О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

В очаге едва теплился огонь. По окружности жилища на безопасном расстоянии от очага были оборудованы спальные места: три деревянных топчана, а на них вместо одеял — ворохи шкур. Он забрал с ближайшего топчана две мягкие оленьи шкуры, которыми и накрыл покойников. „Кто они?! Кто?! Экстремальные туристы?! Ученые-этнографы?!

Секстанты?!“, — в отчаянии думал он о покойниках. Во втором вигваме сразу у входа он наткнулся на мешок, сшитый из заячьих шкур. В мешке кто-то был. Вытащив мешок наружу, он обнаружил, что этот кто-то — русоволосая девушка-подросток с европеоидными чертами лица. Судя по учащенному дыханию, она явно была больна, возможно — при смерти. Павлов потрогал ей лоб и убедился, что он очень-очень горячий.

„Температура под сорок, как при пневмонии или при тифе“, — пришел он к неутешительному выводу. Он вернулся во второй вигвам, полагая, что в нем может находиться еще кто-то из людей, но, осветив помещение факелом, никого не нашел. Этот вигвам, по-видимому, был предназначен для хозяйственно-бытовых нужд. В центре находился очаг, а вдоль стен располагались деревянные лавки, лари и бочонки. На лавках и под ними он заметил аккуратно сложенные мешки и тюки. Тут же он наткнулся на настоящий арсенал предметов вооружения: дротики с кремневыми наконечниками, стрелы с оперением и топоры с кремниевыми и металлическими лезвиями, похожие на индейские томагавки. Металл по виду напоминал бронзу. Выйдя наружу, он с удивлением увидел, как из первого вигвама, который он счел необитаемым, сладко потягиваясь, вылезают на четвереньках два чумазых и пузатых голеньких мальчика в возрасте 4–5 лет. „Где же они прятались?“— удивился он, укоряя себя за невнимательность. Мальчики были рыжеволосыми и курносыми, похожими друг на друга, как две капли воды. У него снова кольнуло сердце, и он воспринял это, как предупреждение о грозящей беде. Увидев его, малыши что-то радостно залепетали на незнакомом ему языке и, подбежав, схватили его за руки. Вслед за малышами из вигвама выбрались два щенка черно-белого с подпалом окраса. Скуля и повизгивая, они подбежали к Азору и стали выказывать ему свое нижайшее почтение. За спиной у Павлова прозвучал грустно-насмешливый голос народного артиста СССР Зиновия Ефимовича Герда:

— У рояля — то же, что было и раньше. Я сейчас заплачу…

— Издеваешься?! — тихо сказал Павлов со злобой, но дать волю своему чувству не посмел. Как-никак, он услышал голос человека, которого многие считал воплощением чести и достоинства, мудрости и остроумия.

— Ничуть, товарищ секретный сотрудник КГБ по кличке „Геолог“. И даже могу, как бывшему коллеге, чем-нибудь помочь, но в разумных пределах — с нотками заискивания в голосе обратился к нему бес.

— Готов вам поверить, — поморщившись, принял предложение Павлов, — на моем катере есть пила-ножовка, топор и лопата без черенка.

Сможете доставить их сюда? А то я боюсь оставить детей одних.

Медведь поблизости. Да и вообще тут глухомань таежная.

— Что верно, то верно, Глухомань такая, что не только вам, Дмитрий Василич, но и мне, старому бесу, не снилось. Так и хочется сказать: „В конце второй части возникает аллегро фуриозо барбаро — диковизжащий вопль домашнего существа“. А насчет ножовки, топора и лопаты не извольте беспокоиться. Телекинез проще телепортации, ответил на его просьбу бес и на мгновение предстал перед ним в образе старика в соломенной шляпе и долгополом сюртуке, из-под которого выглядывала рваная манишка. Павлов от неожиданности опешил, но потом сообразил, что нечистая сила, наверное, специально морочит ему голову, чтобы свести с ума или подтолкнуть к заключению договора, подписанного кровью. „Ничего у тебя не выйдет! Не на того напал!“, — убедил себя Павлов и обратился к малышам с просьбой найти одежду и одеться. Их языка он не знал, поэтому говорил по-русски. Малыши посмотрели на него с удивлением, но подчинились: вернулись в вигвам, вытащили откуда-то маленькие сапожки и одежду, похожую на детские комбинезоны, и, помогая друг другу, стали одеваться и обуваться. Не прошло и двух минут, как к его ногам упали пила-ножовка и лопата без черенка. Топор, просвистев над головой, вонзился лезвием в замшелый пень. Павлов одновременно удивился и испугался.

— Спасибо, Арнольд Борисович! — поблагодарил он беса, обнаружившего свое присутствие в виде колыхания воздуха, полагая, что, как не крути, придетсятаки обращаться к нему по имени и отчеству, а затем вежливо попросил его удалиться:

— Вас, наверное, заинтересовала здешняя флора и фауна? Если не затруднит, походите, посмотрите вокруг, поделитесь потом впечатлениями, а я делом займусь. Бес, прожужжав мухой в его левом ухе, тут же откликнулся невеселым старческим голосом Зиновия Ефимовича Герда:

— Конечно, конечно, Дмитрий Василич. Не буду мешать вам в совершении погребального обряда. „Дерзайте, маэстрочки, чтоб талантливо было, а я пойду немножко покурю“. Только прежде чем рыть могилку, дайте вашей сестричке ключевой водички. Ручей в 30 шагах направо от вас. Глиняный кувшин — прямо у вас под ногами, а я удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь… Тем временем малыши оделись и побежали к Азору, размахивая руками и радостно выкрикивая: „Селино канис Азоро! Гав-гав! Селино Азоро!“ Пёс завилял хвостом и громко залаял. Малыши в ответ грозно зарычали, и у них началась веселая свалка. Понаблюдав за ними какое-то время, Павлов удивленно пожал плечами, поднял с земли кувшин и бегло его осмотрел. Кувшин как кувшин. Из красной глины. С удобной ручкой и с сужающейся горловиной. С орнаментами в виде листьев клена. Емкость — примерно 2 литра. Он свистом подозвал к себе Азора, а когда тот к нему подбежал, потрепал по холке, нагнулся и негромко произнес только одно слово:

„Сторожить!“ Азор преданно посмотрел ему в глаза и гавкнул три раза, дескать, все понял, хозяин, исполняю. И вернулся к малышам, чтобы продолжить прерванную игру. Ручей, который протекал возле стойбища, был неглубокий, извилистый, с каменистым дном. Цепляясь за ветки ивы и ольшаника, Павлов спустился к воде, напился и наполнил кувшин водой. Вода была обычной, ключевой, как и положено, ледяной и вкусной. Мимо него проплыли две рыбины, потом еще и еще. Он опознал хариусов и в нем сразу проснулся азарт любителя рыбной ловли. И тут в трех шагах от себя он увидел большую собаку, похожую на овчарку, уткнувшуюся мордой в воду. Собака, очевидно, была мертва. На обратном пути, на краю поляны под кустом пушистого сероствольного орешника, он заметил вторую мертвую собаку, растерзанную так, что на ней не было живого места. И он подумал, что это, наверное, сделал бурый медведь, который бродил по стойбищу. От бывалых охотников он как-то слышал, что по весне взрослые медведи, выйдя из берлоги, становятся очень злыми и агрессивными. И причина их злости — не недостаток пищи и весенний авитаминоз, а запор в желудке. Когда Павлов вернулся на стойбище, то обнаружил, что девушка-туземка очнулась. Она лежала в спальном мешке из заячьих шкур с открытыми глазами и, с трудом шевеля сухими губами, что-то шептала. Он приподнял девушке голову и дал напиться ключевой воды.