Набат - Александр Гера

«Пармен! — чуть не вскрикнул он, но сдержался. «Ауди» стала обходить автобус. — Куда это он? — пытался вычислить маршрут монаха Судских. Понятно одно, едет на поиск мальчугана. — Один? Как же так?.. — И опять навалилось щемящее чувство, бередившее его с ночи. — Вообще-то встретить монаха в дороге не к добру…»

Луцевич по-своему воспринял изменившееся лицо Судских:

— Успокойся, Игорь, с Лаймы бери пример. Мы успеем. Если поражение кожи достигнет двух третей, тогда кранты. А на это уйдет двое суток минимум. А мы максимум через четырнадцать часов будем на Камчатке ь выкупаем тебя в молоке и трех водах. Разом помолодеешь.

— А девять часов отставания от Москвы учел? Сутки долой, — меланхолично заметил Судских. Говорить ему совсем нехотелось.

— Учел, учел, — заверил Луцевич весело. По географии пятерка была. Успеем, время просчитано. А в чудо верить надо.

«А мне монах встретился», — с грустной усмешкой подумал Судских: патруль на мотоциклах велел им остановиться.

— Спецпропуск не видят! — возмутился Луцевич.

— Видят, — откликнулся водитель. — Только это, Олег Викентьевич, не ГАИ, казакам меж царем и пролетарием разницы нет.

Пришлось подчиниться. Луцевич на правах старшего взялся качать права патрульным, кивая на спецпропуск на лобовом стекле.

— Да охолонь ты, Олег Викентьевич, — угомонил его старший. — О тебе и печемся по личному распоряжению Гречаного. Синюю полоску наклеим — и двигай дальше. И тебя знаем, и о тебе знаем.

— Зачем мне эта полоска? — кипятился Луцевич, вкусивший уже прелестей беспрепятственных передвижений. — Я без нее проеду!

— Велено. Погромы в стране начались, везде бандиты голову подняли, под видом патрулей останавливают, а с синей полосой тебя никто не имеет права остановить. Валяй по осевой.

Едва Луцевич уселся, водитель дал полный газ и рванул вперед с дальним светом под вой сирены. Их пропускали. В последние годы с такой помпой мчались только на пожар. Остальных казаки нещадно карали, если не получали оповещения.

— Что там? — полюбопытствовал Судских, сжал руку Лаймы.

— Погромы, говорят, мерзавцы активизировались.

«Видать, по старинному сценарию», — отметил Судских про себя.

Лайма держалась отлично, как и обещала. Муки ожидания сплавились в ней с твердой решимостью быть с мужем, что бы ни сулила судьба.

«За что ты меня такого старого выбрала?» — спросил он как-то.

«Я не выбирала тебя, я ждала. Георгий разложил мне однажды таро и нагадал: «Твой суженый любим Всевышним. Ты узнаешь его сразу. Он твой навсегда».

Опять они обгоняли рейсовый автобус, ушедший вперед за время их вынужденной остановки.

«Не увижу Пармена, он справа сидит», — с неожиданной печалью подумал Судских. И удивился радостно, увидев Пармена в заднем окне автобуса. Пармен поднял руку в ведическом приветствии.

«Знает путь!» — подумал Судских. Тоска оставила его сердце.

— Кого ты там высматриваешь? — спросила тихо Лайма.

— Загадал. Повезет тому пассажиру в автобусе — и нам повезет.

Лайма прижалась к нему понимающе. Как будто и ей полегчало.

«Ауди», почти не снижая скорости, въехала в ворота с поднятым шлагбаумом, помчалась прямо к стоянке самолета Гречаного, который безраздельно принадлежал теперь Луцевичу. В ранних зимних сумерках резко вспыхивали проблесковые огни, гудела турбина на прогреве. «Ауди» лихо подлетела к самому трапу, и водитель сказал:

— Готово, Олег Викентьевич. Мне с вами?

Вопреки устоявшейся привычке зря не утруждать людей что-то подтолкнуло Луцевича нарушить заповедь:

— Давай. За медбрата будешь.

Почему бы нет? Дорога дальняя, помощники нужны…

Дмитрий нравился ему. Симпатичный парень, расторопный, умеющий улаживать проблемы житейского плана. При всем при том, что он исполнял роль охранника, к чему Луцевич никак не мог привыкнуть. «Кому нужен врач?» недоумевал он, привыкший разъезжать без охраны.

Откатив машину с рулежки, Дмитрий нагнал пассажиров у трапа. Кожаную куртку запахнул плотнее, чтобы не смущать стюардессу видом оружия. Кобуру пистолета он носил на поясе спереди, явно подражая кому-то из киношных персонажей. Молодость где-то и проклюнется.

— Почему четверо? — недоуменно спросила стюардесса, чем вывела из себя Луцевича. «Это что за вопросики?»

— Здесь распоряжаюсь я, — холодно ответил он и, не обращая внимания на стюардессу, первым вошел в салон.

Стюардесса пожала плечами, закрыла дверь и по телефону сообщила в пилотскую кабину:

— Все на борту, можно взлетать.

Опять готов был возмутиться Луцевич. Сдержался: стюардесса из новеньких и явно перестраховывается. Обычно его встречал у трапа командир и провожал в салон. Возможно, он сам накрутил обстановку, а экипаж решил неукоснительно соблюдать инструкции.

Пассажиры рассаживались в просторном правительственном салоне. Самолет пробежал рулежку, притормозил на взлетной полосе и, качнувшись, резво устремился вперед. В иллюминаторе убегали назад сигнальные огни, быстрее и быстрее спешившие пожелать им доброго пути, толчок — и самолет оторвался от земли.

— Поехали, — подмигнул Луцевич Лайме и Судских. — Наберем высоту и перекусим. И по стопке найдется, чтобы голова не качалась.

Лайма поблагодарила его улыбкой без слов за неунывае-мый нрав.

— Пойду руки помою, — склонился к Луцевичу водитель.

— Иди в кормовой, хоть душ принимай до самого ужина, — явно хвастался Луцевич: старался он в первую очередь для Судских.

Стеснительный Дима в душ не захотел. Чем-то погромыхивала в своем закутке стюардесса, и ему было неловко сталкиваться с ней по пустякам, проходя мимо. Он прошел в туалет у пилотской кабины. Старался он прежде всего для Луцевича своей незаметностью.

В туалете он первым делом вынул пистолет из кобуры, переложил его во внутренний карман пиджака, а кобуру сунул в карман куртки. Вымыл руки, лицо, причесался и вышел в тамбур…

Какая-то перебранка слышалась из-за ширмы, и Дмитрий посчитал лишним появляться в такой момент, лишь выглянул в салон через щелочку. И чуть не присвистнул: в салоне хозяйничали трое незнакомцев, агрессивно настроенных, со спецназовскими скорострелками в руках. Четвертый склонился над Луцевичем и принуждал его молчать.

«Вот они, голубчики!» — смекнул он и попятился в туалет. И вовремя: ручка пилотской кабины пошла вниз, дверь отворилась. Кто выходил, Дмитрий засек в последний момент. Он узнал этого седоватого человека, служил в былые времена под его началом: «Лемтюгов! Сучий прохвост…»

Он заперся и стал обдумывать ситуацию.

«Перебранка с участием Лемтюгова — секунд тридцать, потом с минуту — принятие условий, затем стюардесса продаст меня — десять секунд, и ненужный финал».

Всего пять секунд Дмитрий потратил на проработку своего сценария, затем вышел, убедился, что дверь в пилотскую кабину открыта, и вскочил туда. Секунда — на ориентировку и, опережая крупного громилу с игрушечным «узи» в ручище, выстрелил ему в голову и запер дверь. Как ни в чем не бывало обратился к пилотам:

— Куда летим?

Командир узнал его сразу по прежним встречам и с облегчением выдохнул.

— Дима! Ты понял, да? Лемтюгов с бандой, думали, охрана… — наконец он ответил толково: — Лемтюгов приказал лететь в Китай. Нашу стюардессу заперли в кормовом отсеке. Бандитов шестеро.

— Понял, — быстро переварил сообщение Дмитрий. Из отпущенных секунд осталось не более тридцати. — Под любым предлогом заманите сюда Лемтюгова. Быстро! Сами на Камчатку рулите.

Командир среагировал. По внутренней связи проскорого-ворил:

— Пал Григорич, охранник не разрешает выполнить разворот, нас могут засечь радары военных, машину посадят без разговоров!

Изготовившись в проходе у двери, Дмитрий показал командиру большой палец: то, что надо.

Еще двадцать секунд ожидания.

Лемтюгов появился в пилотской кабине стремительно. Из-за спины маячил верзила. С силой втянув Лемтюгова в кабину, Дмитрий пальнул в боевика и захлопнул дверь на защелку. Лемтюгов от резкого нажима по инерции свалился на пульт управления двигателями между креслами. Что-то случилось с рычагами, самолет взвыл натужно, второй пилот бросил штурвал и обеими руками отпихнул Лемтюгова прямо в объятия Дмитрия, а командир выровнил самолет, успокоил двигатели.

— Стоять, зараза!

Ошалевший от смены ситуаций, Лемтюгов позволил себя обыскать. Его мощный «супер-астра» перекочевал к Дмитрию.

— Прикажи своим сдать оружие, дать связать и не рыпаться, — диктовал он, жестко воткнув дуло пистолета в горло Лемтюгова.

— Они не подчинятся, — прохрипел Лемтюгов. — Я уже никто им!

— Быстро вождей сдают, — обдумывал Дмитрий дальнейшие действия. — Тогда я прикроюсь тобой и выйду, раз ты уже ничего не стоишь».