Игнач Крест - Марианна Федорова

Прочтя грамоту, Александра показала ее Иоганну, и они стали тихо о чем-то совещаться.

Евлампий и Афанасий притащили мешок с новгородскими угощениями. Ужинали, беря руками кто что хотел: пареную репу, пироги с грибами; кашу из большого дымящегося горшка, загодя изготовленную Марфой в ожидании гостей, ели деревянными ложками строго по очереди, подставляя под ложки ломти хлеба, чтобы не закапать столешницу. Штауфенберг помедлил было, но, вздохнув, и своей деревянной ложкой зачерпнул из горшка вслед за Александрой.

Больше всего из новгородского угощения приглянулся хозяйке пирог с грибами, потому как ее Евстигней, который чуть не помер в детстве, отравившись грибами, ни жене, ни детям не разрешал их собирать, считая, что все какие ни на есть грибы на свете - ядовитые поганки. Евстигней так к пирогам и не притронулся.

Трефилыч был поражен:

- Гриб, да ведь это самая еда! Особливо солененькие, да прямо из бочки. Взять хоть рыжики али грузди. Ешь - не хочу…

Евстигней только мотал головой, и было видно, что никакими уговорами его не пронять.

Пока шел этот спор, Александра усадила около себя Марфу и стала ей объяснять, какая помощь от нее потребуется:

- Надобно нам будет с тобой, хозяюшка, сшить двенадцать белых балахонов для меня и моих сотоварищей.

- А из чего шить-то будем? - удивилась Марфа.

- Полотно у нас с собой.

- Тогда пошьем, почему не пошить, и Ксюша поможет… Только зачем это тебе, боярышня?

- Для скрытности, чтобы нас на снегу сразу видно не было. Кто мог знать, когда мы на рыбалку собирались, что враг уже под Торжком…

- Значит, правда, - тихо сказала Марфа, и яркие краски, разлитые по ее лицу, как-то сразу поблекли. - Евстигней сказывал, что его проезжий боярин предупредил, чтобы мы здесь не оставались… Значит, правда… - повторила она и с глубокой тоской взглянула на спящих детей.

Пока Александра тихо совещалась с Марфой, Трефилыч, слегка разомлевший от еды, которой Евстигней потчевал гостей, изрядно разошелся и пустился рассказывать разные истории о своем житье-бытье, о том, что он повидал на своем веку.

- Всякий человек по-своему слова произносит, - говорил он. - Вот рыбачил я как-то на Оке, да, по правде говоря, где я только не рыбачил! Так про тамошних жителей даже поговорку сложили: «У нас в Рязани грябы с глазами, - их ядят, а они глядят».

- Цто верно, то верно, - засмеялся Евстигней, - цто с них взять. На Низу акают, в Рязани якают, в Ярославле окают.

- А новгородцы цокают, - улыбнулся Иоганн. - Верно? Интересные истории твои, Игнат Трефилыч, прекрасно слушать, только нам сейчас греческий огонь делать надо, а Евстигнею для него горшки готовить.

- А где же я их обжигать буду? Горн-то под снегом…

- Ты мастер - тебе и решать.

- А какие они должны быть, горшки эти? Какой величины, какого вида?

- Круглые, с мой кулак величиной. В середине дырочка быть должна. Мы через нее огненную жидкость заливать будем, а потом наглухо заделаем.

- А сверху ушко, чтобы шнур продеть, - добавила Александра.

- Такие можно, пожалуй, и в домашней печи обжечь, как я свистульки да игрушки в ней зимой обжигаю.

- И сколько тебе на это времени понадобится? - спросила боярышня.

- А сколько их нужно?

- Наших запасов штук на двадцать хватит, - ответил рыцарь.

- Что же, к заутру готовы будут, если поможете дрова колоть да носить.

- Вот и хорошо, - обрадовалась Александра. - Тогда, Бирюк, мы успеем еще с твоими охотниками Ильину горку подготовить для полетов.

Дрова рубить вызвались Илья и Миша. Когда они надели кожухи, опоясались веревками и, заткнув за пояс топоры, выпрямились во весь свой рост, щуплый Евстигней забеспокоился:

- Смотрите, богатыри, вы мне весь березняк не переведите, а то размахается сила молодецкая, так вокруг меня голое место останется.

- Не боись. Мы твою рощу не тронем, дальше в лес пойдем.

- Ну, то-то!

Митрофан принес штуки полотна, и Александра с Марфой тут же приступили к работе: Ксюша достала из ларя тщательно завернутые в тряпицу большие ножницы, про которые знала загадку - «Что такое: два кольца, два конца, посредине гвоздик?», материю разложили на том же столе, где недавно вечеряли, и стали кроить. Остальные улеглись спать кто на лавках, кто на полу, накрывшись овчинами. Митрофан устроился так, чтобы не спускать глаз с Александры, но усталость взяла свое - ведь он не спал почти двое суток. Однако образ синеокой красавицы не оставлял его и во сне. Казалось, она стоит совсем рядом, но когда он протягивал руки, то касался не плоти, а воздуха, и это было так страшно, что Митрофан невольно вскрикивал. Услышав его стон, Марфа не забывала каждый раз перекреститься.

Из-под нависших бровей нет-нет да поглядывал на Александру Степановну своими глубоко посаженными горящими очами и Афанасий, который помогал рыцарю колдовать при колеблющемся свете лучины, смешивая разные порошки, тягучие смолы и разноцветные жидкости. Афанасия не клонило в сон - он привык к ночным бдениям в своей келье, когда он молился, пытаясь избавиться от дьявольского наваждения, но лик боярышни вновь всплывал перед ним, затмевая образы святых мучениц и самой Богородицы. Как только ни старался побороть свои мечты Афанасий, ничего не помогало.

Иоганн, в одной камизе*, в шерстяных же штанах-чулках в обтяжку, в коротких шерстяных сапожках, перевязав на русский лад кожаным ремешком свои длинные прямые волосы, чтобы не лезли в глаза, делил готовую смесь на порции.

* К а м и з а - западноевропейская нижняя одежда с рукавами, прототип современной рубахи.

Евстигней монотонно крутил босыми ногами нижний гончарный круг, а на меньшем, верхнем, одетом на один штырь с нижним, делал довольно ровные полукруглые скорлупки, которые накладывал потом одну на другую и тщательно слеплял, приделывал петлю, протыкал дырку и ставил на деревянную доску; когда они немного обветривались, смазывал какой-то темной смолой, и вездесущая Ксюша относила их сушиться около печи.

Под утро Иоганн, закончив наконец изготовление своего адского зелья, вышел во двор, умылся снегом, розовевшим в лучах восходящего солнца, и с удовольствием вернулся в жарко натопленную избу. Возле печи уже возился Евстигней, отправляя в огонь первый десяток глиняных шаров для обжига. Надев кожаную рукавицу, он устанавливал их ухватом среди пылающих головешек. Илья и Миша натаскали столько дров, что казалось, их не спалить за целую зиму, но огненное чрево печи требовало все новой и новой пищи.

- Сколько же надо времени, чтобы изготовить настоящую глиняную посуду? - спросил рыцарь.

- Смотря какая посуда, - мигая усталыми глазами, ответил Евстигней. - Бывает, и две седьмицы надобно, бывает, и одну.

- А как же ты эти шары так скоро сработал? - удивился Иоганн.

- Так ведь у каждого гончара свое вежество есть…

- Я вижу, ты в своем деле большой мастер, что же ты здесь поселился, на отшибе?

- В Новгороде своих гончаров хватает, а тут самое бойкое место на дороге, что из Торжка в Новгород ведет. Товар у меня такой, что никто без покупки не уедет… А главное - глина здесь особая, голубая.

Евстигней, осмелев от доверительного и дружелюбного тона рыцаря, сам решился спросить:

- А что за нужда тебя, боярин, из твоей отчины потянула, стала бросать по белу свету?

- Воли искал и ищу, Евстигней, воли.

- Так ведь ты и так не холоп, не смерд, - удивился гончар.

- Да, у меня даже замок родовой был, только воли не было, - вздохнул Штауфенберг. - У нас как: каждому, кто выше тебя званием, ты раб, кто ниже - тому ты господин. Так все на плечах друг у друга и стоят. Посторониться нельзя - вся храмина рухнет. Один выбор оставался - или неволя на отчине, или воля на чужбине… Мне теперь вся земля отчиной стала, особливо ваша, новгородская…

Жар от открытой печи становился все нестерпимее. Евстигнея спасал от искр только длинный, до пола, кожаный фартук, а они летели во все стороны, когда он ворочал ухватом. Делал он все это споро, уверенно, и вот уже первый раскаленный шар стоял в устье печи, полыхая теплом, обожженный до красно-бурого цвета.

- А все ж, боярин, - ухмыльнулся Евстигней, - нет, видать, у тебя дела любимого, ремесла какого. От дела не убежишь. Только на отчине твой труд и его красоту понять могут.

- Это ты верно сказал, гончар. Завидую тебе. Однако время сейчас такое, что и мое ратное ремесло пригодилось. Лютый ворог на Русь напал.

Между тем в избе все уже проснулись. Александра, прикорнувшая на часок прямо за столом, положив голову на руки, велела убрать сшитые балахоны и ставить на стол остатки вчерашней брашны*.

* Б р а ш н а - пища.