Избранное - Станислав Родионов

Я это сделал. Но признаюсь: джентльмен без ботинок показал всю несостоятельность методов моего друга. Я навсегда порвал с Холмсом.

Возможно, у Холмса было много блестящих дел, но я уже писать не мог. Если же о герое не пишут, то о нем не знают. А если о нем не знают, то он остается просто заурядным сыщиком.

Лицо, отбиравшее певцов и певуний для вокально-инструментальных ансамблей… Кое-кто думает, что такого лица нет. А оно есть, потому что откуда же берутся тогда ансамбли, которым гитар даже не хватает — фабрики струны не успевают натягивать.

Так вот это лицо задумчиво барабанило торчащими из босоножек пальцами по полу и рассматривало сидящую перед ним девицу, которая в свою очередь рассматривала его пальцы в босоножках.

— Ну что ж, — сказало лицо, — мордашка у вас есть?

Девушка перевела ее из фаса в профиль, чтобы заодно показать носик, изящный, как обтаянная сосулька.

— Так, — сказало оно. — Ноги у вас есть?

Она нервно поднялась. На юбке автоматически распахнулась прорезь, в которой застыла высокая стройно-белая нога, похожая на березку без сучка и задоринки. Лицо даже перестало барабанить пальцами по паркету.

— И вторая… есть? — хрипло спросило оно, не в силах оторваться от первой.

Девица сработала коленками, как переключателем, выставив в макси-прорезь другую ногу.

— А то бывает, — извиняюще сказало лицо, — что вторая деревянная.

Лицо помолчало, приходя в себя после березовых ног.

— Краситься со вкусом умеете?

Она закрыла глаза, и ответственное лицо с интересом вытянуло шею: было полное впечатление, что пропали ее карие и открылись другие, громадно-синие — так выглядели издали синюшные веки. Показывая сорт помады, девица турбулентно повертела губами.

— Одеваться тоже умеете?

Девушка перевернулась вокруг собственной оси, отчего ответственное лицо опять впало в нирвану, потому что того макси, которое было спереди, сзади не оказалось, а что там висело, лицо определить не могло — то ли тюль, то ли оренбургский платок.

— А танцевать умеете? Теперь певице надо приплясывать.

Девушка вздрогнула и прошлась в угол казачком, обратно вернулась шейком, потом рок-н-роллом, потом твистом пополам с барыней, а уж потом сплясала новый танец, от которого лицо жутко покраснело, сдерживая возникшие в нем синхронные конвульсии. Зато увидело, что у нее сзади вместо юбки — полиэтилен, отороченный мохером.

— Микрофон держать умеете? У нас был случай, певица микрофон проглотила. А он импортный, валюты стоил.

Девица схватила со стола восьмицветную авторучку в форме ракеты и поднесла ко рту на манер микрофона. Лицо проворно вскочило и выдернуло ручку у певицы:

— Она тоже денег стоит. Верю без показа. Давайте заявление.

Взяв бумагу, лицо написало косую резолюцию: «Зачислить певицей в квартет „Поющая четвертинка"».

Девица послала ему воздушный поцелуй и ушла особой эстрадной походкой, когда, того и гляди, нога зайдет за ногу и они переплетутся, как два провода на электрошнуре.

— О, черт! — тихо выругалось лицо, — Опять забыл спросить — петь-то умеет?

Ехать в однодневный дом отдыха Шатохин не хотел, но ему рассказали, что там его ждет (в порядке перечисления): купанье в реке, обед, поход в лес за черникой, ужин, ходьба в мешках — все, разумеется, коллективное. Ну, а кто успеет еще что, то индивидуально. Да еще минеральные воды, которые советовал пить доктор и велела попить жена. И все за один день. Шатохин согласился, хотя плавок в магазине не нашел; купаться же в трусах — черных, семейных, пятьдесят восьмого размера, со слабой резинкой — он смог бы только ночью.

Приехав, Шатохин все-таки вышел на пляж и увидел экономиста Аринушкина — тот стоял в трусах — черных, семейных, пятьдесят восьмого размера, но с крепкой резинкой.

— Через полчаса обед, — улыбнулся Аринушкин.

— Мне перед обедом нужны воды, — улыбнулся Шатохин.

— Какого типа?

— Общеукрепляющего.

— Я с этими водами собаку съел, — заверил Ари-нушкин.

Шатохин понял, что ему повезло — он попал в руки тертого однодневноотдыхающего, который и минералку отыщет, и обед выберет, и черничку крупную покажет. Он и плавки добудет.

Они надели брюки. Шатохин причесал то, что осталось на голове. Аринушкин не стал причесывать того, чего уже не было. И пошли в голубой павильончик.

Тот сиял бутылками различных вод от пола до потолка.

— Вот эта вода типа «Боржоми», но пить не советую: в животе станет бурчать, особенно при дамах.

Шатохин кивнул.

— Так. Эта вода типа «Нарзан». Глоток сделаешь и заикаешь, как ишак.

Шатохин согласился, и, как ему показалось, уже икнул.

— А эта водичка типа «Нафтуси». Тут вопросов нет — бабья водичка.

У Шатохина вопросов не было.

— Ну, эта вода типа «Полюстрово». Не советую, ее разбавляют.

Шатохин не успел спросить, чем можно разбавить воду.

— Вот та водичка типа «Ессентуки» номер один. Какой дурак будет пить номер один?

Шатохин подтвердил, что ни один дурак не будет.

— А тут водичка типа «Ессентуки» номер семнадцать. От нее на прошлой неделе однодневноотдыхающий за один день помер.

Шатохин в страхе смотрел на бутылку. Экономист отдышался, вытер ладонью затуманенное жаром лицо и показал:

— Поэтому мы попьем водичку этого типа…

Буфетчица открыла бутылку. Шатохин отпил, почувствовав некоторую приятность и знакомый запах.

— Эта вода какого типа?

— Вода типа «Жигулевского».

После четвертой бутылки Шатохин спросил:

— Плавки достать можешь?

— Джинсовые?

— Нет, в полоску.

Аринушкин хлопнул Шатохина по плечу и взял бутылку воды другого типа — бурой и еще более знакомой.

— Вода какого?

— Типа портвейна розового.

Они пригубили всю бутылку и еще по стаканчику.

— Трусы достать сможешь? — спросил Шатохин.

— У тебя же одни есть…

— Пятьдесят восьмого размера, велики…

— Ничего, в воде сядут, — ответил экономист и заказал бутылку воды посветлее.

Они попробовали. Пахло хорошо, неразбавленно.

— Какого типа? — кратко спросил Шатохин.

— Известного, мужского.

— Резинку для трусов достанешь?

— А твои без резинки?

— С резинкой, но с разбавленной.

— Ничего, в воде не видно.

И вдруг в простеночке за буфетом Шатохин заметил, а заметив, показал Аринушкину огромную красную бутылку.

— Вода… какого типа?

— Типа шипучки… ноль один.

— По стаканчику, — решил Шатохин, поднялся, шагнул к простенку и снял красный огнетушитель.

Мама собиралась долго, я собрался быстро, а Рэдик всегда готов. Мама взяла уйму ненужной всячины. Например, подстилку в шашечках, хотя лежать на песке лучше — щекотнее. И поставила в сумку стеклянную банку, в которую напихала жареной рыбы.

— Это пристипома, но на сливочном масле. Лично я люблю экзотическую рыбу.

На пляж мы шли гуськом. Рэдик бежал впереди без всего, потом топал я с маской, а последней брела мама с сумкой. Но Рэдик не всегда бежал гуськом, потому что попадались птички — тогда он с каким-то бормотаньем несся за ними в кусты. Хорошо хоть кошек не попадалось…

На пляже было народу что в бочке кислороду. Из-за Рэдика мы искали место подальше от людей. При помощи глазомера я нашел как бы поляночку. Значит, так.

Если встать лицом на север… Женщина с девчонкой были от нас в трех метрах. Между прочим, девчонка очень глупая — сидит на пляже с бантиком в волосах. Сразу видно, четвертинка. Из четвертого класса, значит. Еще у них кастрюля синяя полузакопана в песок. Наверное, с манной кашей.

Если встать лицом на восток… Старушка читала книжку в двух метрах от нас. Книжка без картинок, толстая. Старушка в очках, тоненькая, как сложенный зонтик. Еще у нее была сетка, где лежал платочек, футляр от очков и один эллипсоидный апельсин.

Если встать лицом на запад… В одном метре пятидесяти сантиметрах лежала женщина маминых лет. Наша подстилка в красных шашечках, а ее — в зеленых шашечках. Женщина спала уткнувшись лицом в песок.

Если встать лицом на юг… В двадцати четырех сантиметрах лежал мужчина ногами к нам, головой наоборот, а животом кверху. Если бы он был людоед и собакоед, то в его животе запросто бы уместился я с Рэдиком. Но дело не в животе, а в ногтях на ногах — обкусаны. На руках-то просто обгрызть… Может, он йог? Они могут ногой не только до рта дотянуться, но и за ухом почесать.

— Вы с собакой? — удивился он.

— Нет, что вы, — елейным голосом отозвалась мама.

Кстати, этого голоса раньше у нее не было. Теперь

же она хотела всех умаслить, чтобы люди не кричали насчет «собак развели».

— А кто же это? — усомнился мужчина, видимо решив, что он перегрелся.