Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солдаты как будто тоже почувствовали вдруг облегчение и принялись монотонно выкрикивать:
– Да здравствует Константин! Да здравствует Константин!
Офицеры в эту же минуту начали скандировать:
– Да здрав-ству-ет кон-сти-ту-ци-я!
Какой-то румянощекий сержант обратился к Николаю:
– Вашбродь, а это ктой-то у нас Кон-сти-ту-ци-я?
– Долго сейчас объяснять, – попытался уклониться от ответа Озарёв.
Но сержант не унимался:
– А ребята говорили, вроде как она – супруга великого князя Константина! Так – правду они говорят или нет?
– Ну… да, да, что-то такое, где-то так… – промямлил Николай, решив: главное сейчас – выиграть, а какими средствами – уже и не так важно. Оправдываться они станут потом, потом отделят истину ото лжи. Усталый, замерзший, он весь дрожал. Рылеев снова пропал куда-то. Кого, что он ищет? Военного подкрепления? Просто моральной поддержки? Солнце пробилось сквозь туман – и сразу же заискрился снег, сверкнули в бледных лучах оконные стекла и лезвия штыков…
* * *К двум часам пополудни гвардейцы, в большинстве оставшиеся верными великому князю Николаю Павловичу, показались на площади и выстроились в колонны по эскадронам. Всадники – сабли наголо, белые мундиры, кирасы и каски – держались в седлах вороных своих коней прямо и горделиво. Толпа немедленно отозвалась на появление конногвардейцев враждебными криками:
– Эй, вы, убирайтесь отсюда со своей медной башкой!
Чуть позже шестьсот человек, представлявших Московский полк, но не ставших бунтовщиками, собрались под водительством великого князя Михаила Павловича на углу строительной площадки Исаакиевского собора. За ними последовали семеновцы. Потом наступила очередь кавалергардов: выехав рысью на лошадях гнедой масти, они расположились слева от Преображенского полка. Финляндцы блокировали подступы к Неве, павловцы – Галерную улицу, измайловцами подкрепили правительственные войска на Адмиралтейском бульваре. Однако подразделение гренадеров, в котором насчитывалось не менее тысячи двухсот ружей, и тысячный же отряд морской гвардии тем временем присоединились к мятежникам.
Николай взобрался на груду камней, приготовленных для стройки, и обвел глазами обширный прямоугольник, простершийся между Сенатом, Невой, Адмиралтейством и оградой, за которой уже виднелось незаконченное здание кафедрального собора. Стало ясно, что великий князь дислоцировал свои – значительно превосходящие восставших по численности – войска таким образом, чтобы они окружили каре бунтовщиков. Все входы и выходы теперь охранялись. Издали строй императорских войск напоминал детский рисунок: блестящий забор из штыков, чуть ниже – розовая пунктирная линия, это лица, еще ниже – полоса из маленьких белых крестиков – так выглядели перевязи на груди. Между силами порядка и силами мятежников огромной черной тучей располагалась толпа – люди шептались, вертя головами. Особо любопытные влезли на деревья бульвара, на строительные леса, на крыши ближайших домов. Время от времени звучали донесшиеся неведомо откуда выстрелы, и тогда по рядам солдат и толпе пробегали волны. Николаю вспомнилось прошлогоднее наводнение: поднявшаяся выше уровня парапета набережных река выплеснулась тогда на площадь, пугая и нагоняя тоску. Сегодня – при виде людского потока, такого же бушующего и непонятного – его охватила похожая тоска. Чего можно ждать от этого не поддающегося никакому управлению смешения тел и умов? Пока ни со стороны лояльных по отношению к власти войск, ни со стороны мятежников никто не решался перейти к действиям. Внутри каре солдаты разложили костерок из найденных, скорее всего, на стройке досок и приплясывали рядом с ним, чтобы согреться. По площади уже сновали развеселые молодцы – предлагали желающим водки из кувшинов. Николай спрыгнул на землю. Пробираясь между солдатами, он вдыхал характерный запах, в котором были смешаны ароматы кваса, кислой капусты, влажного сукна, кожи, мужского пота, и ностальгически вспоминал времена, когда он был своим среди этих людей. Решил, когда революция победит, вернуться в армию. Конечно, вполне может случиться, что Софи рассердит такое его решение, но только поначалу – он сумеет все ей объяснить, он переубедит жену: ведь ясно же, что новому правительству потребуются преданные и надежные офицеры, способные заменить тех, кто остался верен старому режиму.
Продолжая размышлять, Озарёв рассеянно бродил взглядом по лицам окружавших людей – и вдруг внимание его привлекла знакомая физиономия. Во-о-он там высокий светловолосый молодой человек в красной рубахе и бараньем тулупе продирается сквозь толпу – ба! да это же Никита, юноша-крепостной, которого Софи отправила в Санкт-Петербург, чтобы он обучился тут ремеслу! Несмотря на то, что одежда его была явно крестьянской, в манерах парня виделась непринужденность, даже некоторое благородство, смотри-ка, насколько гордо посажена у него голова, а как развернул могучие плечи, мерно покачивая ими, а глаза-то, глаза-то до чего спокойные! Хм… Гляди-ка, за ним, оказывается, пристроился старик Платон с корзиной в руке… Ах да, им ведь уже случалось выходить в город вместе… Оба крепостных шарили взглядами по толпе, будто стараясь найти кого-то. Наконец, заметили Николая, и лица их осветились улыбками.
– Барин мой, барин, – приблизившись, запричитал Никита, – так я и думал, что вы будете здесь, на площади! Зашел за Платоном – и вот мы здесь!
– Я принес вам поесть, – добавил Платон, похлопывая по крышке своей корзины. – Тут вот колбаска, сыр, вино, даже соленые огурчики…
– Очень мило с твоей стороны, – сказал Николай, – только я ведь ни в чем не нуждаюсь!
– Как это не нуждаетесь! – воскликнул старик. – Если хотите иметь силы, надо кушать! Да и пальтишко на вас хлипкое – небось, уже продуло! Не подцепить бы простуды, барин! Мы еще захватили с собой для вас теплую шубу – маленько, правда, старовата, что правда, то правда, зато вмиг согреетесь!
Никита набросил на плечи Озарёва мягкую тяжелую шубу из чуть траченного молью меха:
– Вот в ней хоть всю ночь гуляйте по площади, и ничего с вами не сделается! – восторженно заявил Платон.
Николая растрогала и смутила такая предусмотрительность. Товарищи, как ему показалось, наблюдали за сценой иронически: революционера прямо на поле битвы нянчат слуги – только полного комфорта, видимо, ему и не хватало, чтобы вести борьбу за свободу!
– Благодарю вас, дружочки мои, а теперь уходите, пожалуйста, – ласково попросил он.
– А разве вы не хотите, чтобы мы остались тут, с вами? – в голосе Никиты послышалось разочарование.
– Нет! Нет! Вам здесь не место!
– Ну, хотя бы немножечко, барин, разрешите хоть посмотреть, как вы победите в этой схватке!
– Бесполезно настаивать, Никита, война – дело военных! Только военных, и ничье более!
Расстроенный Платон тем не менее засуетился:
– Все понятно, барин, дорогой наш, солнце наше, все понятно! Вот только вы уж скажите, чем еще мы можем быть полезны-то! Если вам чего не хватает…
– Мне всего достаточно!
– А рому, чуточку рому?
– Нет.
– Табачку если?
– Тоже нет.
Наконец, Никита с Платоном удалились. Николай пригласил друзей, откинул крышку корзины – и в минуту все запасы провизии были разобраны.
– Зачем отпустил их так? Тебе следовало велеть, чтобы принесли еще! – упрекнул товарища Юрий Алмазов. – Эта колбаса, она же – истинный шедевр кулинарии!
Пока они ели, два эскадрона конной гвардии выстроились в одну линию лицом к каре – так, будто собирались начать атаку.
– Господа, – сказал Одоевский, – похоже, мы вступаем в решающую фазу. Ну, и что станем делать?
– Что делать… Ничего мы не можем делать без командования! Раз уж Трубецкой не явился, давайте выберем на сегодняшний день другого диктатора! – заявил Голицын.
– Легко сказать! – буркнул Кюхельбекер. – Никто из нас для такой должности рылом не вышел – ни тебе воинской славы, ни тебе эполет…
– Оболенский, вы из нас чином выше всех – вот и возьмите командование на себя, – предложил Одоевский.
– Да ни за что в жизни! – сразу же воспротивился тот.
Николай повесил шубу на решетку, ограждавшую монумент, и встал лицом к первой шеренге каре. Изможденные солдаты с посиневшими от холода щеками, с каплями под носом тупо смотрели в пустоту.
– Эй, братцы! – закричал Николай. – Я, конечно, сейчас в гражданском платье, но в Отечественную служил гвардейским лейтенантом Литовского полка, ну так скажите – готовы вы подчиняться мне?
– Рады стараться, ваше благородие… – прозвучали в ответ нестройные голоса.
И тогда, к величайшему своему удивлению, внезапно ощутив себя на седьмом небе от счастья, Озарёв принялся командовать:
– Объявляю боевую готовность!.. К оружию, друзья!.. Двигаем каре на кавалерию!.. Сначала вы стреляете в воздух, но второй раз – по ногам лошадей!..
