Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума - Борис Николаевич Чичерин

года переписи, а на это также требовалось немалое время. Я хотел приняться за это дело и уговорил даже Кознова, который из членов Управы был наиболее сведущ по финансовой части, взять на себя руководство работами; но я вышел прежде, нежели мог исполнить свое намерение. Затем последовала перемена во взглядах правительства: вместо того, чтобы предоставить квартирный налог городам, как было установлено Городовым положением, оно обратило его в пользу государства, лишая через это города значительного дохода. Щепкин упрекал городское управление за то, что оно упустило благоприятное время; но кто может предугадывать законы перемены ветра? Москве не одной пришлось пострадать. Оставались промышленные налоги. Бедность столицы наглядно выражалась в том, что эти разнообразные, но вообще весьма невысокие сборы в последние годы постоянно уменьшались, исключая теплового сбора, который шел возрастая, вследствие превращения холодных помещений в теплые. Но этот налог, совершенно неуравнительный, представлял полнейшее финансовое безобразие, вследствие чего он давно уже был предназначен к уничтожению. Предполагалось заменить его налогом на промышленные и торговые заведения. Проект нового налога еще до меня был представлен правительству; но теперь он вернулся в Думу и надобно было обсудить его вновь. Самый существенный вопрос заключался в том, какой процент обложения предоставлено будет взимать городу. В первоначальном проекте Дума, применяясь к существующему тепловому сбору, который требовалось заменить, останавливалась на трех процентах с предполагаемого чистого дохода; но с тех пор тепловой сбор возрос и сумма его не могла покрыться этою цифрою. Я представил собранию, что во всяком городском налоге желательно иметь некоторый простор, ибо, если он взимается в крайнем пределе обложения, то плательщики и их представители перестают быть заинтересованными в расходах: они готовы идти на всякую издержку, ибо знают, что с них ничего больше не возьмут. Поэтому я предлагал назначить высший размер в семь процентов. Однако Дума на это не пошла и ограничилась пятью. Правительство же дало только три. При таких произвольных ограничениях, какая есть возможность вести правильное хозяйство!

Следующую смету я представил уже без дефицита, по крайней мере в обыкновенных расходах. Последние предположены были в сумме 4 985 000, а так как обыкновенные доходы исчислены были в сумме 5 044 000, то оказывался остаток в 59 000 рублей. Но затем было на 320 000 экстраординарных расходов, в том числе 200 000 рублей на коронацию. Эта сумма должна была покрываться займом из Государственного банка в виде специального текущего счета. Последнее, однако, пришлось изменить, после того как министр финансов нашел возможным рассрочить нам уплату займа и не было уже надобности особенно торопиться выпуском облигаций. При обсуждении сметы, из экстраординарных расходов выкинуты были 70 000 рублей на постройку новых бараков; этот расход был отложен до заключения долгосрочного займа. Затем на покрытие издержек по коронации положено было, несмотря на сильное сопротивление многих гласных, взять десятый процент с недвижимых имуществ. И все-таки совокупная смета обыкновенных и чрезвычайных расходов заключена была с дефицитом в 248 000, которые отнесены на остаточный капитал. В действительности эта цифра должна была сократиться вследствие сбережений на ремонте зданий. Как уже замечено выше, городу выгодно было выставлять себя в дефиците. Это было единственное средство отклонять от себя все новые и новые тяжести, возлагаемые на него правительством. Еще Щербатов, во время своего управления, держался этого правила. Значительные пожертвования Москвы в Болгарскую войну внушили мысль о громадных ее богатствах, вследствие чего на нее взвалили непосильное бремя. Теперь надлежало снова приняться за осторожность.

Недостаточно было привести в порядок смету; надо было завести отчетность. Трудно поверить, что едва ли не с 1873 года Управа не представляла никаких отчетов, кроме чисто бухгалтерских сведений о движении сумм, и ни разу со стороны Думы не была произведена ревизия. Мне, привыкшему к земским порядкам, это казалось совершенно несообразным. Я потребовал, чтобы непременно был представлен полный отчет за первый год моего управления. Мне возразили, что это невозможно.

Надобно было, прежде всего, иметь твердую точку исхода, а ее нельзя было получить без отчетов за все предыдущие годы. Тогда я решился взвалить на канцелярию громадную работу: составить отчеты за весь предшествующий период, отправляясь от последнего полного отчета. Это и было исполнено. Сметой я руководил сам: надзор же за составлением отчетов я поручил Ушакову, указав только, чего я хочу, и изредка подгоняя работу. В апреле 1883 года я имел удовольствие положить на столе перед Думой целую кипу фолиантов и просить ее выбрать ревизионную комиссию. Комиссия была выбрана: но результатов ее работы я не дождался, ибо вышел в том же году.

Все это представляло, однако, лишь формальную сторону управления. Существенную или жизненную сторону составляло хозяйство. В это время стояли на очереди два из самых крупных хозяйственных вопросов: водоснабжение и канализация. О них уже много лет шли толки, и предшествующая управа, по-видимому, подготовила дело для окончательного решения.

Недостаток воды в Москве был давно вопиющим злом. Мытищинской воды было мало; искали других источников. При Третьякове приглашен известный немецкий инженер Зальбах, по указаниям которого были произведены геологические изыскания посредством буровых скважин в различных местностях Московской котловины. На основании этих исследований, Зальбах пришел к заключению, что в Мытищах можно получить от семи до десяти миллионов ведер. На первый раз он составил проект водопровода на 3 600000 ведер, который мог быть расширен впоследствии. В таком виде я застал это дело. Познакомившись с ним и перетолковав с специалистами, я пришел к убеждению, что заключения Зальбаха недостаточно основательны и что браться за такое крупное предприятие без надлежащей проверки было бы опрометчиво. Чтобы стать в этом отношении на совершенно твердую почву, я послал все изыскания и проект Зальбаха в Русское техническое общество, председателем которого был мой хороший приятель, Петр Аркадьевич Кочубей. Рассмотревши это дело, отделение Общества, под председательством известного инженера, барона Дельвига, который сам перестраивал Мытищинский водопровод, пришло к заключению, что цифры Зальбаха совершенно гадательны, и что в Мытищах можно положительно рассчитывать не более как на один или два миллиона ведер. Нам советовали на первый раз устроить сборные колодцы и произвести пробную откачку. Барон Дельвиг при личном свидании очень на этом настаивал, а геолог Гельмерсен советовал обратить внимание на артезианские колодцы, которые непременно должны удасться в Москве.

Меня вместе с тем спрашивали, не соглашусь ли я построить водопровод концессионным способом. Я лично весьма к этому склонялся и полагал, что городу во всяком случае полезно иметь предложение компаний, что открывало возможность выбора, а потому я поощрял все таковые