Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

Поставив перед своими помощниками задачу, князь с наступлением темноты поднял всех воинов, выстроив в длинную колонну возы и пехоту. Впереди, указывая путь факелами, шла разведка, и сразу за ними – часть конницы Ла Гира, оставшаяся часть прикрывала обоз с тыла.

Шли в полной тишине, лишь слышно было, как хрипели лошади, да кое-где позвякивала подпруга. Обильно смазанные оливковым и конопляным маслом ступицы никакого скрипа не производили.

Разведанная заранее неширокая дорога вилась меж невысокими горными кряжами, скорее – холмами, поросшими густым кустарником и смешанным лесом. Имперское войско тянулось по ней петляющей змеею, и главным сейчас были не опасения внезапного нападения – темно, ни своих, ни – буде появятся – чужих не видно! – а сама дорога кое-где размякшая, кое-где пересекаемая ручьями. Пару раз уже приходилось вытаскивать застрявшие в грязи бомбарды – но пушки того стоили.

Ехавший вместе с дружиною, в авангарде, князь то и дело бросал взгляд вперед, угадывая в ночной тьме тусклые звездочки факелов, указывающие войску путь. По словам разведчиков, до Жироны оставалось не так уж и далеко – к рассвету явно должны были бы добраться, даже таким вот, не слишком-то поспешным – ночь все-таки – ходом. Просто не хотелось оставлять в тылу столь хорошо укрепленную крепость с весьма многочисленным гарнизоном, без этого нельзя было бы двигаться дальше на Барселону или к Сарагосе.

Чу! Впереди вдруг взметнулся факел, замаячил из стороны в сторону пульсирующей звездою.

– Река! – передали по цепочке воины.

Егор улыбнулся: теперь уж скоро.

Дорога пошла вдоль реки, судя по звукам – довольно широкой и бурной. На востоке, за далеким морем, уже начинало светать, и алый закат накрыл темное небо широкой полосою, быстро ширившейся и словно бы сжигавшей растерянные облака ночи. Вот уже показалась лазурь, а звезды и серп убывающего месяца побледнели, готовые покорно растаять в первых лучах животворящего каталонского солнца.

– Рассветет скоро, княже, – заметил едущий рядом с Егором воевода Онисим Раскоряка, прозванный так за широченные плечи и коренастую приземистую фигуру.

Кроме чрезвычайной силы и ловкости, Онисим еще отличался незаурядным умом и личной преданностью, за что к нему и благоволил князь, поставив во главе дружины. Ох, и дружина была – молодец к молодцу! Все парни сильные, рослые – куда там французам! – в новгородских – по итальянским да немецким лекалам – латах, прочных и легких – полтора пуда весу – самое большее! Окромя мечей да татарских сабель, вооружены шестоперами, цепами, палицами, у кого – и ручницы, и аркебузы – те уж куда как ручниц удобнее: массивный приклад имеется, целиться – лучше. Хотя куда там целиться – на полсотни шагов прицельного боя едва хватало, однако шагов с двадцати свинцовая пуля запросто пробивала рыцаря в доспехах – да еще вместе с конем! Оно конечно, арбалет куда убойнее и бьет дальше… однако и стоит раз в десять дороже самого доброго аркебуза. Да и стрелы еще… пули-то лить гораздо быстрее и легче.

Вообще же в реальном бою куда больше был пригоден лук – заряжать не надобно, знай себе, шли стрелы. А вот в засаде или в вагенбурге – тут лучше арбалет, аркебузы, ручницы. Больше все-таки склонный к огнестрелам Егор луки, однако, тоже ценил и с всегда оружие в отрядах комбинировал, даже к английским лучникам, помимо копейщиков, еще и дюжину аркебузиров приставил.

– Жирона, князь!

Воевода вытянул руку, да Егор уж и сам заметил впереди, за излучиной, маячившие в утреннем тумане башни.

– Стены-то высоки, однако.

– И ворота крепкие.

– А речка-то так промеж города и течет…

– Там у них и мост – вона!

Под первыми лучами солнышка туман быстро уходил, поднимался к небу, таял, словно апрельский снег, и все уже было хорошо видно – и песочно-серый шпиль собора, и башни, и стены, и мост – основательный каменный мост через реку, соединявший две стороны города.

– Что это там, у реки? – прищурившись, всмотрелся молодой князь. – Лодки, что ли?

– Лодки, княже.

– Та-ак…

Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками – огромными сварными бомбардами весом в три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах – при стрельбе орудия вкапывали в землю, – изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.

По приказу князя самые крупные бомбарды нацелили на воротные башни, а найденные на берегу рыбачьи лодки связали вместе, устроив нечто вроде плота, на который поместили изрядный запас пороха и – для пущей убойности – камни, в коих в ближайшей округе никакого недостатка не наблюдалось.

– Рассчитайте длину фитиля так, чтоб точнехонько под мостом взорвалось, – задумчиво приказал князь пушкарям, и те опрометью бросились исполнять указанное.

Вначале пустили к мосту пустой челнок – посчитали… Вывалившие на стены крепости горожане грозились кулаками и ругались, а кое-кто даже пытался достать осаждающих стрелами – ввиду расстояния безрезультатно.

Ого! С воротной башни вдруг рявкнула пушка… пушечка, судя по звуку. Не причинив никакого вреда, ядрышко позорно упало в реку. Русские артиллеристы презрительно захохотали, усердно делая свое дело, что требовало немало труда и мужества. Огромные бомбарды подтянули ближе к воротам, установили от стрел деревянные щиты-павезы, прикатили ядра – каменные и (на первый выстрел) чугунные. Князь предполагал обойтись именно одним, ну, двумя выстрелами, вовсе не собираясь втягиваться в уличные бои, и сразу же послал осажденным парламентера с грамоткой, в коей тут же набросал условия сдачи:

– Десять пар лошадей, три тысячи флоринов и еще на столько же – продуктов и фуража.

Так себе, смешные запросы, вполне горожанам Жироны посильные… Однако на том ультиматум вовсе не заканчивался, ниже шло странное – «Башни» – «пятнадцать пар лошадей… пять тысяч флоринов».

А потом – «мост»: двадцать пар… десять тысяч флоринов… «Собор» – тридцать пар… тридцать тысяч…

– А поймут они, княже? – засомневался воевода Онисим.

Егор хмыкнул:

– Поймут. Тут ведь по-каталонски написано. К тому же мы им сейчас же все поясним – весьма убедительно. Сейчас вот, гонца обождем…

Вернувшийся ни с чем парламентер – молодой француз из отряда Ла Гира – лишь уныло пожал плечами да пожаловался:

– Они там смеялись.

Князь вскинул глаза:

– И как смеялись? Обидно?

– Да, обидно, наверное. Верно, знают, что для полноценной осады нас слишком мало.

– Смеется тот, кто смеется последним!

Сноровисто зарядив бомбарды, канониры между тем доложили о готовности к выстрелу, и Егор, с нехорошим прищуром поглядев на город, взмахнул рукой:

– Огонь!

Изрыгая пламя и густой беловато-зеленый дым, дернулись, подпрыгнули на лафетах бомбарды. С непостижимою адской силой ударили в стены ядра – обе надвратные башни обрушились, на глазах изумленных защитников превращаясь в груду камней. Однако даже после столь наглядной демонстрации силы никто не торопился вывешивать белый флаг, и князь, не колеблясь, приказал пускать брандер.

Пушкари все рассчитали точно – и длину фитиля, и скорость течения – взрыв прогремел как раз под мостом, и каменный пролет с грохотом обрушился в воду…

Среди осаждавших послышались торжествующие крики. Рассеялся дым… в городских воротах поспешно подняли решетку, выпуская парламентеров, судя по одежде – представителей самых знатных и богатых семей.

– Мы согласны, – кланяясь, галдели посланцы. – Согласны на все ваши условия.

– Десять тысяч флоринов, – напомнил Егор. – А могли б и на трех сойтись – вот что значит упрямство!

В Жироне князь задерживаться не стал – арагонское войско еще отнюдь не было разбито и во главе со своим королем ошивалось где-то неподалеку, зализывая раны и в ожидании идущего из Новой Кастилии подкрепления, о чем Егору уже давно доложили соглядатаи из Наварры. Остаться в сдавшемся на милость победителей городе неминуемо означало загнать себя в ловушку, выбраться из которой может оказаться весьма затруднительным делом, а потому Егор предпочел понапрасну не рисковать, хоть и силен был соблазн показать себя да устроить пир по случаю славной и вовсе не кровавой победы.