Суздальский варяг. Книга 1. Том 1. - Валерий Анисимов

– Варварушка, душа истомилась, не могу без тебя, поедем вместе. Я поговорю с отцом…

Варвара помнила, как пестуница Марфа говорила ей в напутствие: «Покорностью своей мы, бабы, кладём возлюбленных к ногам». Ей ничего не оставалось, как смиренно опустить очи в ответ на приглашение Ивана.

Второй день ухабы вытрясали души путников, возки переваливались с боку на бок. Иногда между перелесками попадались небольшие, почти безлюдные деревеньки с убогими домилищами, многие из которых после мора остались без хозяев, без крыш, с покосившимися заборами. Но кое-где поля округ деревень, радовали глаз всходами жита.

– Людей-то сколько повымерло! – сокрушался Иван. – Земля взяла оратая к себе, и лядины разрослись в мгновение ока. Но ничего, лета через два-три, всё под рало пустим. Пусть пока земля отдохнёт, потерпим. Наторим дороги, поставим погосты, и люди пойдут к нам.

Варвара не понимала, откуда возьмутся люди, ведь и в соседних землях мор унёс половину населения. Оставшиеся в живых, конечно, будут рожать, но когда ещё дети подрастут и станут земледельцами. Варвара не стала спрашивать, лишь слегка улыбалась глазами, любуясь своим возлюбленным, так неожиданно ворвавшимся в её жизнь. И в лучащейся счастьем улыбке была ласка и радость, затмившие сейчас горестные думы о её греховном поступке. Она вместе с Иваном оглядывала из-под полога плывшие мимо них берёзовые рощицы и радовалась летнему дню, обласканному солнечным теплом и светом.

– К исходу дня будем на Яхроме, там ещё один стан, переночуем, и заутре на лодьях по Клязьме и Яузе. Там волок обустраиваю, так что задержки не будет. Вот оправится наша земля от мора, жизнь-то, какая будет!

Иван заметил удивлённый взгляд Никодима, и сам горделиво, украдкой, улыбался: знай наших! Это тебе не захудалость какая-то.

Бесшумно шли лодьи по Яузе. И поговорить не успели толком, как впереди показалась широкое приволье Москови.

– Ну, вот и прибыли, – с довольным видом произнёс Иван.

Вдалеке на высоком холме над бором высилась островерхими башнями крепость.

– Эт-то что, и есть твоё село? – изумился Никодим, запинаясь.

– Оно, оно, родное!

Лодьи причалили к исадам.

Чем выше поднимались путники, тем удивлённее делались глаза Никодима.

– Всякое говорят о твоём имении, будто и не село, а градец малый, пригород Ростова, не лепше ли Суждаля, а теперь сам вижу: не село, а крепость изрядна. Всё есть: и гробля, и соп, и даже слободы градницами окружены. Да и слободы-то яко посад.

По колее, идущей наискосок по крутояру, поднялись к проездной башне. Створки ворот, окованные, как сундук, лужёными железными полосами, распахнуты настежь – селяне встречают хозяина.

Никодим окинул взором слева направо: ничего себе, вот так посад! Не как попало, а ровными рядами лепятся друг к другу заборники усадеб.

– Ну, Иване, удивил ты меня зело! Ты же градовладелец! Теперь мне понятно, почему ты усмехаешься в кулак, когда наши мужи докучают тебе своими укорами.

– О чём это ты?

– Говорят-де, Кучке не живётся, как всем мужам. Бояре живут в теремах градских, а в имения лишь наезжают временами: проверить, как тиуны хозяйство хранят, много ль настяжали добра в свои амбарушки, да и просто отдохнуть от сутолоки, по полю, по лесу погулять. У Кучки же всё наоборот: живёт в имении, а в град наведывается по делам.

– А-а, – махнул безразлично рукой Иван, – пусть называют, как хотят, мне не зазорно. Конечно, моё село может стать вровень с Суждалем, али Ярославлем, али Клещиным, но до Ростова ещё далеко. Да мне и не к чему с Ростовом тягаться. Мне других забот хватает. Ты, Никодим, впервой ко мне наведался, а вот Борислав бывал здесь, потому он и понял меня на боярской думе. Хозяйство моё велико, и оно уже не может быть само в себе. Выход нужон, задыхаюсь я.

– Сколько же душ под твоей волей?

– Днесь не ведаю. До мора было более двух тысящ. Это добро меня надоумил, надо бы посчитать, сколько в живых осталось. Чаю, половина того.

Путь от исад до боярской усадьбы оказался не менее версты. Пройти пришлось по двум крепким мостам через рвы, через две воротных башни, рубленные из толстого хоромного леса. Хозяина встречали у ворот вооружённые привратники, склонившиеся в поклонах.

Ощущение у Никодима было такое, будто он попал в стольный град. И хозяин не просто хозяин, а князь! Никодим съёжился с непривычки, не переставая, однако, удивляться:

– И много ль у тебя гридей?

– Дружина моя меньше ростовской, но для охраны хозяйства хватает. Службу несут добро, я доволен. А вот и хоромы. Слуги отведут невесту в её покои, а мы с тобой поднимемся на башню, ежели пожелаешь.

Никодим согласно кивнул головой. Они вошли в низкую дверь, поднялись по скрипучим ступеням на верхний ярус, очутившись под шатровой крышей башни. Со сторожевой площадки открылся чарующий вид на окрестности.

Боярский двор расположился на вершине холма, от подножия которого до самой реки простирался кондовый бор. На реке, возле исад, колыхалось мачтами множество различных лодий: одномачтовые и двухмачтовые, однодерёвки разной длины, ушкуи и струги, насады и кубары, а челноков и кочей – не счесть!

– Зри, Никодим, заречье-то, какое дивное! – не скрывал восхищения Иван. – Иногда поднимаюсь сюда и не могу налюбоваться на это раздолье, особливо по вечерам на закате. Говоришь, град, а не село – пусть будет так. – Иван обернулся в сторону теремного двора. – Вот он, перед тобой! Островерхие тесовые крыши теремов1 заслоняли, казалось, весь огромный двор, который по его размерам и окружающей крепостной ограде точнее было бы назвать кромным градом. Посредине двора вздымался над строениями шатёр с главой и крестом. А за острожной оградой кромника, сколь хватает глаза, крыши, крыши, крыши… Где тесовые, где гонтовые, но ни одной соломенной.

– Что-то ты погрустнел, тесть? Али нездоровится с дороги?

– Здоров, слава Богу. Ошеломил ты меня до самого нутра. И при всём этом, – Никодим развёл вокруг руками, – тебе ещё подворье понадобилось ставить в Ростове.

– А как же без подворья-то. Где моим купцам с товаром останавливаться? Не всё же перебиваться на дворе Буты.

– И пошто ты Варваре голову вскружил, – грустно качал головой Никодим.

– Ну, вот, опять за своё. Ужель ты не рад за Варвару?

– Рад, зело рад за дочку. Жених ты видный, богатый из богатых… Неровня мы тебе… Бросишь ты её. Какое за ней приданое: двор в Ростове, да челяди два десятка. «Приданое», кое во чреве, и то не твоё.

– Когда ты, Никодим, поймёшь, наконец, что приданое для меня не есть суть. Варвара у тебя… – Иван поперхнулся и поправился: – у нас одна. Я её не обижу и другим не позволю. А дитя она носит моё! И точка. Никто не должен ничего знать, даже поп на исповеди.

– Богатству твоему иной князь позавидовать может. Ты молод, ослеплён любовью, но любовь не бывает вечной, она приходит внезапно и уходит так же. Наскучит Варвара, а какая-нибудь княжна глянется…

– Не зуди, тесть, не омрачай нашу любовь.

– Дай Бог вам счастья.

– Отец мой в своё время сказывал: можно всю жизнь прожить, не разумея, какая жена тебе нужна. Пора нам идти вниз. Спускайся. В баньку и – вечерять.

После вечери Иван зашёл в женскую половину. Варвара в глубоком раздумье сидела у окна.

– Отныне здесь будут твои покои. Обживай. Я здесь ничего не менял, а ты делай, как тебе надобно, будь хозяйкой. Доброй ночи, Варварушка, – он ласково обнял её, поцеловал в уста, и удалился.

В своей ложнице Иван долго сидел враздумье, пытаясь осознать, что же произошло за последние дни. В углу мирно мерцал перед образами огонёк лампадки. За окном сгущались сумерки – день стал незаметно убывать. Иван давно не был в таком душевном умиротворении. «Глянется княжна», – с улыбкой вспомнил он. – Бог знает, что нас ждёт впереди, но Варвара – моя любовь на всю оставшуюся жизнь».

А Варвара тихо бродила по своей новой горнице, заглянула в ложницу, в крестовую комнатку, поднялась в светлицу. Пламя свечи в руке дрожало, оживляя тени от разных вещей, оставленных на столе и лавках, покрытых медвежьими шкурами, от прялок в углу, ожидающих прикосновения женских рук. Тени бегали по столу, по полу, по стенам. Ей вдруг показалось, как ещё недавно светлица была полна негромким журчанием женских голосов. Сердце Варвары, казалось, остановилось – почудилось, будто слышит она негромкие задушевные напевы, шуршание веретён. Они в женских руках, как живые, оттолкнувшись от пола, подскакивают вверх, зависают, кружась в воздухе, и снова на полу пускаются в пляс. В углу на лавке, выгнув спину и сладко зевая, потягивается кошка. А за окном ветер бьёт гроздьями капель осеннего дождя по слюдяницам. Сумерки сгущаются. В светлице возжигают свечи. Становится уютно и, кажется, теплее. Теперь же Варваре предстоит наполнить теплом и уютом этот огромный дом. Нахлынувшая грусть разрывала душу. Она понимала, что это происходит от новых ощущений, от перемен в её сознании. Ей предстоит перешагнуть (да уже перешагнула) тот рубеж, который отделит её окончательно от прошлой жизни, и все воспоминания о добрых и недобрых поступках останутся позади. Загасила свечу. Её нежное, задумчивое лицо едва просматривалось в сумеречном отсвете окна. «Вот и всё, – подумала она, смахивая ладонью выкатившуюся слезу. – Эко же я какая, мне радоваться надо. Мечтала ли я стать женой могущественного мужа? Иван не стар, полон сил…» Старалась уйти от мысли, преследовавшей её повсюду, которая и была причиной печали. Но куда денешься, о чём ни думай, а в голове свербит: как жить дальше, как сложатся отношения её ребенка с отцом? «С отцом?!» – повторила она про себя, и задрожала всем телом. Выдержит ли она это испытание?