И.Н.Ф.Е.Р.Н.О. Ад начинается на Земле (СИ) - ДЕНИСЕНКО КИРИЛЛ

– Артур… Ты живешь не в этом мире, по тебе это сразу видно. Знаешь, ты постоянно твердишь, что мир страшен. Но… Но, может, это мы сами себе придумали. Работу не отличаем от жизни. День ото дня видим убийства, чужую боль, страдания. Наши умы заполняют мысли об этом и мы становимся пусты к радости, к… любви. Нельзя жить чужим горем… Боль была и до нас, и после нас останется.

На лбу Артура вздулись вены, рука напряглась, сжатый в ладони стакан разлетелся на мелкие осколки. Струйками полилась кровь. Элизабет вскрикнула.

– Нельзя жить чужим горем? – проговорил сквозь зубы детектив. – Откуда Вы знаете о горе? Из отчетов? От тени страха на искореженных лицах? Нельзя жить чужим горем… Хм. Мы служим во имя Отечества, во имя порядка, во имя чести, во имя людей, во имя сохранения жизней, желают они того или нет. Мы служим по зову сердца и справедливости, – он поднялся, обрывая капельницу. Босыми ногами ступил на холодную плитку и вышел в больничный коридор, оставив смотрящую ему вслед Элизабет.

Спускаясь по лестнице, Артур ощутил сковавшую тело дрожь; постояв, он снова зашагал и увидел Это – в уме пронеслась фраза из сна: «Я человек, еще человек… живой… пока что живой». – На фоне, поглощенном тьмой, с возвышения он видит внизу в инвалидной коляске скорченного, с опрокинутой набок головой ребенка. Их взгляды встретились, на безымянном лице ребенка уголки губ расползлись в слабую улыбку. Сквозь черноту прорезался свет – мимо застывшего детектива медсестра прокатила инвалидную коляску. Глаза парализованного ребенка сместились в бок, желая увидеть Артура Кинга. Детектив закрыл глаза, глубоко вздохнул и, направился в комнату хранения. Выбил дверь и быстро нашел свою одежду. Покинул госпиталь.

Болели ребра, нещадно ломило тело, сердце натужно билось, в голове раздавался гул. Ноги, преодолевая дрожь, занесли детектива на торговую улочку Малого Китая на окраине.

Все происходящее было не реальным.

Все было сном.

Артур остановился, огляделся. Пнул прозрачную бутылку и зашел в бар «Свирепый Дракон». В баре никого не было, кроме подметавшего пол парня «наглейшего вида», со скомканной сигаретой в зубах, как заметил вошедший; в углу, в тени притаилась черная крыса: бусинки угольков глаз не отрываясь следили за происходящим.

– Чоу позови.

Он не понимал, почему именно назвал имя «Чоу» и почему ему понадобился этот китаец.

– Че? – поднял голову уборщик, перекатив сигарету во рту.

– Где Чоу?

Уборщик откинул метлу, двинулся вперед, вцепившись в ворот Артура, подпрыгнув, резко ударил головой об голову и рухнул с перекошенным взглядом наземь.

– Дурак.

– Здравствуйте, детектив. Плохо выглядите, – из тени вышел маленький толстенький китаец. – Я не понимаю, как вы могли его подпустить к себе и тем более не нейтрализовать его удар головой. Пожалуй, вы и не пострадали, ведь так?

– Думаю, время убирать мусор.

– Очнется – сам уберется.

– Показывай мясо.

Он говорил «на автомате», не отдавая отчета своим словам. Все лишилось смысла. Все стало призрачно и искусственно.

– Детектив, вы голодны?

– Чоу, сейчас же.

– Детектив, разве я могу что-то противопоставить, закону? Ха-ха-ха.

– Чоу, не испытывай мое терпение.

– Детектив, а вы не пожалеете? Ха-ха-ха. Идемте, идемте. Простите, что глупости говорю, вы и так одной ногой в могиле. Мне вас искренне жалко. Хотя чего жалеть упрямцев. Мясо так мясо.

Они прошли через грязную кухню и спустились по черному проходу в подвальное помещение. Там было много пустых и запачканных кровью коробок, веревок, ножей, топоров. Под ногами поднималась пыль. Китаец остановился перед железными дверьми, поднял засов, отворивший механические замки, дохнуло холодом. Детектив зашел и увидел десятки отбитых тел с содранной кожей, висящих на крюках.

– Изувеченные тела, – тихо произнес Артур, испытывая шок и страх. – Человеческие тела. Ты страшный человек.

– Детектив, а вы сильны в анатомии, вас не проведешь, – произнес Чоу, захлопывая морозильную камеру.

– Человеческие тела, – твердил шокированно Артур.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но, очнувшись от раздавшегося защелкиванья замков, свирепея, он закричал в окошко, забив в дверь:

– Убью, мразь! Убью!

Указательный палец Чоу приставил к носу, издав губами «тсс», а затем направил на детектива, сообщая, что тот «не один», а с чем-то скрывающимся позади, и пошел прочь.

Боль вонзилась в виски. Чувствовать холодные руки смерти. Чувствовать отчаянный страх. Чувствовать безысходность. Понимать, что все чувства оборачиваются безумием и нереальным повторением, преследующим, как низшие оценки нерадивого ученика. Чувства, словно витающие проклятьем, студящие кровь в неразрывном обруче обстоятельств, осточертевших детективу. Осточертевших до того, что он был готов кричать! Кричать! Кричать не смолкая. Но… в апогее безысходности Артур Кинг безмятежно извлек сигарету. Воспламенил бензиновую зажигалку и, закатив глаза, затянулся, сладостно прочувствовав, как едкий дым обволакивает легкие, распространяясь по внутренностям, и вызволяется через гортань.

– Жизнь, как хорошую сигару, нужно смаковать, пока легкие не отказали, – удовлетворенно произнес он.

Детектив извлек пистолеты. Напряжение сковало тело промозглым оледенением. Веки нервно задергались, сердце заколотилось в груди. Взгляд скользил по серому потолку с флуоресцентными лампами и кафельному полу с засохшими кровавыми пятнами и разлитой, липнущей к подошвам кровью. Идя вдоль стены, он вступил, развернувшись на три четверти вглубь. Лампы мерцали. Тупик. Серая фанерная дверь слева.

– Безумие. Я схожу с ума, – Артур с удивлением разглядывал дверь с круглой, изъеденной ржавчиной ручкой. – Ее не может быть здесь. Мне плохо.

Тошнило.

Дверь открылась от легкого прикосновения. испачкав ладонь облупившейся краской. Темнота. Деревянная лестница с выцветшей некогда насыщенно-синей краской. Тяжелый шаг на ветхие ступени: они заскрипели. Ноги подламывались, кавардак царил в голове, качало. Пистолет погрузился в кобуру, рука водрузилась на накренившиеся перила. В другой руке рукоять пистолета сжалась сильней.

– Кромешная тьма, – с усилием усмехнулся. – Ад. Ад на земле.

Дерево ступени треснуло, нога по голень провалилась. Детектив, сбалансировав, навалился телом на перила и рухнул в сгусток черни, приземлившись рядом с наваленными коробками на нечто железное и громко звякнувшее. Инстинктивно ища опору и водя рукой в пространстве, он уткнулся головой в гладкий выступ, а затем, обнаружив провод и цилиндрическое устройство, нажал на какую-то выпуклость. Зажегся просочившийся из пыли и паутины, обрамлявшей настольную лампу, свет, ослепивший на миг зажмурившегося Артура. Постепенно размытая картинка прояснилась, и он оглядел помещение.

– Коробки, столик, – прижавшись спиной к стенке, он провел по столику, оставляя волнообразный след ладони, затем приблизил испачканную руку к лицу и долго вглядывался, словно чтец таинственных узоров, наделяемых с рождения, потом развернулся, осматривая закуток у лестницы, ведущей в… – это же мой рабочий стол. Это гараж!

Детектив поднялся. Взгляд его был рассредоточен, судорога проходила по телу, оканчиваясь в дрожащих кончиках пальцев. Упав с лестницы на нечто железное, оказавшееся детским велосипедом, он прошел несколько шагов и поднял отвалившуюся шину, медленно протирая скрывавшую сверкающие спицы пыль.

– Безумие, – он судорожно откинул колесо. – Безумие! Безумие!

Детектив свалился на колени, ухватившись руками за голову, и выкрикивал, надрывно плача, судорожно бормоча и трясясь от пронзившего иглами озноба:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Паранойя! Господи, мне было четыре года, когда я играл в доме с этим гаражом. Безумие! Оставьте меня! Оставьте! Не понимаю. Больно. Прекратите! Дребезг. Взрывы. Война. Люди. Сюда ворвались люди в черном и кислородных масках. Давно. Увели маму. Забрали. Она кричала. Грузовик. Ее руки. Приклад ружья. Мама. Люди. Чернь. Взрывы. Паника. Война. Беготня. Я один. Грузовик. Взорван. Нет! – вздулись вены на шее от хрипа, вырывавшегося из глотки. – Мамы нет. Огарки. Люди не держат. Вцепился в черное тело. Жжет. Жжет. Боль! Оттаскивают. Мертва. Мамы нет. Грузовик догорает. Обнимаю маму, черное тело. Жжет. Оттаскивают. Дом. Сиротский дом. Уколы. Люди. Белые одежды. Крест. Мама за миг дала крест. Безумие! Почему я не помнил… Крики, сколько криков. Безумно. Тут не может быть этого гаража. Этого столика. Этих чертовых картинок!