Голубой Марс - Ким Робинсон

– Любопытно, – растягивая слова, проговорила Майя, отчего Мишель и обрадовался, и насторожился одновременно.

Русло Гранд-канала было вырыто с помощью воздушных линз, которые собирали солнечный свет, поступавший от солетты. Линзы летали очень высоко в атмосфере, выше тепловых облаков газов, которые выбрасывались тающими и испаряющимися породами, – летали ровными рядами и выжигали на земле следы, не имеющие ничего общего с существующими топографическими деталями. Майя смутно припомнила, как смотрела видео, как это происходило, но его снимали с большого расстояния, поэтому реальный размер канала оказался для нее неожиданностью. Их длинный и низкий корабль вошел в первый шлюз, слегка поднялся на воде, вышел из открытых ворот – и они очутились внутри, в рябящемся от ветра водоеме в два километра шириной, который тянулся ровной линией строго на юго-запад к морю Эллады на две тысячи километров. Огромное множество больших и малых судов сновали в обоих направлениях. Они держались правой стороны, причем более медленные, следуя стандартному морскому правилу, шли ближе к берегу. Почти все судна были моторными, хотя на многих стояли мачты в шхунном вооружении, а некоторые из самых малых лодок шли под треугольными парусами без двигателей – Мишель, указав на них, назвал их «дау». Вероятно, дизайн был придуман арабами.

Где-то впереди шел агитационный корабль Джеки. Майя старалась об этом не думать, сосредоточившись на самом канале и переводя взгляд с одного берега на другой. Смотря на них, становилось заметно, что канал не был вырыт, а образовался испарением породы: температура под концентрированным светом воздушных линз достигала пяти тысяч градусов Кельвина, и камень попросту расщеплялся на атомы и выстреливал в воздух. После охлаждения некоторые материалы падали обратно на берега и в сам канал, заливая его, как будто лавой. Таким образом, у канала образовалось плоское дно и берега в сто метров высотой. Ширина его составляла не менее километра – закругленные черные шлаковые валы, почти лишенные растительности и примерно такие же голые и черные, как в то время, когда они охладились, сорок М-лет назад, – только изредка в засыпанных песком трещинах процветала зелень. Вода у берегов тоже была черной, чуть темнее неба, что явно говорило о темном дне канала. И повсюду – вьющиеся зеленые полосы.

Обсидиановые берега, прямой разрез между ними, заполненный темной водой; суда всех размеров, но в основном длинных и узких форм, чтобы свободнее было проходить через шлюзы; прибрежные города через каждые несколько часов, врезанные в откосы и поднимающиеся на высоту валов. Большинству этих городов названия достались от классических каналов по картам Лоуэлла и Антониади, которые, в свою очередь, были взяты опьяненными своими идеями астрономами у каналов и рек античности. Первые пройденные ими города находились почти на самом экваторе, ограниченные пальмовыми рощами, затем последовали деревянные доки с суетливыми береговыми районами и приятными жилыми комплексами с террасами, а за ними – скопление городов на береговом валу. Линзы, вырезая прямую линию, конечно, устроили канал, который поднимался вверх по Великому Уступу на высокую Гесперийскую равнину, то есть на четырехкилометровую высоту, и поэтому через каждые несколько километров путь по нему преграждали шлюзы. Как и все современные дамбы, они представляли собой прозрачные стены, которые казались тонкими, будто целлофановые, но при этом были в несколько раз крепче, чем было необходимо для сдерживания воды, – по крайней мере, так говорили люди. Майе эта прозрачность не нравилась, она считала такие дамбы проявлением капризного высокомерия, за которое однажды обязательно придется поплатиться, когда какая-нибудь тонкая стена лопнет, устроив хаос, и люди вернутся к старым добрым цементу и углеродным нитям.

Но пока, приближаясь к шлюзу, казалось, что они плывут к стене воды, как по Красному морю, прегражденному для израильтян. Рыбы проносились над головой туда и обратно, как примитивные птицы, и это было сюрреалистическое зрелище, словно какая-нибудь картина Эшера. Потом они вошли в шлюз, будто оказавшись в могиле со стеклянными стенами, в окружении этих птицерыб, и далее вверх, вверх – и наконец выплыли на новый уровень великой реки, прорезающей черную землю.

– Невероятно, – говорила Майя, выходя из первого шлюза, а потом и из второго и третьего. Мишель лишь усмехался и кивал в ответ.

Четвертую ночь своего путешествия они проводили в доке небольшого городка под названием Наарсар. Причем напротив находился городок поменьше, Наармалха. Названия, судя по всему, были месопотамскими. Из расположенного террасами ресторана на вершине вала открывался далекий вид в обе стороны канала и на окружающие его бесплодные горы. Впереди было видно, как канал проходил сквозь край кратера Гейл, заполненного водой: теперь Гейл превратился в круглое расширение канала, отведенное под стоянку кораблей и склад багажа.

После ужина Майя вышла на террасу и всмотрелась сквозь чернильные сумерки в зазор в стене кратера. К ней подошли Вендана и несколько ее друзей.

– Как вам канал? – спросили они.

– Очень любопытное место, – отрывисто проговорила Майя. Ей не нравилось, когда ей задают вопросы, не нравилось быть в центре внимания – от этого она ощущала себя музейным экспонатом. Но они не собирались расспрашивать ее, и она лишь пристально смотрела на них. Наконец один из молодых парней не выдержал и заговорил со стоящей рядом с ней женщиной. У него было на редкость красивое лицо с аккуратными чертами под копной черных волос, сладкая улыбка, естественный смех – и все это вместе производило чарующее впечатление. Он был молод, но не настолько, чтобы казаться несформировавшимся. Вроде бы он походил на индуса – смуглая кожа, белые ровные зубы. Мускулистый, стройный, как гончая, ростом намного выше Майи, но не из тех молодых гигантов – он был еще человеческого роста, статный и грациозный. Сексуальный.

Когда группа стала вести себя расслабленнее, в формате коктейльных вечеринок – слоняясь, болтая и глядя на канал и доки, – Майя начала медленно двигаться в сторону парня. Наконец, у нее возникла возможность заговорить с ним, а он отреагировал вовсе не так, как если бы к нему приблизилась Елена Троянская или Люси вида «человек умелый». Такие губы она бы с удовольствием поцеловала. Об этом, конечно, не могло быть и речи, да ей не особо и хотелось. Но ей нравилось об этом думать, это будило в ней некоторые мысли. В лицах заключалось столько силы…

Его звали Атос. Он был родом из каньона Ликус, что к западу от Родоса. Сансей из семьи морехода. Дедушки и бабушки его были греками и индусами. Он участвовал в учреждении новой партии Зеленых и был убежден, что помогать Земле с ее популяционным всплеском – единственный путь избежать попадания в водоворот. Это был спорный метод, из разряда «хвост вертит собакой», как он сам признал с легкой и красивой улыбкой. Сейчас он баллотировался в представители городов бухты Непентес и помогал координировать кампанию Зеленых в целом.

– Так мы пересечемся со «Свободным Марсом» через несколько дней? – спросила Майя у Венданы чуть позже.

– Да. Мы собираемся устроить с ними дебаты в Гейле.

Потом, когда они поднимались по трапу на свой корабль, молодые, отвернувшись от нее, собрались на баке, где продолжили вечеринку. О Майе забыли – она не была частью всего этого. Посмотрев им вслед, она присоединилась к Мишелю в их маленькой каюте ближе к корме. Она кипела и ничего не могла с этим поделать, хоть и испытала шок, когда это увидела: иногда она просто на дух не переносила молодежь.

– Я их ненавижу! – заявила она Мишелю.

Она ненавидела их только потому, что они были молоды. Она могла презирать их за их безрассудство, глупость, незрелость, ограниченность, и это все было правдой, но она также ненавидела их молодость – не физическое совершенство, а сам возраст и то, что у них еще все было впереди. Ведь не было ничего лучше, чем предвкушение. Иногда она просыпалась от счастливых снов, в которых смотрела на Марс с «Ареса», вскоре после того, как они выполнили аэродинамическое торможение и стабилизировались на орбите, готовясь к высадке. И пораженная внезапным переносом в настоящее, понимала, что это для нее было лучшим моментом из всех, это волнующее предвкушение при виде огромной планеты, где все казалось возможным. Это и была молодость.

– Подумай о них просто как о попутчиках, – посоветовал Мишель, как и во все предыдущие разы, когда Майя признавалась ему в этом чувстве. – Они будут молоды ровно столько же, сколько были мы: щелк – и все, да? А потом состарятся и умрут. Мы все через это проходим. Сотней лет больше, сотней меньше – без разницы. И среди всех людей, кто жил и когда-либо будет жить, эти – единственные, кто живет в ту же эпоху, что и мы. Мы живем с ними в одно и то же время, и поэтому мы современники. А наши современники – это единственные, кто может по-настоящему нас понять.