Пещера мечты. Пещера судьбы - Владимир Мальцев

Наконец, последний тип спелеологов, довольно близкий к предыдущему, но и сильно от него отличающийся, это те, для кого пещеры просто стали образом жизни. Вот не может человек без того, чтобы раз или два в год забраться под землю, и все тут. Причем все равно, в какой компании, даже в одиночку. И все равно, зачем — хотя бы просто недельку там пожить. Хотя от участия в серьезных интересных экспедициях такие спелеологи тоже не отказываются. В моей команде чуть ли не половина переменного состава экспедиций и четверть постоянного состоит именно из таких.

Возможно, я даже не совсем прав, и это не отдельный тип спелеологов, а слегка постаревшие представители научного и первопроходческого течений. Может быть. Спелеология становится образом жизни для многих, а более узкие интересы могут и видоизменяться. К тому же для некоторых людей имеется фактор просто физической зависимости от пещер. Например, для меня. До начала занятий спелеологией я здоровьем совсем не отличался. Даже более того. Врожденная бронхиальная астма удерживала меня в больницах по два-три месяца в году, и большинство врачей твердо обещали мне инвалидность годам к сорока, а если не буду придерживаться правильного образа жизни — то и раньше. Я понял все по-своему, в семнадцать послал врачей подальше, и начал лазить по пещерам. Сейчас мне как раз без ерунды сорок и есть, рюкзак килограмм в пятьдесят-шестьдесят для меня не проблема, стометровый колодец тоже, пара километров ползком тем более. Но если сумма подземного времени за год составляет меньше трех недель, здоровье и форма теряться начинают немедленно и катастрофически. И не один я такой даже в моей собственной команде.

Впрочем, к пещерам как к образу жизни кроме вышеописанной публики относится и еще один распространенный подвид туристов — так называемые «матрасники». Которым абсолютно все равно, что за пещера, лишь бы залезть внутрь, поставить подземный лагерь и просто жить в нем, изредка проводя небольшие вылазки. И которые до появления в природе мурмулей выступали объектом для дружных издевательств всех прочих спелеологов. Впрочем, рассказывать о том, кто такие мурмули, я пока подожду — глубокий философский смысл этого понятия станет доступен для восприятия только ближе к концу книги.

Перечисляя типы и интересы спелеологов, я практически ни слова не сказал о спелеологах профессиональных — тех, кто исследует и эксплуатирует пещеры в коммерческих целях и в интересах тех или иных организаций. Хотя большинство не-спелеологов твердо убеждены, что практически все спелеологи — профессионалы. Так, местное население на Кугитанге за двадцать лет так этого и не перестало расспрашивать каждую из сотен ежегодных команд о том, сколько им платят и много ли они в пещерах находят кладов, золота и прочих полезных ископаемых — всего того, чего в пещерах не бывает. Впрочем, Кугитанг — тот самый уникальный район, где была зафиксирована единственная достоверная находка клада в пещере. Происшедшая на моих глазах. Собственно, кладом это трудно было даже назвать — груз полусгнивших, хотя когда-то и богатых тканей, забазированных в пещере Хашм-Ойик контрабандистами конца прошлого века и найденных в 1978 году С. Г. Сабановым. И между прочим, что очень показательно — в сотне метров от входа, практически на тропе, по которой ежегодно проходят сотни спелеологов. Это к слову о нечаянных открытиях.

Так вот профессиональной спелеологии в нашей стране, слава Богу, практически не осталось. Она слишком разрушительна для хрупкого мира пещер. Сейчас я вдаваться в это не буду, потому что борьбе с профессионализмом в спелеологии, и особенно — спелеологии Кугитангской, целиком посвящена следующая глава.

Разобравшись с психологией и типами спелеологов, а заодно и с направлениями, возможностями и стилями в спелеологии, попробуем все-таки кратко ответить на тот извечный вопрос, что же такое спелеология в целом.

Отдых и развлечение? Да.

Наука? И да, и нет.

Спорт? Более нет, чем да.

Искусство? Вероятно.

Техника? Безусловно.

Склад характера? И это тоже.

Романтика первопрохождения? Вне всяких сомнений.

Образ жизни? Тоже да.

И действительно, не зря спелеологи-исследователи каменного века становились либо жрецами, либо художниками. Ничего другого от подобного сплава ожидать нельзя.

ЭПОХА ВАНДАЛИЗМА

… ибо не ведают, что творят

Есть спелеология любительская, связанная с исследованием пещер, а есть профессиональная, тем или иным боком связанная с их освоением. Пещеры представляют интерес для многих ведомств и коммерческих организаций — здесь и туристические возможности, и питьевое водоснабжение, и гражданская оборона. Гораздо реже, но встречается и чисто научный интерес организаций, имеющих финансирование. Многие спелеологи-любители лелеют тайную мечту превратиться со временем в профессионалов, пребывая в блаженной уверенности, что при этом будут заниматься чистыми исследованиями, в то же время приносящими некоторый доход. В этом нет ничего удивительного: все спелеологи — романтики по определению. И, как все романтики, глубоко заблуждаются в понимании некоторых особенностей реального мира. Пещеры — это многогранный мир, очень разнообразный, очень тонко сбалансированный, и потому очень уязвимый. Нарушишь что-то одно — и конец пещере. Нет и не может быть ни одного коммерческого проекта, учитывающего все особенности мира пещеры, поэтому все они в той или иной мере разрушительны.

Если не считать школьных и студенческих упражнений в катакомбах Подмосковья и нескольких вылазок в настоящие пещеры, что было чистой романтикой и не имело никакого отношения к исследованиям, моя спелеологическая карьера продвигалась обратным путем — из профессионалов в любители. При этом профессиональная спелеология в моем случае предстала, пожалуй, в наиболее мерзкой своей ипостаси. История разрушения величайших памятников природы — пещер Кугитанга происходила у меня на глазах, и даже с некоторым моим участием. К счастью, тогда были известны только небольшие части пещер и пострадали только они. История их спасения и сохранения, ставшая одним из главных достижений отечественной любительской спелеологии двадцатого века, также прошла у меня на глазах и с моим участием и была неразрывно связана с моим переходом из профессионалов в любители.

Когда я, как часто бывает у всех романтиков, пришел к идее поднабраться самостоятельности, поработав годик-другой в достаточно оторванной от мира экспедиции, мне предложили производственную экспедицию «Памиркварцсамоцветы», специализирующуюся по поискам, разведке и добыче пьезокварца и камнесамоцветного сырья на Памире и в некоторых прилегающих районах Средней Азии. Великолепные дикие горы, маленькие мобильные отряды, маленькие участки, полевой сезон 8-10 месяцев в году — словом, то, что нужно. Через месяц после устройства туда определилось, что мне преимущественно придется работать на Карлюкском месторождении мраморного оникса. Мраморный оникс — это полосчатый кальцит, довольно дешевый поделочный и облицовочный камень. Дешевый он из-за своей мягкости — царапается чуть ли не чем угодно, а так весьма и весьма красивый. В пещерах им сложена большая часть натечных кор, сталактитов и сталагмитов. Вместе с тем основная часть промышленных месторождений мраморного оникса с пещерами никак не связана — он часто выполняет трещины и полости в известняках, и даже в вулканических породах.