Мужчины не ее жизни - Джон Ирвинг

Пока Рут один за другим мучили интервьюеры в холле «Лютеции», Харри шел с Грэмом на детскую площадку в Люксембургском саду, а Аманда получала утро в свое распоряжение — побродить по магазинам, посмотреть достопримечательности, сходить в «Лувр» (что она сделала дважды), или в «Тюильри», или в «Нотр-Дам», или на Эйфелеву башню. Ведь в конечном счете оправданием для ее двухнедельного отсутствия в школе было сопровождение Рут в турне, которое должно было носить образовательный характер. (Что же касается того, что думала Аманда о ночных отсутствиях Рут, то писательница полагала, что в этом тоже есть образовательный элемент.)

Рут не только нашла своих французских интервьюеров очень милыми (отчасти потому, что они читали все ее книги, а отчасти потому, что французские журналисты не считали странным — или неестественным, или извращенным, — что главную героиню романа убедили подсмотреть за проституткой с клиентом), она еще чувствовала, что когда Грэм с Харри, он в надежных руках. (Единственное разочарование, которое выразил Грэм в связи с Харри, состояло в том, что если Харри — полицейский, то почему у него нет пистолета.)

Когда Рут и Харри прошли мимо красного навеса и белого каменного фасада отеля «Дю Ки-Вольтер», стоял влажный, теплый вечер. В крохотном кафе-баре не было ни души, а снаружи рядом с кованым фонарем была прибита дощечка с небольшим списком останавливавшихся в отеле знаменитостей, в котором Тед Коул упомянут не был.

— Ну и чем ты думаешь заняться теперь, на пенсии? — спросила Рут бывшего сержанта Хукстру.

— Я хочу жениться на богатой женщине, — сказал Харри.

— Я для тебя достаточно богата? — спросила его Рут. — Разве это не лучше, чем съездить в Париж с проституткой?

Эдди и Ханне не удается прийти к соглашению

К тому времени когда рейс КЛМ прибыл в Бостон, бывший сержант Хукстра горел желанием хоть немножко удалиться от океана. Он всю жизнь прожил в стране, находящейся ниже уровня моря, и полагал, что горы Вермонта станут желанной переменой.

Прошла неделя с того дня, когда Харри и Рут расстались в Париже. Будучи автором бестселлеров, Рут вполне могла себе позволить десяток с лишним трансатлантических звонков Харри; тем не менее, с учетом продолжительности разговоров, их отношения уже стали дорогостоящими даже для Рут. Хотя Харри и позвонил из Нидерландов в Вермонт не больше пяти-шести раз, трансатлантический роман, требовавший столь длительных диалогов, грозил обанкротить и его; по меньшей мере он опасался, что пенсии ему при такой жизни хватит ненадолго. Поэтому еще до своего прилета в Бостон Харри сделал Рут предложение — сделал на свой манер, без всякого пафоса. Харри первый раз в жизни делал предложение руки и сердца — у него еще не было подобного опыта.

— Я думаю, мы должны пожениться, — сказал он ей. — Иначе я скоро буду совсем на мели.

— Я согласна, если ты не шутишь, — ответила Рут. — Только не продавай свою квартиру, а то вдруг у нас ничего не получится.

Харри решил, что это довольно разумная мысль. Он всегда мог бы сдать свою квартиру какому-нибудь коллеге-полицейскому, а уж если он, домохозяин, будет в отъезде, бывший сержант Хукстра полагал, что сдать квартиру внаем полицейскому надежнее, чем кому-либо другому.

В Бостоне Харри пришлось проходить американскую таможню; он не видел Рут целую неделю, а тут еще и этот обряд вхождения в чужую страну — все это заронило в душу Харри первые капли сомнения. Даже молодые любовники не женятся в опьянении первых дней знакомства, сначала натрахавшись до умопомрачения, а потом протосковав в разлуке всего неделю. А уж если сомнения были у него, то что могла чувствовать Рут?

Потом ему вернули паспорт, поставив в нем печать. Харри увидел табличку, предупреждавшую, что автоматическая дверь не работает, но дверь тем не менее открылась, впустив Харри в Новый Свет, где его ждала Рут. В тот момент, когда он увидел ее, все его сомнения исчезли, а в машине она сказала ему:

— У меня, пока я тебя не увидела, были сомнения.

На ней была оливковая рубашка, которая обтягивала ее, вроде тенниски, только с длинными рукавами; рубашка эта была приоткрыта на шее, и Харри увидел там подаренный им лотарингский крест, две поперечины которого посверкивали в лучистом осеннем солнце.

Они ехали на Запад почти три часа, пересекли почти весь Массачусетс, а потом повернули на север в Вермонт. В Массачусетсе в это время — в середине октября — был пик листопада, но по мере продвижения Рут и Харри на север цвета теряли яркость. Харри показалось, что низкие, поросшие лесом горы были погружены в печаль межсезонья. Поблекшие цвета возвещали наступление времени, когда деревья будут стоять голые, размахивая мышино-коричневого цвета ветвями; скоро на фоне мышино-серого цвета небес останется одна краска — вечнозеленых деревьев. А через шесть или еще меньше недель меняющаяся осень изменится снова — появится снег. Будут дни, когда только оттенки серого и будут оживлять царящую повсюду белизну, которая покажется еще ярче под изменчивыми, синевато-серыми с пурпуром или голубыми небесами.

— Очень хочется поскорее увидеть здесь зиму, — сказал Харри.

— Скоро ты ее увидишь, — ответила Рут. — Когда сюда приходит зима, ощущение такое, будто это навсегда.

— Я тебя никогда не оставлю, — сказал он.

— Ты только не умри на мне, Харри, — сказала ему Рут.

Поскольку Ханна ненавидела водить машину, ей не раз приходилось идти на сделку с собой, поневоле вступая в не слишком желанные для нее отношения. Еще она не выносила проводить уик-энды в одиночестве, а это означало, что нередко она уезжала на уик-энд с Манхэттена в гости к Рут в компании какого-нибудь плохого, но рулящего любовника.

В данный момент Ханна успела порвать с одним любовником, а следующим еще не обзавелась; она редко выносила такое состояние долго, а потому попросила Эдди О'Хару стать ее персональным водителем на этот уик-энд, хотя для этого ему и пришлось заезжать за ней на Манхэттен. Ханна полагала, что у нее есть законное право попросить Эдди отвезти ее в Вермонт, — Ханна всегда полагала, что у нее есть законное право на что бы то ни было. Но Рут пригласила на уик-энд и ее, и Эдди, а Ханна давно уверовала, что сделать крюк в каких-нибудь пятьдесят миль, если об этом просит она, — одно удовольствие.

Она удивилась тому, как легко удалось ей уговорить Эдди, но у Эдди была собственная причина считать, что четыре часа в машине с Ханной могут быть благотворны для него и даже судьбоносны. Естественно, друзья (если только Ханну и Эдди можно было назвать «друзьями») умирали от желания поговорить о том, что произошло с их общей подругой, потому что Рут просто потрясла Ханну и Эдди, сообщив, что влюбилась в нидерландца и собирается за него замуж, не говоря уже о том, что нидерландец этот бывший коп, с которым она познакомилась меньше месяца назад!

Ханна в промежутке между двумя любовниками одевалась, по собственному определению, «никак» — иными словами, она одевалась почти так же просто, как Рут, которая никогда бы не сказала, что Ханна одевается «никак». Но Эдди обратил внимание, что прямые волосы Ханны немыты, что на лице нет косметики — верный знак того, что Ханна сейчас в промежутке между двумя любовниками. Эдди знал, что Ханна никогда бы не позвонила ему и не попросила подвезти, будь у нее любовник — хоть какой-нибудь любовник.

Ханна в сорок лет почти не растеряла свою сексуальную алчность, что лишь подчеркивалось усталым выражением ее глаз. Ее рыжевато-каштановые, светло-янтарные волосы стали пепельно-светлыми (не без помощи самой Ханны), а блеклые впадины под выступающими скулами лишь усиливали эту ауру постоянного, хищного голода. Это сексуальный голод, думал Эдди, краем глаза поглядывая на Ханну, сидящую на пассажирском сиденье. Спустя какое-то время она подвела гигиенической помадой верхнюю губу, и это еще увеличило ее сексуальность. Матовый блеск ее верхней губы — а у Ханны еще была манера облизывать верхнюю губу кончиком языка — придавал ей какую-то животную притягательность, которая — против его воли и против его желания — возбуждала Эдди.

Эдди О'Хара никогда не испытывал сексуального влечения к Ханне Грант, не влекло его к ней и теперь, но чем меньше Ханна обращала внимания на свою внешность, тем соблазнительнее она выглядела. Она всегда была худой, с длинной талией, маленькими, налитыми грудями, а когда она давала поблажку своей лени, еще ярче проступало то в ней, чем (наконец-то) она стала гордиться меньше всего: Ханна родилась главным образом для того, чтобы быть с кем-нибудь в кровати, а потом с кем-то еще и еще, опять и опять. (В целом она представлялась Эдди сексуально устрашающей, особенно в промежутке между двумя любовниками.)

— Какой-то сраный нидерландский коп — ты себе это можешь представить? — спросила Ханна у Эдди.