На колесах - Святослав Рыбас

- Платонов за тридцать минут заменил крыло, - сказал Никифоров. Думаю, теперь ты бы тоже смог.

- Я и тогда мог.

- Раньше вы меняли крыло два дня. Боялись к автомобилю подойти.

- Ну раньше! А сейчас мы корифеи.

- Ай да Слава! - засмеялся Никифоров - Ну, замени-ка крыло не за тридцать минут, а хотя бы за час.

- А чего? - ответил Слава. - Давайте. Где машина?

- Что вы из меня дурачка делаете? - крикнул Верещагин. - За нарушение очереди наказываете, а сами-то что? Для нас одни законы, а для вас другие? Я бы на вашем месте... - Он быстро пошел прочь, высоко держа голову.

Никифоров посмотрел вслед мастеру и покраснел.

- А он мне нравится, - сказал Кипоренко - В молодости все хорошие. Слава богу, что он не на твоем месте... Xa-xa!

"Что он, дразнит меня?" - подумал Никифоров, но, поглядев в ясные глаза приятеля, понял, что Кипоренко не по себе.

- Ничего, Александр Константинович. - Бригадир наконец встал. - Он и впрямь молодой. А крыло мы заменим. Раз надо, так надо.

Никифорову снова почудилась насмешка. У него появилось ощущение, будто его несло юзом по гололеду. Отступать было поздно.

- Это Олег Кириллович. - Никифоров кивком показал на Кипоренко, по-прежнему улыбавшегося простодушно-обаятельной улыбкой. Дипломат-международник. Объехал весь мир. Сейчас ему надо помочь.

- Здравствуйте, - сказал Кипоренко, протягивая Филимонову руку. - Очень приятно.

- А что, надо так надо. - И бригадир пожал ему руку.

Перед отъездом Кипоренко обнаружилось, что у него украли из моторного отсека итальянскую сирену. Никифоров собрал кузовщиков и сказал:

- Найдите, очень прошу. Наказывать не буду.

Минут через десять сварщик Слава принес в кабинет спаренный рожок сирены, похожей на две дудки, - отыскал в инструментальном шкафу. Никифоров не спрашивал, в чьем именно, спросить же очень хотелось. Может быть, поэтому он ничего не сказал Кипоренко, просто попрощался и пошел, не дожидаясь, когда машина приятеля тронется с места.

Никифоров ощутил, что они простились не по-человечески, словно он бежал от Олега, от своей вины. А в чем его вина? Но доискиваться было некогда: Иванченко привез холодильного мастера, посулив ему магарыч. Он виновато морщился, когда объяснял это. Его рубашка прилипла к спине. Он взял со стола графин и выпил воды. Потом плеснул в горсть, омочил лицо и, покряхтывая, стал утираться. Никифоров намекнул ему, что здесь не баня. Вспомнился журчащий родничок во дворе автоцентра - когда срывали песчаный холм, вскрыли водоносный пласт. Пусть Иванченко наладит холодильники и идет к роднику.

- Но магарыч! - возразил Иванченко. - Нужна хотя бы пятерка.

Никифоров вытащил три рубля, посмотрел на Журкова. Тот нахмурился, признался, что жена дает ему рубль, но советует ни в чем себе не отказывать. Иванченко причесался, подул на расческу и сообщил, что у него тоже кое-что найдется. Вскоре Никифоров поехал на санитарную станцию за разрешением открыть столовую.

VI

- А я сегодня думала о вас, - призналась Полетаева. - Даже на календаре записано. Ну как?

Вчера ее черные волосы свободно спадали к плечам, а сегодня из-за жары были собраны в пучок и заколоты красной заколкой, обнажив тонкую шею. За столами сидели еще две женщины. Обеим было уже за сорок, они глядели на Никифорова, как на нескучного посетителя. На столе Полетаевой стоял в стакане букетик ромашки-пиретрума. Пахло духами.

...Никифоров чувствовал, как от него расходятся волны горечи и враждебности. Душа была забита, скована заботами, и он был не рад, что встретился с Полетаевой. Ему нечего ей сказать, потому что он сейчас был только директором и еще - Журковым, Губочевым, Иванченко, Верещагиным, Кипоренко и т.д. Никифоров гнал машину сосредоточенно и зло, словно агрессивная езда отвлекала его. Выходя на шоссе, быстро осмотрелся. Слева ехал рейсовый автобус, а справа грузовик. Нужно было переждать.

Полетаева схватилась обеими руками за панель. Машина, проскочив под носом у автобуса, не удержалась на асфальте и, наклонившись, пошла двумя правыми колесами по обочине вдоль кювета. Непрерывно сигналя, слева проревел грузовик. Никифоров выровнял руль, вышел на осевую и обогнал грузовик. Вслед донеслись четыре коротких сигнала. На языке шоферов это означало: "Сумасшедший!"

- Он нас ругает, - сказала Полетаева. Она положила ладони между колен, и на припудренной пылью панели остались отпечатки ее ладоней. - Вы сегодня злой.

- Злой, - согласился Никифоров.

- А почему вчера вечером вы не поздоровались?

- Не хотел мешать.

- Мешать?.. - протянула она. - Но ведь мешают только близкие люди.

- Больше всего мы сами себе мешаем, - возразил он. - А всякие другие, близкие или чужие, - это уже во-вторых.

В открытые окна дул ветер, выносил жар разогретого железа. После железнодорожного переезда потянулся подъем, где вчера Никифоров плелся в хвосте грузовой колонны. Солнце светило прямо в глаза. Впереди мерцали полосы асфальта, похожие на лужицы.

- Александр Константинович! - вымолвила Полетаева. - Там затаился медведь. Если хотите, я вам акт хоть сейчас подпишу.

Он кивнул и сбавил скорость. Что ж, скорость тоже была миражом вольной жизни, куда бы он хотел умчаться и бродить среди лугов и пустошей своего детства, посылавшего теперь ему знаки цветами - единственным неизменным, что он понимал.

- У вас на столе букетик пиретрума, - сказал он с какой-то надеждой.

- Да, ромашки. А что? - Полетаева глядела вниз, на тенистую речку, ушедшую из-под зеленого тоннеля ветел и бегущую по пологой излуке, отражая маленькие облака. Этой излуки Никифоров прежде не замечал. Когда начинали строить автоцентр, на ее месте был небольшой плес. И до сих пор ему казалось - там светлая водная полянка. Но река сдвинула берег.

- А там живет заяц. - сказал Никифоров.

- Настоящий? - В ее голосе не было удивления.

Поворот к центру был совсем близко; можно различить белые буквы на голубом щите-указателе: "ВАЗ". Проехали бетонный навес автобусной остановки.

- Вы обиделись на меня, что я закрыла столовую? - повернувшись, с упреком и улыбкой спросила Полетаева.

- Вы выполняли свой служебный долг.

- Служебный долг? Слишком громко. Столовую закрыла санитарный инспектор, а вы обиделись не на инспектора, а на человека.

- С чего вы взяли, что я обиделся? Каждый делает свое дело... Но... но ведь скучно же! И вы и я знаем, что скучно, и ничего не хотим переменить. Вот заяц вчера пробежал - событие!

Никифоров затормозил, включил указатель поворота, но вместо того, чтобы сворачивать к автоцентру, поехал прямо. "Зачем? - спросил себя. - Чего я от нее хочу?" И в эту же минуту почувствовал, что освобождается от тяжести, которая угнетала его.

- Вы как чеховский герой, - сказала Полетаева. - У них, кажется, тоже так дело делают, а при этом думают, что ничего не изменится.

- Нет, те были умнее своего времени.

- А вы? Умнее или глупее?

- Мы-то как раз сильнее своего времени. Не лучше и не хуже, а просто сильнее. Поэтому и не знаем, чем еще, кроме дела, нужно заниматься. Теперь нету таких понятий о человеке - "лучше" или "хуже".

- Мы проехали поворот, - заметила она. - Может, поедем дальше? Просто прокатимся... Когда еще у меня будет такая возможность?

Миновали развилку, кирпичный домик поста ГАИ, патрульный автомобиль. Инспектор с косой в руках стоял посреди крошечного газона. Он со скукой взглянул на них, отвернулся, потом живо повернулся обратно и проводил машину пристальным взглядом.

- Все дела, дела, - сказала Полетаева. - Надо жить - вот и все. Любое дело - это еще не вся жизнь.

- Тем более ремонт машин, - сказал Никифоров.

- Но от вас исходит, что вы человек власти, вы знаете, чего хотите. А я вот не знаю...

- Я тоже не знаю, - ответил он. - Порой смотрю на своего Василия и не понимаю: откуда он пришел? Когда я его не вижу, мне страшно за него, вдруг с ним что-то случится... Когда я с ним, я, наверное, счастлив. Вот и весь смысл жизни.

- Да, может быть, вы правы, - сказала она. - А что делать тем, у кого нет детей?

- Поскорее заводить. - Вспомнил, что она разведенная, и смутился, словно сказал бестактность.

Дорога вошла в лес. За обочинами в высокой траве поблескивала солнцем вода. От кустов и елок падали короткие тени.

- Куда мы едем? - спросила она.

- Едем, и все.

- Вот и хорошо. А когда станет неинтересно, мы вернемся.

Показалось, что она как будто предостерегала его, чтобы он не обманывался насчет этой поездки, а может, вместе с ним предостерегала и себя. Или пыталась предостеречь. В ее словах "мы вернемся" Никифоров не услышал уверенности. Скорее всего это был обычный женский призыв к благоразумию, к которому мужчины остаются глухи, понимая как просьбу действовать энергичнее.

Увидев узкий съезд на лесную дорогу, Никифоров свернул с шоссе. Полетаева смотрела на тонкие высокие березы, окруженные ельником и лещиной. Машина царапала глушителем сухую каменистую гряду между широкими колеями. "Жигули" шли ползком. Никифорову пришлось наехать левыми колесами на гряду, оставив правые внизу в колее. Скрежета под днищем не стало, но машина сильно накренилась вправо, задевая бортом траву.