Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума - Борис Николаевич Чичерин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я решился, как только станут собираться гласные, созвать их на частное совещание по этому делу Это я учинял всегда в библиотечной зале находившегося наверху музея в доме князя Голицына. Собрание было многочисленное, и прения весьма оживленные. Нападки на Корфа за антирелигиозное направление легко было устранить выдержками из его сочинений. С некоторым опасением смотрели на его кандидатуру попечители и попечительницы городских школ, которые ревниво оберегали свою самостоятельность и боялись, что он будет на нее посягать. Но я представил им, что Корф будет давать только советы, а собственною властью, без попечителей и Управы, ничего не может ввести. Сильно поддерживали его прогрессисты, с Кошелевым во главе; за него стоял также Алексеев, а равно и весь третий разряд гласных. Но старые благочестивые купцы были не совсем довольны. Аксенов даже не приехал в собрание, что было плохим знаком. Однако значительное большинство высказалось за кандидатуру Корфа. Он и по запискам из всех предложенных кандидатов получил наибольшее число голосов, вследствие чего я написал ему пригласительное письмо. В это время подъехал и Дмитрий Самарин, который был против него предубежден; но когда я дал ему прочесть сочинения Корфа, он с ним примирился и обещал свою поддержку.
Вскоре явился и сам Корф. Я познакомил его со всеми и ввел его в собрание гласных. Вообще он произвел хорошее впечатление. Дело, казалось, шло на лад, как вдруг все разом перевернулось. Именно в ту минуту, когда требовалась крайняя осторожность, наивный барон напечатал в одном из петербургских журналов, кажется в «Голосе», статью, наполненную восторженными похвалами новой французской народной школе. Начитавшись в «Journal Pedagogique» о тех громадных издержках, которые делаются во Франции для народного образования, и забывши о вызванном специальными политическими условиями чисто светском характере школы, идущем совершенно в разрез с потребностями России, забывши и о разных антирелигиозных демонстрациях, которые всего более производили впечатление на русскую публику, он указывал на Францию, как на образец, которому надобно следовать, и возвещал, что отныне там, а не в Германии, нам приходится учиться. Нельзя было скомпрометировать себя более неловким образом. Это значило прямо отнять у себя всякую почву.
Я ничего не знал об этой статье. Однажды, вернувшись домой, я нашел ее у себя на столе, с запиской Дмитрия Самарина. «Нельзя было оказать себе более медвежью услугу, – писал он, – как выступив теперь с статьею, которая баллотировке лица на довольно второстепенную должность придает политическую окраску, между тем как именно эту окраску следовало стараться с нее снять. Эта статья имеет характер задорный: выступать перед публикой с такою статьей, в то время, как он более или менее келейно старается установить взгляд на себя, благоприятный для его баллотировки, по моему мнению, не совсем честно; либо, наконец, он уж очень тупоумен».
Прочитавши статью и зная настроение московского общества, я тотчас понял, что о кандидатуре Корфа не может быть более речи. Он был бы забаллотирован огромным большинством. Я прямо сказал это Самарину. Действительно, за него еще усерднее продолжали стоять одни радикалы, которые увидели в нем союзника, но масса, от которой зависел исход, от него отшатнулась.
Положение было неприятное. Приходилось отказываться от кандидатуры, которую я сам выставил. Я поехал к Корфу, откровенно изложил ему все обстоятельства дела и советовал взять свою кандидатуру назад в виду тех пререканий, которые она возбуждает в московском городском обществе. Повод был благовидный и совершенно достаточный. К сожалению, он этому совету не последовал. Кошелев с компанией сбили его с толку. Я получил от него письмо, в котором он объяснял, что ему несравненно легче перенести забаллотирование, нежели отказаться от баллотировки. «Последнее, – писал он, – значило бы признать себя виновным в чем-то предосудительном, лишающем меня права, в моих собственных глазах, баллотироваться; или же проявить отсутствие гражданского мужества, которое между тем, руководило до сих пор всею моею жизнью». Он уверял даже, что его отступление могло бы бросить тень на мою деятельность в отношении к его кандидатуре, между тем как именно его настойчивость ставила меня в неловкое положение, а отступление, по моему же совету, в виду возбужденных раздоров, не компрометировало никого. Обсудив дело с Щербатовым и Самариным, я созвал к себе новое, еще более многолюдное, собрание гласных. Я открыл его пространною речью, в которой выставил все заслуги барона Корфа, привел цитаты из его сочинений, доказывающие вполне правильный и консервативный его образ мыслей в педагогическом деле, а затем высказал, почему я после напечатанной им статьи не могу долее поддерживать его кандидатуру, вызывающую недоумение в самых искренних людях и вселяющую раздор в Московское городское общество. После меня Дмитрий Самарин изложил свои колебания, намерение поддерживать кандидатуру Корфа по прочтении его сочинений и затем перемену мнения после статьи в «Голосе». В том же смысле говорил и старик Горбов, который принимал живое участие в учебном деле. В результате мне поручено было просить барона Корфа от имени гласных снять свою кандидатуру. Это я исполнил следующим письмом:
«Милостивый государь, Николай Александрович, собрание гласных, бывшее у меня вчера, признало нежелательным выставление кандидатуры, имеющей такую возбуждающую недоумение окраску, какую получила Ваша в настоящее время; но с другой стороны, вполне ценя ваши заслуги по делу народного образования и не желая подвергать вас шансам баллотировки, оно поручило мне просить Вас снять свою кандидатуру, в виду того разлада, который он вносит в Московское городское общество.
Исполняя это поручение, не могу не выразить вам искреннего сожаления по поводу оборота, который приняло это дело. Прошу вас вместе с тем быть уверенным в глубочайшем моем уважении и преданности».
Я нарочно сделал это сообщение письменно, чтобы дать ему возможность отвечать не с глазу на глаз, а перед лицом публики. Я сам повез ему письмо и предложил напечатать его вместе с ответом. Он согласился. Ответа я не сохранил в своих бумагах, но он был напечатан во всех газетах. Аксаков находил, что Корф придавал себе эффектную роль, и что
