Что пора завязывать», - подумал Константин Матвеевич в ту памятную ночь, когда ему приснились жёлтая поляна и ужасные виселицы. Заснуть он больше не смог и промаялся в постели часов до шести утра. Затем начались трудовые будни, Сакуров встретился с Жоркой, и они усидели пол-литра за завтраком без участия Семёныча с Варфаламеевым. После завтрака Сакуров возился по хозяйству, сварил постный суп и лёг спать довольно поздно. И снова полетел.

 В ту ночь ему приснился полёт над «промышленной» зоной неведомых краёв. Всё, как в предыдущем сне, начиналось без малейшего намёка на последующий кошмар, и вид «промышленной» зоны вполне радовал своей благопристойностью пролетающего над ней Сакурова. Невероятно чистые и аккуратные заводы с фабриками не извергали в небо клубы дыма, и поэтому сначала показались невольному наблюдателю декоративными. Однако, судя по другим характерным признакам, они что-то, несомненно, производили, поскольку на их территориях наблюдалось довольно интенсивное движение в виде въезжающих и выезжающих большегрузных автомобилей. В отличие от тех производственных территорий, на которых довелось побывать Константину Матвеевичу наяву, эта радовала глаз отсутствием дикого беспорядка в общей планировке технологических терминалов, а сами терминалы не выглядели уродливыми и закопченными, как в жизни. Поэтому взор пролетающего над неведомой территорией Сакурова отдыхал на гармоничной череде фабрично-заводских корпусов в виде симпатичных кубов и усечённых конусов, выкрашенных в успокаивающие цвета. Между ними, не нарушая общей архитектурной гармонии, стояли огромные сверкающие шары и гигантские реторты для производства химических реакций. Кругом, куда хватало глаз, изобиловала зелень, виднелись аккуратные дорожки и по ним прогуливались безмятежные люди в белых халатах.

 Именно в этом месте своего очередного сна Сакуров почему-то понял, что спит и видит продолжение вчерашнего сна. Понял и стал с интересом ждать продолжения. Он знал, что продолжение будет зловещим, но не стал заставлять себя просыпаться. Ему сделалось интересно: какой же новый кошмар он увидит? Дело в том, что его кошмары никогда не повторялись, и это свидетельствовало о его богатой «внутренней» фантазии. Впрочем, Сакуров не мог поручиться именно за данный сон, условно являющийся третьей серией одной картины, которую рисовало ему его подсознание. Но та сторона подсознания Сакурова, что ведала производством кошмаров, осталась верна заведённой с момента начала запойной жизни клиента традиции, и Сакуров увидел совершенно свежий кошмар.

 Как и в предыдущем сне, симпатичная картинка иноземного (или инопланетного?) производственного благополучия резко сменилась отстойной помойкой самого земного (с привязкой к российской действительности новейшего толка) происхождения. Эта помойка началась за последним рядом деревьев парка, окружающего один из фантастических промышленных объектов. Помойка заняла довольно продолжительное полётное время спящего Сакурова, исподволь подготавливая его к финальной части «сонного» кошмара. Тем не менее, кошмар оказался неожиданным из-за своей оригинальности. Короче говоря, Сакуров увидел крематорий. Что это крематорий, а не котельная, прачечная или фабрика-кухня, Сакуров понял даже не по виду, а по запаху. А пахло палёным человеческим мясом, каковой запах преследовал Сакурова со времён его бегства из Сухуми. Впрочем, вид крематория также соответствовал его мрачной специализации, - эдакий невесёлый храмина под протестантскую готику из красного закопченного кирпича без окон и дверей с тремя трубами квадратного сечения, из которых дым шёл не просто чёрный, а зловеще черный, внутри своей черноты отливающий ещё более чёрным.