Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Спелеолог научного толка обычно «наследует» в качестве острия своих интересов основную специальность в обычной науке. Но не всегда. Скажем, тот же я, будучи специалистом в геостатистике (один из математических методов подсчета запасов на месторождениях) и в конструировании программного обеспечения профессионального геологического назначения, в пещерах занимаюсь гидрогеологией, геохимией, минералогией и даже немного микробиологией. Хотя то, что последнее время предпочитаю сводить все воедино и на основе этого планировать и раздавать следующему поколению спелеологов новые направления исследований — именно наследие «поверхностной» специальности по конструированию больших программных систем.

Довольно часто наукой в спелеологии успешно занимаются и те, кто наверху не имеет к науке никакого отношения. Известны даже случаи, когда в серьезных научных изданиях публиковались хорошие статьи школьников. В спелеологии пока довольно просто найти «отвилки», требующие чуть ли не нулевого начального уровня знаний и за которые пока просто никто не брался. А несколько месяцев вдумчивой аналитической работы с литературой могут в таком случае вывести на передовой уровень даже полного новичка.

Весь спор о противостоянии или слиянии науки и спорта в спелеологии имеет своей подоплекой следующую ипостась спелеологии, которую можно рассматривать как самостоятельную, но которая пронизывает и научную, и спортивную спелеологию. Это — спелеология первопрохождений, эра которых в пещерах не только не закончилась, но находится в самом разгаре, и без которой не было бы ни спортивной, ни научной ветвей.

В быту обычно считают, что первопрохождения — один из атрибутов научной спелеологии, но это далеко не так. Просто инстинкт первопрохождения присущ человеческой природе, и во многом именно на нем и держится романтизм. Ощущение, что ты попал туда, где не ступала еще нога человека — одно из самых сильных. Поэтому первопрохождениями пытаются заниматься практически все — и спортивные команды, и научные, и эфемерные романтические. Разве что кроме команд глазетельно-фотографического спелеологического туризма.

С первопрохождений в абсолютном большинстве случаев начинается даже самое знакомство со спелеологией. Пацану, увидевшему узкую дырку на берегу реки и с большим трудом просочившемуся в нее на десяток метров, и в голову не придет, что там уже до него кто-то был. Для него это — новый, таинственный, неисследованный, его собственный клочок земли, не уступающий по привлекательности никакому необитаемому острову. Еще важнее то, что, скажем, какой-нибудь островок в ближайшем пруду может быть реально нехоженым, но он лишен таинственности, так как виден глазу во всех подробностях. Крошечная пещерка — не видна, и определяет ее моральный перевес именно это. И во многих случаях пацан, в реальности не совершив никакого настоящего первопрохождения, но прочувствовав это ни с чем не сравнимое ощущение, заражается навсегда.

Конечно, пример из предыдущего абзаца слишком идеален, чтобы встречаться часто. Более распространенный вариант относится к более старшему возрасту и каким-нибудь катакомбам — заброшенным несколько сот лет назад разработкам известняка, песчаника или чего-нибудь в этом роде. Катакомб много по всей Европе, зачастую они имеют вполне значительные размеры и запутанность, а иногда осложнены завалами, прососами воды с поверхности и прочими быстродействующими геологическими факторами до такой степени, что становятся практически неотличимы от природных пещер. И даже могут сформировать над собой рельеф поверхности, характерный для каких-нибудь высокогорных карстовых плато, а не для нашей средней полосы. И все это — вблизи городов, где молодежи в максимальной степени нечего делать. Вполне естественно, что «исследование» катакомб там, где они есть, становится весьма популярным, а отсутствие или недоступность их карт опять-таки создает климат первопроходчества. Не буду утверждать, что катакомбенное времяпровождение во всех случаях именно таково. Отнюдь. Исследование того, чем занимаются группы подростков и молодежи, проводящие свое время в ближайшей катакомбе обычно дает весьма интересные, неожиданные и подчас ошеломляющие результаты, вполне заслуживающие отдельной книги. Например, какая-нибудь группа (истинный факт) свободно может устроить в каком-нибудь отвилке самую настоящую кузницу, отковать там самые настоящие рыцарские доспехи и носиться в них по штрекам, лязгая железом, рассыпая фонтаны искр и пугая всех остальных. Или устраивать такие же средневековые застолья. Не говоря уж об виртуозной и не вполне безопасной пиротехнике в адрес друг друга, дающей в замкнутых объемах вполне сногсшибательные результаты. Утешает то, что в массе своей эти развлечения гораздо безобиднее развлечений аналогичной публики ночью в ближайшем парке. Элемент романтизма, принудительно вносимый обстановкой, как-то вытесняет элемент агрессивности, да и расход энергии на ползание вполне достаточен.

Среди самих спелеологов первопрохождения, как я уже отмечал, есть непременный атрибут практически всех ветвей. Но в то же время — достаточно широк круг спелеологов, для которых первопрохождения составляют основной смысл жизни. Именно первопроходческая спелеология на бытовом уровне ошибочно смешивается со спелеологией научной. Это очень разные, хотя и полностью совместимые течения. Единственное очевидное сходство спелеологов-научников и спелеологов-первопроходцев — легкое презрение к спелеологии спортивной. Оба эти типа спелеологов расценивают технику, равно как и встречающиеся в пещерах сложности, адекватно. Не как самоцель, а как средства и препятствия, первые из которых нужны для преодоления вторых. И не более. Менее очевидное, но гораздо более важное сходство — понимание неизбежности вреда, причиняемого пещере любым посещением. Именно это понимание (впрочем, иногда интуитивное) и порождает спелеологию, в основе которой лежит тезис об обязательной компенсации разрушающего воздействия хотя бы привносом нового знания. То есть — либо научную, либо первопроходческую.

Для спелеологов-первопроходцев нет разницы между пещерой второй или шестой категорий сложности. Если интерес требует дойти до дна — они дойдут, причем без единой аварии. Пещеры — не горы. Они достаточно стабильны и предсказуемы, и единственная реально существующая опасность — опасность внезапного паводка, при котором уровень воды может за минуты подскочить на десятки метров. При правильном планировании техники, стратегии и тактики экспедиции, не ставящем целью скоростную заброску и скоростное прохождение, все остальные опасности исчезают сами собой. Да и паводки в абсолютном большинстве пещер не достанут, если планировка экспедиции предусматривает возможность быстрой эвакуации с аварийным комплектом жизнеобеспечения в не затопляемые участки. Однако все это никак не исключает необходимости технической подготовки. И научные спелеологи, и первопроходцы изобретают новую технику, устраивают всевозможные тренировки и так далее. Но четко понимают, что это — необходимо, но вспомогательно.