Слово - Сергей Алексеев

– Но где записано, что они принадлежат государству, а не частным лицам? – спросил прокурор, не теряя выдержки. – Покажите мне такой документ.

Анна сжала кулаки, отвернулась.

– Ты займись-ка этим… мошенником, – сказал прокурор Глазырину. – Проверь, что за деятель там появился.

– Сделаю, – кивнул Глазырин. – Деятель, похоже, интересный.

– Ну вот, – заключил прокурор. – Когда милиция проверит, тогда и разговор продолжим.

– Тогда книг уже не будет! – бросила Анна. Прокурор снова пробежался пальцами по шраму.

– Интересно… Я десять лет в милиции проработал, семь – судьей и уже пять – прокурором, а сталкиваюсь с таким делом первый раз… А книги у Власова лежат?

– Лежат, – сказал начальник милиции. – Сам видел, в кадках.

– Да… А изъять – нет оснований. Они, эти книги, здесь у каждого второго… Ты смотри, Глазырин, не мудри там, – предупредил прокурор, уходя, – а то точно жалоб не оберешься.

После его ухода начальник милиции снял с вешалки фуражку, расправил ее, сел.

– Вот что, странники, – сказал он, раздумывая. – Пимен Власов выпить не промах. Правда, только не на свои… А выпивший – он хвастун и трепло. – Глазырин взглянул на Ивана. – Мне, как видели, прокурор запрещает мудрить. У меня служба, инструкции.

Он встал, надел фуражку.

– Переночевать можно у меня, а я в отдел пойду.

– Нам нельзя у вас, – сказала Анна. – Мы в гостиницу…

– Конспирация, – улыбнулся Глазырин. – В этом есть смысл… Раз так, то до завтра. Только меня держите в курсе дел.

Взвалив рюкзаки, стараясь быть незамеченными, они вышли со двора начальника милиции и пошли к гостинице…

Иван Зародов пришел к избе Власова сразу же после открытия магазина, в девятом часу утра. Постучал.

– Э! Хозяин! Есть кто живой?

В избе была тишина. Из приоткрытой двери выглядывал серый кот и жмурился на солнце.

– Хозяин! – позвал Иван. – Дай стаканчик! Ну, не могу я так!

Наконец в избе заскрипели половицы, но скрипели так, словно по ним не шли, а ползли, – медленно, протяжно, мучительно. Потом затарахтели дверные петли, и в проеме показался заспанный, взлохмаченный Пимен Власов. На нем были широкие брезентовые штаны на резинке, расстегнутая косоворотка и опорки от валенок. Пимен пнул кота, тот побежал через улицу.

– Чего? – хрипло спросил он.

– Слышь, хозяин, стаканчика, говорю, не найдется? Ну не могу я из горла, вечером могу, а утром не могу. Дай стаканчик!

– Алкаши проклятые, – заворчал Власов, – Как утро, так гужом прете. Я уж столько стаканов передавал – счету нет… И чего вы ее жрете? Чего вы в ней находите?

– Так башка болит, – жалобно сказал Иван. – Вчера по литре на рыло приняли. Не дай пропасть, хозяин.

– Эх, а молодой парень, – пожурил Пимен Аверьяныч. – По литре… Ну вот заглотаешь ты с утра, и какой потом из тебя работник? Опять целый день дурака валяет.

– Ну, хозяин, – заныл Иван. – Не ругайся… Дай стаканчик… И хлебца, занюхать…

Власов сжалился. Скрывшись на минуту в избе, вынес стакан и кусочек хлеба, но такой, что и занюхать не хватит.

– На, жри, – сунул в руки. – Токо здесь, а то упрешь стакан… Дружки, поди, за углом дожидаются?

– Жди! – обрадованно махнул рукой Иван. – Дружки, известное дело, наелись вчера за мой счет, а теперь слиняли…

– Так-так, – подтвердил Пимен Аверьяныч. – За чужой счет все мастаки…. Ну, зайди во двор, чего у ворот-то пить?

Иван вошел во двор, присел под забор, в тень. Трясущимися руками вынул из-под рубахи бутылку «Московской», выдернул пробку.

– Слышь, хозяин, а я один не могу, – сказал он. – У одного душа не принимает. Тащи еще стакан.

– Я не потребляю, – сказал Пимен. – Мне на работу к девяти.

– Да брось ты, – Иван сморщился. – По махонькой-то ничего. Мы ж не пьянки ради, а чтобы вкус не забыть. Кончай ломаться, при стакан, дергаем и разбегаемся.

– Э-эх, – ворчливо протянул Власов. – Дал стакан, так еще недоволен, еще кандибобер строит… Ладно, сейчас.

Он принес второй стакан, вытер его подолом рубахи.

– Токо чуть на донышко…

Иван щедро налил ему полстакана, потом себе.

– Давай!

Выпили. Иван сморщился, зажал руками рот и, скрючившись, уткнулся головой в заплот.

– Чего? – испуганно спросил Власов, осушивший свой стакан одним глотком.

Иван помахал рукой, простонал:

– Первая всегда так идет…

– Так-так, – согласился Пимен, присаживаясь рядом на корточки. – Я вот думаю: откуда люди деньги берут, чтобы каждый день вот так пить? Тут работаешь, угробляешься, можно сказать, а получил сотню новыми – куда ее? Кусать-то тоже что-то надо.

– А, – отмахнулся Иван. – Деньги – ерунда. Деньги – дерьмо, для человеческого разврата созданы. Деньги надо зарабатывать уметь.

Он налил еще. Выпили.

– Заработаешь, – проворчал Пимен. – Нынче за них здоровье класть надо. Вот я раньше на сплаве работал – во были заработки. Хребет поломаешь, но пойдешь получать – мешок. Истинный бог! Брал рогожный куль и в кассу ходил. А теперь – где они? Старые-то деньги было дороже. Раньше возьмешь сотню, пойдешь в магазин, так сколь всего купишь? А нынче? Пшик, и нету десятки…

– Можно и нынче с кулем ходить, ум бы был да охота, – сказал Иван, разливая остатки. – Я вот тоже зарабатываю – ого! У меня «Победа» своя, вторую уже сменил. Люблю новые машины! Запа-ах такой!.. А как выветрится запах, я ее загоняю по дешевке и другую беру. И все равно денег не хватает… Ишь, бабе надо коньячок покупать, чулочки капроновые, платья вечерние. У меня баба – во! Только строгая – страсть… Держать красивую бабу дорого, расходно, а без красивой бабы – не жизнь… Вот и ломаю хребет.

– Оно и видно, дошел – кости торчат, – пожалел Власов.

– Ничего, приеду домой – отъемся, – успокоил Иван. – Тут еще жара стоит, потому и худею.

Перед тем как идти к Власову, Анна накормила Зародова до отвала. Кормила мясом, специально купленным на базаре, колбасой и вареными яйцами. Уже не лезло – Иван взмолился:

– Не могу больше!

– Ешь! – приказывала Анна. – Если опьянеешь, что мне делать? Ешь! Зажмуривайся и жуй, понял?

Ивану было приятно. Все время начальница скупилась на деньги, жили в режиме строгой экономии, а тут сама заставляет, можно сказать, насилует.

– Бурундук – птичка, – стонал Иван и, зажмурившись, жевал вкусную чесночную колбасу…

И все-таки, несмотря на щедрую кормежку, Иван пьянел. Пимен же Аверьяныч от выпивки только покраснел немного и оживился.

– А чего мы на улице сидим? – вдруг спохватился он. – На жаре-то? Аида в избу! Там хоть и мухи кусаются, зато прохладно… Слушай, а ты не знаешь, отчего это мухи такие кусучие пошли?

– Хрен их знает, – отмахнулся Иван. – Жрать, видно, хотят…