Битва королей. Огонь эльфов - Бернхард Хеннен

На Ганде по-прежнему было красное платье, в котором она в ту судьбоносную ночь предстала перед Эмерелль. Оно было неподходящим для жизни в степи. Лутинка чувствовала на себе взгляды.

Черный кое-что порассказал ей о ее легенде. Он был в курсе. Ведь, как бы там ни было, он печатал книги и листовки, в которых Элийя расписывал историю, выходя за узкие границы правды. Она была героиней, без вести пропавшей в темницах эльфов. Несгибаемая и храбрая, она якобы даже под пытками ничего не сказала о деле красношапочников. Ганда безрадостно улыбнулась. С этими историями придется жить. Тронуть их — значит нарушить шаткую границу между правдой и ложью, на которой строился мир, воздвигнутый Элийей в его трудах.

— Я комендант Ключик! — крикнула Ганда воинам, сидевшим за арбалетами. — Я вернулась, чтобы занять свое место в стаде. Отведите меня к Элийе!

Две воительницы направили на нее арбалеты. Между платформами на спинах рогатых ящериц стали обмениваться сигналами. Раньше у Ганды был свой флажок, с изображением красного ключика на желтом фоне. Сегодня для нее выбрали флажок со значением чужая. Увидев это, лутинка почувствовала себя задетой сильнее, чем ожидала.

Наконец одна из воительниц — в красном тюрбане — подала Ганде знак двигаться вдоль фронта рогатых ящериц.

— Ты найдешь Элийю на Волкогрызе! — крикнула она.

Ганда презрительно засопела. Значит, они хотят проверить ее! Чужая не смогла бы узнать, к какой ящерице идти. Что это за битва, в которой ее племя стало таким подозрительным? В прежние времена незнакомцев не встречали настолько враждебно.

Рогатые ящерицы внимательно смотрели на Ганду своими большими глазами цвета морской волны. Некоторые щелкали зубами. Дым и шум битвы тревожили их. Из круга то и дело раздавалось испуганное мычание молодняка.

Лисьехвостая остановилась перед ящерицей с серо-зеленым клювом. Широкие желтые полосы, похожие на стилизованные солнечные лучи, украшали роговой ворот. Волкогрыз был стар еще тогда, когда Ганда родилась. Даже сейчас, посреди битвы, он стоял, источая величественное спокойствие.

Лутинка посмотрела ему в глаза и осторожно вытянула руку вперед, чтобы погладить мясистую губу, переходившую в роговой клюв.

— Что, волки по-прежнему боятся тебя, силач? — нежно спросила она. — Ты мне кажешься старым, как скала, и таким же сильным. Я помню, как играла с кузнечиками в тени между твоих ног. Ты меня еще помнишь?

Крупная ящерица склонила голову набок. Широкие ноздри затрепетали. Рептилия шумно втянула воздух. А потом наружу вылетел шершавый лиловый язык. Кожи Ганды словно коснулся грубый песок.

— Поднимайся! — раздался голос над ее головой.

На поручни бамбуковой платформы опирался молодой лутин. Он приветливо подмигнул пришедшей. Что-то в нем показалось Ганде знакомым. Даже для лутина молодой человек был одет довольно экстравагантно. Его брюки были вышиты золотыми цветами. Вместо пояса был широкий красный кушак, из-за которого торчали рукояти ножа и короткого меча. На кожаной куртке красовались красные галуны. Вокруг шеи лутин обмотал грязный белый шелковый шарф. Куртка была нараспашку, был отчетливо виден плоский живот. «Красивый парень», — мимоходом подумала Ганда. Она взобралась по лестнице, затем протиснулась под поручнями.

Воин прищелкнул языком.

— Хорошо выглядишь, тетя Ганда. Ты… — Его взгляд задержался на ее серебряной руке. — Ради всех альвов, что это такое?

Ганда не ответила.

— Тетя?

Лутин широко усмехнулся.

— Никодемус. Я был еще маленьким, когда эльфы утащили тебя, комендант. А теперь я вырос.

Ганда отступила на шаг, еще раз оглядела его от кончиков ушей до пят. Никогда она не узнала бы в этом самоуверенном молодом кобольде прежнего робкого мальчика. Теперь она понимала, почему он произвел такое впечатление на Рику, речную ведьму.

Лисьехвостый указал за плечо.

— Мой брат ждет тебя, комендант Ключик. — Никодемус поклонился и прошептал: — Будь осторожна. На него сегодня снова нашло. Он в ярости оттого, что тролли позволили так потрепать себя. Следи за словами. В такие дни никогда не знаешь, как он поведет себя.

— Спасибо, — коротко ответила Ганда. По крайней мере это не изменилось. Элийя и прежде частенько бывал подвержен приступам дурного настроения, а Никодемус, будучи ребенком, мог этого не замечать.

Внезапно молодой лутин обнял ее. Крепко прижал к себе. Ганда сунула острый лисий нос ему за воротник. От Никодемуса приятно пахло потом, лисьим мехом и ни с чем не сравнимым запахом рогатых ящериц. Лутинка с трудом сдержала слезы. Почти всю жизнь ее окружал этот запах. Она дома! Никакие эльфийские духи с этим не сравнятся.

— Иди, тетушка, — поторопил лутин. — Он не любит ждать.

Ганда высвободилась из объятий. Волкогрыз шевельнулся, и платформа слегка покачнулась. Лисьехвостой пришлось ухватиться за перила, чтобы удержать равновесие. Никодемусу в этом не было нужды. Он усмехнулся. Кто бы мог подумать, что из маленького шалопая получится такой видный лутин?

Обходя черную палатку, Ганда почувствовала себя заметно хуже. Раньше она хорошо понимала, как нужно воспринимать Элийю. Интересно, он сильно изменился?

Предводитель лутинов стоял, повернувшись к ней спиной. Он смотрел на широкое поле, на котором большая стая троллей ввязалась в ожесточенное сражение с боевыми колесницами эльфов. Элийя скрестил руки за спиной. Ганда почувствовала, что он знает, что она пришла. И наказывает ее молчанием.

На плечи Элийи был наброшен просторный красно-коричневый кожаный плащ. Из левого кармана торчала красная шапка. Вокруг шеи кобольда был повязан темно-красный шарф. Потрепанные синие брюки с широкими полосками по боковым швам были небрежно заправлены в сапоги. Была ли на нем рубашка, Ганда сказать не могла, пока он стоял к ней спиной.

Тролли выдержали сражение против колесниц. Осознав, что смять их не удастся, эльфы отступили.

— Масса торжествует над дерзостью эльфов, — наконец произнес Элийя. А затем обернулся.

Грудь его была покрыта бугристыми искусственными шрамами. Серебро блестело в шерсти на мордочке. Глаза холодно смотрели на лутинку сквозь стекла очков.

«Он постарел» — была первая мысль Ганды. И холод, которым он себя окружал, стал еще более жгучим.

— Да, моя грудь… Все мы вынуждены приносить жертвы. Среди наших союзников только тогда можно считаться настоящим мужчиной, если ты без причитаний можешь вынести такую экзекуцию. Они намазывают раны серой пастой. Говорят, будто бы туда предварительно мочатся их шаманки. Но это лишь один из множества ингредиентов. Раны плохо заживают, остаются жуткие шрамы. У наших союзников весьма своеобразное представление о красоте. Такова дена… — Элийя увидел ее руку. — И как тебе жилось в темнице?