Слово - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я бросила, Ваня, я, – призналась Анна. – Тут я узнала, в Еганово баржа с мукой пришла, а разгружать некому…
– Все понял, – Иван покачал головой. – Вот грузчиком я еще не работал в этой экспедиции.
– Придется, – улыбнулась Анна. – Если с археографией связался – все придется… Рассказывают, что Гудошникова в свое время бандиты поймали и на дыбу вешали. Он выдержал…
– Только не надо агитации, – сказал Иван. – Страсть не люблю такой прямолинейной агитации… И вообще, я подозреваю, что не ты мужа бросила, а он от тебя сбежал. Не вынес – и сбежал.
– Но ты же вынесешь, Ваня. Бурундук-птичка. Иван попил воды, сел на постели:
– Баба! Подай сапоги!
Анна кинулась к порогу, принесла сапоги, помогла обуться.
– Ванечка, стелиться перед тобой буду, ноги мыть и воду пить. Только иди разгружать баржу!
– Ох и врешь! – сказал Иван.
– Там по пятьдесят рублей в день можно заработать, – не слушая, ворковала Анна. – Два дня мешки потаскать, и нам на билеты хватит. А расчет сразу дают. День отработал:
– деньги получил.
– Да-а, – Иван подошел к умывальнику и стал мочить голову. – Я Пимену сказал, что ты в академии работаешь, а я при тебе. – Так оно и есть… Могла бы и поторговаться с Пименом, может, и уступил бы сотню рублей.
– В погребе не торгуются, Иван, – сказала Анна. – А потом, за эти книги я бы сама пошла разгружать баржи, лес бы валить пошла…
Работа на пристани шла день и ночь. Мужики, собранные с бору по сосенке из местных организаций, случайные проезжие, отпускники, приехавшие погостить к родне, пятнадцатисуточники и даже один журналист, оказавшийся в Еганове по долгу службы, выстроившись в длинные вереницы, шагали по трапам в трюмы и поднимались оттуда с белыми семидесятикилограммовыми мешками. Различить кого-либо в этой нескончаемой круговерти было невозможно: все были одинаково белые от муки и двигались одинаково механически – вверх, вниз, вверх, вниз… Если в вереницу попадал новичок, то круга три или четыре его можно было еще отличить среди прочих, но потом и он перекрашивался, втягивался и выполнял неписаный закон грузчиков – давать дорогу идущему с грузом. Узнать можно было только журналиста, который изредка и одиноко ворчал:
– Удивительный мир! В космос летаем, а хлеб все еще носим на плечах! – Или, наоборот, говорил возвышенно и красиво:
– А может быть, в этом есть великий смысл, что хлеб мы носим на руках, а? Может, и нужно ощутить его тяжесть, чтобы он был легок потом и желанен? И чтобы помнил всегда человек, что булки не на деревьях растут! Не потопаешь – не полопаешь!
Только учетчица, сидящая на пристани возле штабелей, однажды услышав фамилию грузчика, безошибочно узнавала его потом и ставила палочку в белой от муки тетради.
Иван успокаивался тем, что жизнь, транспорт и природа сделали для грузчика великое благо: с мешком на плечах спускаться по трапу, а не наоборот. Положил мешок и только двигай ногами. Он так долго думал над этим и так радовался, что поделился своими соображениями с журналистом.
– Никакого чуда нет, – трезво сказал журналист. – А если нас заставят загружать баржу?.. Ты, парень, маленько отупел. Получай расчет и иди отдыхать.
Иван так и сделал. Получил пятьдесят три рубля и, не отряхиваясь от муки, побрел в гостиницу. Было утро. С севера, из гнилого угла, как здесь считалось, волокло рваные тучи, ветер обдувал разгоряченное Иваново лицо, но не мог освежить его.
Анна сидела за столом и что-то писала.
– Работничек ты мой! – сказала она ласково. – Спаситель ты наш, устал, поди, притомился.
– Нет, – глухо сказал Иван. – Я свеж, бодр и румян, как булка из печи.
Анна подвела его к умывальнику, налила горячей воды.
– Ничего, Ванечка, кончились твои муки вместе с мукой, – проговорила она. – Денег хватит.
– Так всего пятьдесят три рубля, на один билет?
– Мойся и собирайся, ты поедешь один. – Анна наклонила его голову над тазом, взяла ковш. – Я тебе полью…
– А ты? – Он выпрямился.
– Я, Ваня, остаюсь. Вернее, возвращаюсь назад, в Макариху. Ты повезешь книги, – она снова нагнула его голову и вылила ковш воды. – Мойся, сохни и ешь. Я иду за билетом. Пароход сегодня…
Уехать Ивану с книгами спокойно не дали… Когда они с Анной уже сидели на пристани, вдруг появился Власов. Был он в новом костюме, штиблетах и рубахе с отложным воротничком, однако выглядел не празднично.
– Вы это… – начал он, озираясь. – Вы Леонтию-то не говорите, что я книги продал. Он мужик серьезный, убить может… Я ему скажу, что обокрали меня. Скажу, пришел – все разворочано, погреб открытый… Скажу, вместе с бочками украли. И бочки пожалею… А то он если не сам, так мужиков с чемоданами подговорит… Иван, ты как?
– Ладно, – сказал Иван. – Как моя баба скажет…
– Мы не скажем, – заверила Анна. – А ты про нас ни слова никому, понял? Мы у тебя не были.
– Ну, это железно! Я что, враг себе? – забожился Пимен. – Иван, ты попроси у бабы тройку. Я сбегаю – посошок разопьем, а?
– Хватит! – отрезала Анна. – В другой раз, Пимен Аверьяныч.
– Строга-а, – протянул Власов, – Ты, Иван, держись за нее, с такой бабой, как сыр в масле…
– Пусть она за меня держится, – сказал Иван. – Я и так, как сыр в масле…
Когда он ушел, Анна вдруг засмеялась:
– Нам ведь Леонтия благодарить надо! Мы ему по гроб обязаны!
– Чем же? – проворчал Иван, сидящий в полусне-полуяви. Ему, чуть закроешь глаза, виделся бесконечный трап и чудился груз на спине, давящий к земле.
– Ты только подумай, – сколько трудов он затратил, работая на науку! Поди, год собирал… Ты Аронову скажи там, пусть эти книги выставит в отдельные шкафы и табличку повесит: «Из собрания Леонтия-странника».
– Погоди, не смейся, – снова проворчал Иван. – Попадешься ты ему где-нибудь тут, встретит он тебя… Ты хоть у Глазырина пистолет попроси или милиционера для охраны.
– Гляди, Иван, – вдруг зашептала Анна и потрясла за плечо. – Кто это?
По деревянным ступеням к пристани спускались двое мужчин, одетых в костюмы, с галстуками; у очкастого в руке был портфель. Они шли уверенно, по-хозяйски и направлялись к ящикам, на которых сидели Иван с Анной.
– Вот ты и накликала, – прошептал Иван, озираясь в поисках чего-нибудь тяжелого: взгляд остановился на куске трубы, вбитом в землю. – Мужики с чемоданами, подручные Леонтия. По наши души идут, вернее, по книги…
Он порывисто вскочил и встал к трубе, незаметно попробовал вытащить. Труба подалась.
Анна сидела на ящике, сжав кулаки. Мужчины приблизились к ним, очкастый снял фуражку, утер платком лысеющую голову.
– Нам известно, – сказал он с расстановкой, – что ВЫ вывозите из нашего района древние книги. По какому праву, позвольте узнать?