Железом и кровью - Александр Меньшов

— Уходим. Сейчас к башне подойдёт подкрепление…

12

В холодном вечернем воздухе, заполненного дымом костров, зазвучал чей-то далёкий голос. Звук шёл со стороны Орешка.

Егор встрепенулся и даже привстал. Я не мог разобрать ни одного слова, но мне сильно импонировал этот сильный мужской голос. Стал прислушиваться, но ветерок с юга уносил слова прочь.

Егор снова сел к костру и наклонил голову к земле. Его лицо нахмурилось, губы сжались в тонкую полоску.

— Что случилось? — спросил кто-то из его ребят.

Егор молчал. Его напряжённость передалась и нам.

— Да что случилось, Егор?

— Знаете…

Слова утонули внутри горла и Егор задохнулся.

— Кто поёт? Что за песня там звучит? — прислушивались дружинники.

— Уж не ли разбойничья? Не «Чёрна гора» ли?

— Разбойничья, — сердито проворчал Егор, и вдруг он закрыл рукой лицо.

Мне не часто приходилось видеть плачущего мужчину…

Всю дорогу к лагерю, Сивонос молчал. Он сам нёс своего погибшего товарища, не подпуская к нему никого.

Потом, у воеводы, он заявил, что эта гибель на его совести.

— В бою бывает всякое, — пространно ответил Залесский.

Было не понятно, то ли он обеливает Егора, то ли просто сочувствует.

Взгляд его серых глаз вдруг упёрся в меня.

— А ты, парень, не промах. Троих уложил… Сам… Может, Избор, и не преувеличивал, когда писал о твоих подвигах… Ладно, завтра на рассвете начинаем штурм. Ты по-прежнему желаешь идти с гренадерами в первых рядах?

Я замялся. Слово «желаешь» вызвало массу неприятных мыслей.

— Можно и так сказать, — сухо отчеканил я.

— Приказ… понимаю, понимаю… Хотел бы, чтобы мы расстались без зла друг на друга. Я утром погорячился. Такое у меня бывает… Да ещё этот Северский… Эх! Ладно, вот моя рука.

С этими словами воевода встал и подошёл ко мне, протягивая свою сухую жилистую руку. Егор странно посмотрел на эту сцену и вдруг вышел вон.

Я, чуть замешкавшись, пожал ладонь воеводы.

— Честно и грозно! — громко сказал он.

— Пока ночь не закроет наши глаза, — закончил я старый девиз.

— Да… пока не закроет, — воевода расфокусировал взгляд, окунаясь в свои воспоминания…

Я сидел у костра. Не хотелось идти в шатёр, где, наверняка, Николя ди Вевр уже приготовил прекрасный ужин. Но мне всё равно не хотелось.

Издалека, прорвав порывы ветра, донеслось уже чётче:

…не пахана, Ой, не пахана! Кровью омы-ы-та-а-а! Дымом пови-и-ита! Да трупами сея-а-на Ветрами овея-а-на. Кровью омы-ы-ыта, Огнём-пеплом покры-ы-ыта!

И снова слова растаяли в воздухе. Тут негромко затянул Егор.

Он поднял на меня взгляд и посмотрел с каким-то вызовом в глазах. Его могучий бас сильно отличался от звонкого голоса из Орешка, но песни совсем не портил. Пел с какой-то злобой, словно изнутри него кто-то другой рвался наружу.

Я не сразу понял причину такого странного взгляда. Егор выпрямил спину, развернул грудь и смелее затянул дальше:

 Ой, в полечке-по-о-ле По вражьей, по во-о-ле Два друга уб-и-ито. Названных брата да вби-и-ито!

 На братице стар-ршем Рубаха бога-а-ата. А да на млад-дшем Три старых запла-аты! Ни красного шнуро-очка. А лишь вран у ра-аны На старой сидит соро-очке. Живу кровь хлеба-ает…

Егор запнулся, и было замолчал, но откуда-то слева подхватили ещё двое:

 Чёрные ве-э-тры Да чёрные ту-у-чи На склоне Пау-учьем, Ой, да на Пау-учьем!

 Долго ль ли бу-удем Мы други страдать ли? Долго ль ли бу-удем Терпеть? Такова судьба-а ли?

И вот вдоль костров понеслось:

 А у братца да стар-ршого Будет высока моги-ила. У малого, да у втор-рого Лишь земля не ми-ила. Далече моги-ила! Далеко, что ска-ажешь! Но сироты детки Не увидят да-аже! Не узнают они, эх-х Где лежат отцы-ы их. Потому как нас вже-е Травы густы скры-ыли.

Егор снова закрыл глаза рукой, а из Орешка донеслось:

 Там земля не пахана, Ой, не пахана!..

Все ребята у костра молчали. Лица их посерьёзнели. Уже никто не подшучивал, не подтрунивал друг над другом. Завтра день обещал быть трудным. И ужасным.

Я прилёг на спину и чуть прикрыл глаза. Мне показалось, что лишь на секунду.

И снова откуда-то выплыло странное воспоминание, словно картина из далёкого-далёкого полузабытого прошлого: пылающий корабль, чьё-то тело, пронзенное стрелами насквозь…

Это моё тело.

Капли дождя падали на лицо. Во рту был солоноватый привкус.

Кто-то наклонился надо мной и прошипел, будто змея:

— Ж-живо-ой! Тяните его на кора-абль. Ж-живо-о. Мож-жет, ещ-щё успе-ем.

Я ничего не видел. Дождь заливал глаза, да ко всему ещё они сами закрывались от огромной усталости…

Ночь… прохлада… высокие колоны… под ними сотни свечей… пахнет миррой и ладаном… рядом кто-то стоит… и ещё кто-то… их много… они молчат… стоят и смотрят… словно не живые…

Мертвецы… Искры погибших… как их тут много… орки… гибберлинги… даже эльфы… все стоят и смотрят в темноту бесконечной залы…

Свечи тихо потрескивают… кто-то идёт… я вижу лишь размытое белёсое пятно… он ближе… ещё ближе… шаркают старческие ноги… покашлял чуть-чуть…

Это гоблин…

— Ещё один, — недовольно проворчал он. — Как звать-то? Молчишь? Все поначалу молчат. Вон их сколько… Стоят, как статуи…

Его смешок эхом унёсся в темноту.

— Пошли, буду тебя записывать… Как там, говоришь, зовут? Сверр?..

— Бор! — кто-то тронул моё плечо.

Я подскочил, как ужаленный.

Рядом стоял Бернар.

— Ты чего здесь. Ночь уже, — говорил эльф.

Я огляделся: затухший костёр, где-нигде видны полусонные стражники, луна вышла из-за ночных облаков, заливая мир серебром.

— Где я? — мой вопрос так удивил Бернара, что тот даже отпрянул назад. — Где они?

— Кто?

Я молчал, оглядываясь по сторонам.

— Пойдём в шатёр, — позвал эльф.

Разум медленно возвращался в этот мир.

— Послушай, Бернар, — глухим голосом спросил я, — ты сам-то веришь в перерождение и возвращение…

— Что — эльф крайне удивился, но чуть оправившись ответил: — Ну, я же служитель Церкви Света!