Последние ворота Тьмы - Алексей Ефимов

— Почему Сс`нг`г`хаа не захватил нас ещё тогда, в первый раз — когда смотрел на нас во сне? — спросил он.

— Слияние душ — сложный процесс, Лэйми. Выбор и узнавание — только первый этап. Нужна ещё подготовка. Довольно длительная. Такие вещи никогда не делаются просто… к нашему счастью.

Какое-то время Охэйо молчал.

— Мне вдруг пришло в голову… Бог всемогущ… но что, если его противник ТОЖЕ всемогущ? Тогда мы получаем наблюдаемый нуль. Мне это кажется вполне логичным. В природе все силы компенсируются. Если бы, скажем, положительные и отрицательные электрические заряды были асимметричны, Вселенная бы просто взорвалась. Только… на любом нулевом уровне есть колебания. Насколько велико может быть отклонение? Сколько времени может пройти внутри него? Мне кажется, что Мааналэйса стала именно таким отклонением. Впрочем, мы любим возлагать вину на кого угодно, но только не на себя… Никаких доказательств, что есть… нечто, сознательно порождающее зло, у меня нет, и само его существование мне тоже кажется нелогичным. Перенос наших наивных представлений на структуру Всёленной мне кажется глупым. Тогда всё становится гораздо интереснее, правда, Лэйми? Над нами слишком много этажей. Расы, сверхрасы, пласты измененной ими Реальности… как понять — есть там, на самом верху, что-то, или нет? Может быть, здесь мы это узнаем. Должны узнать. Мне кажется, всю свою жизнь мы шли именно к этому месту. Когда мне было лет шесть, оно представало мне во снах — ещё в самом начале. Здесь конец пути.

Лэйми очень хотелось ответить, но он промолчал. Его снова охватил страх.

Потом, много времени спустя, страх сменился скукой.

Когда это случилось, он праздно сидел в своей каюте. Трапециевидной формы комнатка, шириной не более двух метров, вмещала только подвешанный на эластичных лентах гамак, на котором он и растянулся, качаясь и бездумно отталкиваясь от стены босой ногой. Против двери было единственное узкое окно — точнее, экран, полный звездной пыли.

До их цели — Аннит назвал её Средоточием, Харой — было ещё больше недели полета. Его нельзя было назвать трудным, скорее напротив — делать на борту корабля было совершенно нечего. Ему, по крайней мере.

Охэйо почти всё время проводил в рубке — спал там и даже ел. Он возился со своим ноутбуком, просматривая архивы и сравнивая их с тем, что хранила память компьютера корабля. Унвин, как правило, крутился вокруг. Его любопытство, очевидно, забавляло Охэйо. Хотя юноша был невыносим со своими бесконечными вопросами, Анниту явно понравилось его учить.

Маахис лишь изредка присоединялся к брату. Так как все остальные отсеки были заняты, он жил в самой верхней камере. Охэйо охотно закрыл бы его там, но внутренние люки в корабле не запирались. Поэтому он просто расплавил все автоматы, а батереи для лазеров разрядил; зарядное устройство управлялось компьютером, контроль над которым он никому не доверял — разве что Лэйми, когда вынужден был-таки покидать рубку — по нужде или по другим причинам.

Унвин и Сарини были почти неразлучны — если они не вертелись возле Охэйо, то болтали друг с другом; в своих каютах они лишь отдыхали. Маахис, как и сам Лэйми, большую часть времени бездельничал. Сейчас и он, и все остальные должны были спать.

Лэйми вздрогнул, когда щелкнула и открылась дверь — она-то как раз запиралась изнутри, но замком он никогда не пользовался. Сарини вошла босиком, в одной юбочке из стальных бус — так, как обычно ходили девушки леров. Охэйо не одобрял такой моды и при нем она одевалась более скромно — в темный халат, оставшийся от Маахиса, который категорически отказывался его носить. Запасной одежды на борту корабля не было и Охэйо пришлось выбирать, чья нагота больше его раздражает.

Лэйми вскочил. На нем самом были лишь шорты. Он вовсе не стыдился себя, но, оказавшись наедине с Сарини в тесной комнатке, почувствовал себя очень неловко.

— Что ты здесь делаешь? — недружелюбно спросил он.

— Разве не ясно? — Сарини пожала обнаженными плечами. — Сейчас ночь. Время любви.

— Но Унвин…

— Он только мальчик, Лэйми. А ты — мужчина. Сколько тебе лет?

Лэйми открыл было рот… но ничего не сказал. Хотя он родился двести пять лет назад, Зеркало Хониара сделало его тело неизменным — с тех пор, как он перестал расти. Вообще-то, он сам не чувствовал себя двухсотлетним — под Зеркалом не было ни дней, ни лет, ни зим. Одно «сейчас». Время там как бы сливалось, и отдельные его отрезки так походили друг на друга, что их было трудно отличить. Иногда ему казалось, что наяву прошло всего несколько лет — зато во снах прошли тысячи. Это, наверное, было ближе к истине — ведь вне Зеркала и в самом деле прошла тысяча лет. Оно не замедляло времени — только скорость физических процессов — и здесь, снаружи, Лэйми понял, что замедление не было равномерным. Оно касалось различных вещей в разной степени. Во всяком случае, там он думал гораздо быстрее, чем двигалось его тело. А здесь он словно поглупел. Охэйо тоже — поначалу.

— Я думаю, тебе лет двадцать, — сказала Сарини. — Но ты много повидал. Я права?

— Ну в общем… да.

— Кем ты был?

Лэйми вновь открыл рот… и вновь промолчал. В самом деле — кем? Мечтателем? Читателем? Сочинителем странных историй, которые он даже не придумывал, потому что видел их во сне? Ни одно из этих занятий не казалось ему достойным упоминания. Наверное, он что-нибудь придумал бы, но звезды в окне сменило лицо Охэйо.

— Что ты здесь делаешь, Сарини? — вежливо спросил он. — Я понимаю, всем хочется разнообразия, но чем Унвин заслужил такое вот отношение? Скажи мне.

Девушка пискнула и исчезла за дверью. Лэйми судорожно вздохнул.

— Унвин спит в рубке. Если ты пообещаешь мне не потакать впредь её глупостям, я не стану ему говорить.

— Я обещаю, но она сама…

— Лэйми, я не имею ничего против парной гимнастики — пока она не задевает чужих чувств. Он искренне любит её.

— Но ты подглядывал за мной!

— Здесь, в каждом помещении, есть телекамеры. Глупо было бы не пользоваться ими… Впрочем, если поблизости от меня происходит что-то интересное, я чувствую это и так.

Лэйми опустил голову. Ему хотелось забраться куда-нибудь под пол.

— Друг мой, ты обещаешь вести себя прилично?

— Да. Разумеется! — Лэйми понимал, что в обещании уже не было смысла: теперь он не сможет смотреть на Сарини без стыда.