Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

Он не чувствовал себя в опасности, и его пистолет зарядят, как только доктор Хабер объявит о его излечении.

Опухоль… Разве раковая чума, убив всех восприимчивых к раку, не сделала выживших иммунными? Сделала, но в другом сне, не в этом. Очевидно, рак возник снова, как Маунт-Худ.

«Учиться!» Вот это слово: «Мы не будем больше учиться войне…»

На углу Четвертой авеню и Олдер-стрит он сел в фуникулер и взметнулся над серо-зеленым городом к башне ХУРАДа, которая увенчала западные холмы. Башня была видна отовсюду — из города, с реки, из туманных равнин, больших темных холмов Лесного парка на севере. Под портиком с колоннами большими римскими буквами, которые придавали благородство любой фразе, было написано: «Величайшее благо величайшему количеству».

Внутри, в огромном мраморном вестибюле, сделанном по моделям Пантеона в Риме, меньшая надпись золотыми буквами на барабане центрального купола гласила: «Истинная цель человечества — человек. Пама. 1688–1744».

Орру говорили, что здание на площади превосходит размерами Британский музей и выше его на целых пять этажей. Оно было противосейсмично, но не защищало от бомб, потому что никаких бомб не было. Груды ядерного оружия, оставшегося после Лунной войны, были взорваны в серии интересных экспериментов в поясе астероидов. Это здание могло выдержать все, кроме извержения вулкана и еще дурного сна.

Орр прошел по западному крылу и в просторном лифте поднялся на верхний этаж.

Доктор Хабер сохранял в своем кабинете кушетку психоаналитика, как напоминание о скромном начале, когда он практиковал и имел дело с одиночками, а не с миллионами, но добраться до кушетки было нелегко, потому что помещения доктора занимали полакра и включали семь различных комнат. Орр доложил о себе автосекретарю в приемной, а потом прошел мимо мисс Кроч, работавшей на своем компьютере, миновал официальный кабинет — грандиозный зал, которому не хватало только трона, здесь доктор принимал послов, делегации, лауреатов Нобелевской премии — и наконец добрался до меньшего кабинета с окном во всю стену и кушеткой. Панель красного дерева была сдвинута в сторону, обнажив сложнейший исследовательский прибор.

Хабер копался во внутренностях усилителя.

— Привет, Джордж, — прогремел он, не оглядываясь. — Одну минутку. Сегодня у нас будет сеанс без гипноза. Садитесь. Я тут кое о чем думал… Слушайте, вы не помните тесты, которым вас подвергали в самом начале в Медицинской школе? Особенности личности, коэффициент интеллекта, пятна Роршаха и прочее. Я в своем третьем сеансе проделал аналогичную проверку. Помните? Интересовались результатами?

Лицо Хабера, серое, обрамленное курчавыми черными волосами и бородой, неожиданно появилось из глубины усилителя. В глазах его отразился свет окна.

— Да, — ответил Орр.

На самом деле он ни разу не вспомнил об этом.

— Полагаю, что вам пора узнать, что в пределах данных этих стандартных, но довольно точных и полезных тестов вы настолько нормальны, что кажетесь аномалией. Конечно, слово «нормальный» не имеет точного объективного значения. В количественных терминах вы средняя величина. Например, отношение экстраверсии-интраверсии у вас 49,1. Это означает, что интраверсия превышает экстраверсию на 0,9 процента. Очень редкий случай. То же отношение по всем остальным параметрам. Если нанести их все на один график, получится линия где-то на уровне пятидесяти процентов. Стремление господствовать у вас, например, 48,8. Вы не господствуете и не подчиняетесь. Независимость-зависимость — то же самое. Созидание-разрушение по шкале Рамиреса — то же самое. Ни то и ни другое. Или и то, и другое. Везде, где есть оппозиция, полярность, вы посередине. Повсюду на шкале вы в точке равновесия. Вы так тщательно все убрали, что ничего не осталось. Уолтерс в Медицинской школе истолковал эти результаты несколько по-другому. Он видит в этом стремление к гармонии с обществом, а я — с самим собой. Во всяком случае, вы человек середины. Остается теперь только подшить Глюмдалышич из Бробдингнега, и все будет ясно. Черт!

Он ударился головой о панель, оставив усилитель открытым.

— Вы странная рыба, Джордж. И самое странное в том, что в вас нет ничего странного.

Он рассмеялся своим оглушительным смехом.

— Попробуем сегодня по-другому. Никакого гипноза, никакого сна. Нет ж-стадии и нет сновидений. Сегодня я хочу подключить вас к усилителю в бодрствующем состоянии.

Сердце Орра сжалось, хотя он и не знал почему.

— Зачем? — спросил он.

— Главным образом, чтобы получить запись вашего нормального бодрствующего мозга под усилением. На первом сеансе я сделал такую запись, но тогда усилитель не был настроен именно на вас. Теперь я могу усиливать индивидуальные характеристики вашего мозга. Потом сравним показания с записью ж-стадии и с записями других пациентов, нормальных и аномальных. Я хочу понять, Джордж, что же в вас действует. В конечном счете — почему ваши сны имеют такой эффект.

— Зачем? — повторил Орр.

— Как зачем? Разве вы здесь не для этого?

— Я пришел, чтобы меня вылечили, чтобы научиться не видеть эффективных снов.

— Если бы это было так просто, разве вас послали бы в ХУРАД — ко мне?

Он опустил голову на руки и ничего не сказал.

— Я не могу показать вам, как остановиться, Джордж, пока не пойму, как вы это делаете.

— А когда вы поймете, вы мне скажете, как остановиться?

Хабер отклонился назад.

— Почему вы так боитесь себя, Джордж?

— Я не боюсь себя, — сказал Орр. Руки у него вспотели. — Я боюсь…

Но он слишком боялся, чтобы произнести нужное местоимение.

— Боитесь изменить реальность. Я знаю. Мы это проделывали много раз. Почему, Джордж? Вы должны задать себе этот вопрос. Что плохого в изменении мира? Попытайтесь отвлечься от себя и взглянуть на вещи объективно. Вы боитесь утратить свое равновесие. Но изменения не нарушают вашего равновесия. В конце концов жизнь не статичный объект. Это процесс. Она никогда не стоит на месте. Интеллектуально вы это понимаете, но эмоционально отказываетесь принять. Ничего не остается прежним в следующий момент, и нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Жизнь, эволюция, Вселенная, пространства времени и материи, энергия, само существование — все изменяется.

— Это лишь один аспект, — сказал Орр. — Есть и другой — постоянство.

— Когда мир перестанет изменяться, наступит царство энтропии, тепловая смерть Вселенной. Чем больше движения, пересечений, противоречий, изменений, тем меньше равновесия и тем больше жизни. Я за жизнь, Джордж! Жизнь сама по себе — это борьба. Невозможно жить в безопасности. Безопасность вообще не существует. Высуньте голову из своей раковины и живите полной жизнью. Вы боитесь гигантского эксперимента, который мы с вами проводим. Мы на краю открытия огромной силы на благо всего человечества. Это абсолютно новое поле антиэнтропической энергии, это жизненная сила, воля к действию и изменению.