Русские фамилии - Унбегаун Борис Генрихович

Любопытно привести пример аналогичного явления — превращения фамилии в прозвище — совсем из другой области, относящейся уже к нашему времени. Речь идет о школьных прозвищах, которые восходят, как правило, к соответствующим фамилиям. Так, попадая в школу, «Соколо́в» обычно становится «Со́колом», «Попов» именуется «Попо́м», «Киселёв» — «Киселём» и т. п.; этот процесс в точности противоположен процессу образования фамилий, поскольку в свое время прозвища Со́кол, Поп и т. п. преобразовывались в соответствующие фамилии (Соколо́в, Попо́в и т. п.). Существенно, что эти прозвища вновь выступают именно как индивидуальные, а не как родовые наименования, т. е. выступают на правах личного имени: прозвище Сокол относится именно к данному Соколову и т. п. В последнем случае, однако, превращение фамилии в прозвище не свидетельствует о понижении социального статуса: просто этот переход от официального наименования (фамилии) к более интимному индивидуальному наименованию.

Если представители низших социальных слоев стремились, как мы видели, образовать фамилии на ‑ов/‑ев и тем самым избавиться от прозвищ, то для представителей аристократических родов, у которых личные прозвища достаточно давно уже стали фамильными (родовыми), такое стремление, кажется, нехарактерно: здесь адъективные фамилии прозвищного типа (на ‑ой/‑ый/‑ий) могут свободно варьироваться с соответствующими формами на ‑ов/‑ев. Так, Л. Н. Толстой в «Войне и мире» называет Пьера то Безухий, то Безухов — эти формы свободно варьируются в тексте романа, никак друг другу не противопоставляясь[67]. Здесь нет исторической стилизации, т. е. подобные формы, по-видимому, еще могли восприниматься как вариантные. Такая же вариация наблюдается и в фамилии Долгорукий — Долгоруков. В XIX в. кн. П. В. Долгоруков, известный специалист по генеалогии, настаивает на том, что его фамилия должна писаться именно как Долгоруков, но не Долгорукий[68]. Кажется, что дело идет скорее о процессе унификации, чем об исторической достоверности той или иной формы[69].

Наряду с варьированием форм на ‑ов/‑ев и форм на ‑ой/‑ый/‑ий в дворянских фамилиях может наблюдаться и варьирование с соответствующими формами на ‑ово/‑ево. Так, известный историк и общественный деятель князь М. М. Щербатов (1733—1790) мог еще называться Щербатово[70]. По своему происхождению форма на ‑ово/‑ево представляет собой форму прилагательного в род. падеже; таким образом, форма Щербатово должна рассматриваться как промежуточная форма при переходе от формы Щербатой к форме Щербатов (Щербатой → Щербатово → Щербатов)[71]. Иначе говоря, подобно тому, как «Иван Петров сын Федорова» превращается в «Ивана Федорова», так и «Иван Петров сын Щербатово» превращается в «Ивана Щербатова»[72]. Нет ничего удивительного в том, что в дворянских фамилиях — которые оформились раньше других фамилий и отличаются относительно большей консервативностью — могла закрепляться именно такого рода промежуточная форма: Дурново́, Хитрово́, Сухово́, Недоброво́, Благово́, Плохово́ и т. п. (с ударением на последнем слоге). Вместе с тем, обращает на себя внимание то обстоятельство, что подобные фамилии сохраняются обычно в том случае, когда они образованы от прилагательного с отрицательной характеристикой[73]: можно предположить, что образованию таких фамилий способствовало стремление их носителей избавиться от ассоциации с соответствующими прилагательными (это же стремление могло обусловливать и изменение в месте ударения)[74]. Фамилии на ‑ово́/‑ево́ должны считаться, таким образом, специфически дворянскими.

Иного происхождения фамилии на ‑аго (Жива́го, Весела́го и т. п.). Нельзя считать, как это часто думают, что мы имеем здесь славянизированный вариант фамилий на ‑вов, т. е. что форма Жива́го восходит к Живо́во и т. п. Как показал Б. Унбегаун, эти фамилии восходят к прозвищам на ‑а́га/‑я́га типа Вереща́га[75]. Вместе с тем, именно такого рода осмысление помогло соответствующим прозвищам превратиться в фамилии без специального морфологического оформления.

В целом ряде случаев фамилии на ‑ов/‑ев обнаруживают колебания в акцентуации, причем противопоставление форм, различающихся по своему ударению, может иметь социолингвистический характер. Это объясняется тем, что в дворянской среде могут сохраняться более архаичные акцентные формы.

По своему происхождению фамилии на ‑ов/‑ев представляют собой притяжательные прилагательные: соответственно, их акцентуация и определялась первоначально теми закономерностями, которые определяют место ударения в притяжательных прилагательных. Так, прилагательные, образованные от имен с ударением на флексии, закономерно получают ударение на суффиксе ‑ов/‑ев; такое ударение принимали и соответствующие фамилии, ср. Хвосто́в (хвост, хвоста́), Бобро́в (бобёр, бобра́), Быко́в (бык, быка́), Шипо́в (шип, шипа́), Дьяко́в (дьяк, дьяка́) и т. п. В дальнейшем, однако, фамилии на ‑ов/‑ев полностью обосабливаются от притяжательных прилагательных и начинают жить самостоятельной акцентуационной жизнью: иначе говоря, они могут подчиняться особым акцентным закономерностям, которые и отличают их от соответствующих прилагательных. Так, в частности, для двусложных и трехсложных фамилий характерно передвижение ударения на первый слог: этот процесс распространяется на фамилии, но не затрагивает притяжательных прилагательных. В результате фамилии Шипо́в, Быко́в, Дьяко́в, Кусто́в, Пласто́в, Новико́в и т. п. начинают произноситься как Ши́пов, Бы́ков, Дья́ков, Ку́стов, Пла́стов, Но́виков[76]. Точно так же, например, фамилию Топоро́в часто произносят как То́поров, Чебышёв как Че́бышев[77], Живо́в как Жи́вов[78].

Поскольку у дворян фамилии обычно образованы непосредственно от притяжательных прилагательных, у них может сохраняться старое ударение (которое совпадает с ударением притяжательных прилагательных); сохранению такого ударения естественно способствует консерватизм дворянской среды, культивируемая здесь приверженность родовым традициям — соответственно, мы наблюдаем здесь формы Шипо́в, Быко́в, Новико́в, Жебелёв и т. п.[79] Иначе обстояло дело в тех слоях населения, где соответствующие формы осваивались в качестве уже готовых фамилий (которые никак не ассоциировались с притяжательными прилагательными); будучи обособлены от притяжательных прилагательных, эти фамилии переживают вполне самостоятельные акцентуационные процессы — соответственно, здесь распространяются такие формы, как Ши́пов, Бы́ков, Но́виков, Же́белев и т. п.[80]

В других случаях мы наблюдаем противоположный процесс, когда в фамилии на ‑ов ударение переходит на суффикс; в каких-то случаях это, безусловно, связано с вульгаризацией фамилии. Так, советский писатель С. В. Михалков — выходец из дворянской семьи Миха́лковых: фамилию Миха́лков он изменил на Михалко́в и это, видимо, объясняется стремлением к социальной мимикрии[81] — действительно, в фамилиях, произведенных от собственных имен с суффиксом ‑ко (Михалко, Василько и т. п.), ударение на ‑ков в принципе может восприниматься как просторечное, сниженное[82]. Другим (правда, менее понятным) случаем такого рода является изменение фамилии Ива́нов в Ивано́в. В. Пяст, описывая в своих мемуарах сцену обыска на квартире у поэта Вячеслава Иванова в 1905 г., вспоминает, что полицейский «называл хозяина упорно „Вячеслав Иванов“ — с ударением на последнем слоге. До сих пор никому в голову не приходило такое произношение, — продолжает Пяст. — Мне чудится в этом или нарочитое издевательство, — или же … признак того, что весь внутренний мир вот этих, полицейских, коренным образом разнился с тем миром, в котором вращались все прочие люди»[83]. Свидетельство В. Пяста — мемуариста, очень чуткого к языку и особенно к звучащей речи, — можно понять двояко: либо он вообще никогда ранее не слышал произношения Ивано́в, либо он не слышал, чтобы так называли Вячеслава Иванова; при этом он воспринимает подобное произношение как вульгарное и даже оскорбительное. В любом случае данное свидетельство представляет для нас непосредственный интерес[84].