Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

шесть. Раньше этого времени звонков можно не ждать, и эта мысль приподняла ему настроение. Он даже начал с улыбкой поглядывать на молодых разгильдяев с пивом во дворе. Усевшись на свое привычное место у окна, вооружившись питьем и закуской, старик отсалютовал правой рукой и проскрипел:

— Ваше здоровье, молодежь херова! — после чего, поморщившись, проглотил водку и понюхал бутерброд, поднеся его к носу.

По радио играла музыка. Современную эстраду Николай Савельевич категорически не воспринимал, не чувствуя в ней ни души, ни таланта, однако сделал чуточку громче. Тепло в груди и шипение магнитофона в эфире приводили старика в благостное расположение духа, приближали его к некоей, с трудом им ощущаемой гармонии с окружающим холодным миром.

Тревожной трелью затрещал дверной звонок. Николай Савельевич замер и покосился в сторону погруженного в полумрак коридора. Через несколько секунд в дверь снова позвонили, уже настойчивее. Чертыхнувшись, он поднялся и побрел открывать.

В глазок никого не было видно, только дверь соседа напротив, но старик на всякий случай каркнул:

— Кто там? — Ответа не последовало.

Выждав еще с полминуты, он развернулся и пошел обратно. Когда уже поворачивал к своей узкой кухоньке, в дверь снова позвонили. Он обернулся и враждебно уставился на дерматиновую обивку. Еще звонок. Николай Савельевич, закипая, двинулся по направлению к двери, бормоча проклятия на ходу. Глазок показывал ровным счетом то же самое, что и в прошлый раз: пустую лестничную клетку, соседскую дверь и царапины на поверхности самого глазка.

— Кто там? — крикнул он, но ему не ответили и в этот раз. — Суки, — резюмировал Николай Савельевич. Потянулся, нащупал за динамиком над дверью ручку громкости и выкрутил вниз до упора.

— Хулиганье, — бормотал он.

Настроение опять упало, радовало только то, что водки была почти полная бутылка, и впереди были длинные шесть часов спокойствия.

На кухне он снова занес бутылку над стаканом, холодная водка заструилась по граненым бокам, на радио заиграло что-то знакомое, из прошлого десятилетия, когда он еще не был так стар, и жива была Валюшка. Присаживаться не стал и в раздражении стоя выпил и откусил от бутерброда.

Когда горячий поток прокатился вниз к желудку, радио зашипело стеной помех. Песню было слышно некоторое время — голос певца выныривал из шумов, искажался и пропадал вновь, а потом исчез окончательно. Осталось только неровное шипение.

Николай Савельевич недоуменно посмотрел на старенькую «Сонату», опершись на стол, потянулся к антенне, однако попытки пошевелить ее не дали никакого результата. Динамик продолжал издавать только шум помех. Старик выкрутил ручку настройки вправо. Ничего не изменилось. На пути влево шипение стало громче, забилось, меняя тональность, а потом пропало вовсе, оставив лишь тихое потрескивание эфира. Как ни пытался старик, но вернуть приемник к жизни не получалось. Николай Савельевич обессиленно опустился на табурет. Прекрасное настроение вмиг улетучилось вместе с потерей последней вещи, которая скрашивала тоскливые будни. Вскоре прекратился и треск, повисла звенящая тишина. И в этой тишине совершенно посторонним звуком раздался щелчок, сухой и приглушенный, как стук по дереву. Николай Савельевич перевел взгляд от окна на радио. Динамик молчал. Ни треска статики, ни помех. Еще щелчок. И через десять секунд снова. Старик склонился над «Сонатой». Щелчки шли из динамика. С равными перерывами, словно за ним таился запущенный метроном.

Щелк! Десять секунд тишины.

Щелк! И снова тишина.

Николай Савельевич уже раздраженно потянулся к розетке, чтобы раз и навсегда оборвать мучения отжившей свой век магнитолы, когда в промежутке между щелчками услышал еще один звук на самой грани восприятия. По спине пробежал холодок. Радио помолчало, потом издало щелчок, и старик поднес ухо к динамику. Из динамика звучал еле слышный детский смех. Николай Савельевич отчетливо уловил знакомые нотки Ларискиного повизгивания. Раз от раза смех не менялся, начинался на самой высокой ноте через секунду после щелчка и затухал за секунду до следующего. В последней надежде на то, что все это ему кажется, старик напряженно вслушался в эфир.

Щелк! Тишина. Смех исчез. Прошли бесконечные десять секунд, но, кроме вязкой, почти осязаемой тишины, ничего не было.

Щелк! Снова тишина.

Николай Савельевич облегченно поставил радио на стол и потянулся за стаканом, когда динамик, хрипя, разразился визгливым, истеричным смехом, теперь на всю громкость. От неожиданности старик вздрогнул и опрокинул тарелку с закуской на липкий паркет. В сердце закололо, перед глазами на миг поднялась багровая пелена, но Николай Савельевич совладал с собой, протянул заскорузлые пальцы к розетке и вырвал из нее штепсель. Схватил «Сонату» и, глухо взревев, швырнул в угол кухни. Магнитола ударилась о стену и рухнула на пол немой грудой пластмассы. Николай Савельевич стоял, тяжело дыша. Лицо его раскраснелось от ярости, руки дрожали.

Наступившее спокойствие ударом ножа разорвала трель звонка из прихожей. Николай Савельевич угрюмо обернулся в сторону темного коридора. Малодушную мысль, что он забыл выключить звонок, отмел сразу. Звонок верещал на пределе мощности, не замолкая ни на секунду, словно кнопку вплавили в паз намертво. Некоторое время старик стоял неподвижно в расколотой наползающим хаосом кухне, собираясь с духом, потом решительно шагнул в коридор. Тени привычно облепили его со всех сторон. Сквозь звон, проникавший, казалось, прямо под сухую бумагу старческой кожи, нарастал шум дождя за окном.

Николай Савельевич быстро пересек залитую тьмой прихожую, но повернул не к двери, а к покосившемуся шкафу, стоявшему у противоположной стены. Открыв рассохшуюся дверцу, он впотьмах нащупал ручку маленького топорика и, упрямо наклонив вперед голову, направился ко входу. Когда оставался последний шаг, звон оборвался, словно с другой стороны резко одернули руку. Старик вслушался во вновь обрушившуюся на него тишину. Из-за двери не проникало ни малейшего шороха. Он сделал аккуратный шажок, минуя скрипучую половицу у коврика перед входом, и прильнул к глазку. На этот раз в глазок не было видно вообще ничего. Заблаговременно прикрытый чем-то, он показывал только чернильное пятно. Николай Савельевич уже протянул руку к замку, как услышал снова зарождающийся в пыльной пластмассовой коробке над дверью шум. Дальнейшие его действия не заняли и трех ударов бешено колотившегося в груди сердца: пальцы обхватили ручку и прокрутили ее на один оборот влево, плечом он навалился на дверь, выскакивая вслед за ней в подъезд с топором в правой руке, отведенной за спину для замаха. Трель над головой смолкла, не успев начаться, а сам старик выпрыгнул на пустую лестничную клетку. Не было никого ни этажом выше, ни этажом ниже. Не стучали частой дробью по лестнице шаги убегающего хулигана. Единственным звуком были отголоски пьянки, звучавшие из-за