Полузабытая песня любви - Кэтрин Уэбб

Он обнаружил также портреты Денниса, каждый с новым лицом, и Зак изучил их все при свете электрической лампочки, висящей над головой. Он осмотрел все имущество Обри, все разбросанные по рабочему столу предметы, касаясь каждой вещи нежно, благоговейно. Тюбики с масляной краской и бутылка скипидара – именно его химический запах он сразу узнал, когда сидел в темноте вместе с Розафой. Под бумагами на столе он нашел кое-что удивительное. Солдатские медальоны, по-прежнему надетые на жесткий и перекрученный ремешок. Не металлические, как у американцев, а именно британские, из какого-то волокнистого материала, на каждом из которых были четко отпечатаны имя Ф. Р. Деннис, название полка и номер роты. Деннис. Наконец-то я тебя нашел. Теперь у тебя тоже есть своя история.Где-то должна иметься его фотография. В каком-нибудь старом семейном альбоме. Зак сможет увидеть лицо, которое так страстно хотел представить себе Обри.

– Димити мне однажды сказала, что он так себя и не простил, – пояснила Ханна. Зак даже не услышал, как она вошла в комнату.

– За что?

– За то, что украл у солдата имя. Воспользовался им, чтобы сбежать с войны, порвать с ней и вернуться домой. Опозорил его, дезертировав из армии, лишил осиротевшую семью тела, могилы. Его все время мучили из-за этого кошмары. В них он видел войну, Денниса.

– Почему на всех портретах Денниса изображены разные люди?

– Они не разные. Это один и тот же человек. Этот способ Чарльз придумал, чтобы… вернуть ему жизнь. Понимаешь, он никогда не видел, как этот солдат выглядит. Деннис был уже мертв, когда Обри нашел его и поменял медальоны. Взрыв так изувечил парня, что Чарльз не имел никакого понятия, как тот выглядел в жизни. Вот он и придумал, как… отдать ему долг. Мне так кажется. Он пытался вернуть ему лицо.

– Портреты Денниса, которые недавно поступили в аукционный дом, были… такие похожие. Но я видел, что каждый чем-то немного отличается от других.

– Да, – кивнула Ханна. – Ты, наверное, оказался единственным, кто вгляделся в них достаточно пристально, чтобы это понять. Я отобрала рисунки, где Деннис выглядит почти одинаково. Те, которые Чарльз успел создать, явно имея в голове один и тот же образ, до того, как тот изменился. Но Обри никогда не изображал Денниса совершенно одинаковым, потому что…

– Потому что молодой человек являлся плодом воображения художника, рисовавшего не с натуры.

– Да. Поэтому, выставляя их на продажу, мы шли на определенный риск, но эти работы казались единственными, которые… не вызвали бы особых вопросов.

– Зачем было рисковать?

– Нам требовались деньги. Димити – для того, чтобы на них жить, а мне, чтобы… помогать Илиру и его семье.

– Последний портрет Денниса, проданный на позапрошлой неделе, оплатил переезд сюда Розафы и ее мальчика? Да? – спросил он, уже зная ответ.

Ханна кивнула:

– Илир работал на меня многие годы и откладывал то, что я ему платила. Кое-что отсылал во Францию. В прошлом месяце тамошние власти начали закрывать парижские лагеря, стало понятно, что откладывать переезд больше нельзя. Денег, которыми мы располагали, нам бы не хватило. Их требовалось больше. – Ее широко раскрытые глаза были спокойны, но в то же время пристально вглядывались в Зака. Ханна пыталась догадаться, как он ко всему этому относится. Желала объяснить роль, которую играла во всем происшедшем. Ей хотелось, чтобы он понял, почему она держала все в тайне, почему говорила неправду. – На самом деле я никогда не лгала тебе, Зак, – сказала она, словно прочтя его мысли.

– Ты написала на рисунках липовые даты, Ханна. Это подлог. И ты уверяла, что ничего не знаешь о Деннисе и его портретах, поступивших в продажу. Ты лгала мне и всему миру, черт побери, – проговорил он и лишь в этот миг понял, как больно его это ранит.

– Это не был подлог! Портреты действительно нарисовал Чарльз Обри.

– Согласен. Твоя ложь миру не стала такой большой, как ложь мне, – признал он.

Ханна с несчастным видом посмотрела на него, но тем не менее не извинилась.

– Куда вы дели тело Обри? Ты так мне и не рассказала. Есть ли у Чарльза настоящая могила, которую я мог бы увидеть? – спросил Зак. Ему вдруг представилось мрачное зрелище эксгумации и перенесения останков на освященную территорию кладбища. Он увидел землю в осклабившемся рту и насекомых, прячущихся в глазницах. Ханна стала перебирать тонкие щетинки кисти, стоящей в стакане на рабочем столе, но вскоре виновато опустила руку, как будто ее шлепнули по запястью.

– Могилы нет.

– Но… Только не говори, что вы… сожгли тело. Ведь не сожгли же? Господи, Ханна…

– Нет! Все обстояло не так… Ты должен понять… Когда я пришла в «Дозор», Димити была в истерике. Ее всю колотило от горя и страха. Старушка непреклонно верила: если обнаружится, что Чарльз все время жил у нее, она попадет в ужасную историю. Твердила о тайне и о страшных вещах… в общем, совсем потеряла рассудок. Это случилось вскоре после того, как я… потеряла Тоби. Я и сама в то время не слишком хорошо соображала… И он, понимаешь ли, был мертв… уже некоторое время. Думаю… думаю, она не могла поверить в его смерть или, возможно, просто хотела побыть с ним как можно дольше. Но он… он уже начал дурно пахнуть. – Она замолчала, вспоминая, как все произошло. – Стояла ночь, и передо мной лежало мертвое тело. Мици рыдала и причитала, причем ее стенаниям не было видно конца, а потому я… просто согласилась на то, что она предложила.

Ханна взглянула на Зака. Ее глаза по-прежнему оставались широко раскрытыми, но теперь они смотрели вопросительно. Ханна ждала реакции на сказанное. Еще совсем недавно Зак обрадовался бы, увидев на ее лице подобное проявление слабости.

– И каково оказалось ее желание?

– Мы предали его тело морю.

Ночь, когда он умер, выдалась облачной и ветреной, но дождя не было, и береговой бриз без конца что-то насвистывал, словно пел песню. У Димити болела спина – оттого что она регулярно скребла полы на кухнях. В течение многих лет она добывала деньги для себя и Чарльза тем, что убиралась в богатых домах, куда ездила на автобусе. За пределами Блэкноула их появилось немало: после войны люди с удовольствием переселялись в Дорсет. Для приезжих имя Хэтчер не значило ровным счетом ничего. Когда пришло время выйти на пенсию, она не ждала ни дня, тут же прекратила работать и стала проводить все дни в «Дозоре» с Чарльзом. Коттедж больше не казался ей похожим на тюрьму. Он стал наконец домом. Ее святыней, ее убежищем. Местом, где она была счастлива, где ее сердце наполняла любовь. Но той ночью кости ломило мучительной болью, в затылке стало покалывать, а через какое-то время под ложечкой появилось ужасное чувство тошноты. Она негромко запела и продолжала мурлыкать себе под нос песенку, занимаясь домашними делами. На ужин она приготовила Чарльзу бараньи отбивные на косточке и мятный соус, но всячески тянула с тем, чтобы отнести их наверх. Она чувствовала. Знала. Но не хотела проверить, убедиться. Каждая ступенька на лестнице казалась высокой, как прибрежный утес, каждое движение давалось тяжело, как марафонский забег. Она заставила себя подняться в его комнату, лишь когда отбивные стали холодными, а стекший с них жир застыл на тарелке.